У каждого своя Империя

С миром державным я был лишь ребяческим связан,

Устриц боялся и на гвардейцев смотрел исподлобья –

И не крупицей души я ему не обязан,

Как я ни мучил себя по чужому подобью.

“Русский Удод” верный своей традиции высказывать разные фашЫстские мысли добрался до Галича. В статье И.Гонтова “Бардовщина”  этот известный бонвиван советской богемы признан поэтом фундаментально несоветским, а также утверждается, что именно это удивительное обстоятельство его, Галича, дескать, выделяло среди бардовской шестидесятнической тусовки. В свою очередь В.Нифонтов в статье “Несколько слов о Галиче”  обобщил мысль С.Кизюкова (который на предмет имперскости рассмотрел Э.Багрицкого), и пришел к выводу, что Галич “оказался "арьергардным бойцом Русской Империи", уже потерявшим все карты местности, забывшим о целях войны, утратившим все связи с командованием, но упорно продолжающим отстаивать какие-то давно утраченные идеалы”. Это говорится в рамках концепции о Серебряном веке, как эпохе несостоявшейся Русской Имперской Поэзии, как предчувствие поэзии “грядущего супергосударства, "Блистающей Империи" ("национальной альтернативы"), которой должна была стать Россия”.

Очень может быть, что так все было и есть на самом деле, не берусь судить. Однако одно замечание, полагаю, полезно сделать в любом случае.

С Багрицким особых проблем нет. По жизни убежденная тыловая крыса в первую мировую войну, затем работник большевистских застенков Э.Багрицкий старательно симулировал имперскую романтику Н.Гумилева. Тут все просто.

С Галичем сложнее. Хотя формально, конечно, проблем нет. На первый взгляд, как и всякий шестидесятник, Галич вполне цинично торговал трагедией русского народа ХХ века. Если принять версию Гонтова-Нифонтова, то им удалось доказать только, что Галич в отличие от его интеллигентской тусовки где-то в глубине души догадывался о подлинном смысле этой трагедии. Шестидесятнический антисталинизм ведь сводился к чему: у Ленинской Гвардии нехорошие люди отобрали комиссарские должности, госдачи и пайки, а самих “комиссаров в пыльных шлемах” стерли в лагерную пыль. А что всего ужаснее, впоследствии признав эту кошмарную несправедливость, их детям, законным наследникам, вернули не все дачи, номенклатурные должности и пайки. Есть о чем скорбеть русскому народу. И пока не вернут внукам их революционное наследство полностью (т.е. и с набежавшими процентами), люди будьте бдительны! – угроза сталинизЬма сохраняется.

Поверим с “Удоду”, что Галич в глубине души догадывался об исторической фарсовости “крутых маршрутов”. Согласимся и с тем, что источником этой особости Галича было сохранившееся смутное воспоминание о несостоявшейся Империи. Но какой Империи, Русской ли? В начале 20 века, как и сейчас, было полно всяких проектов империй. Существовал отличный от реализовавшегося советского и другой еврейский проект (в чем именно он заключался, сказать не берусь, но он был). Когда еврейские банкиры помогали тем же революционерам евреям, то они вовсе не имели в виду победу этих революционеров пусть бы и трижды евреев. Они элементарно шантажировали власть, добивались для себя уступок, но они вовсе не желали обрушения Российской империи. С Российской империей в 1917г. погиб мир и традиционного еврейства, по сути чуждого победившей революции. Это надо понимать.

В.Нифонтов верно замечает парадоксальность тематики еврейского советского поэта: “главная тема Галича, в сущности, – плач об утраченной Родине, о русской России (пусть даже он сам и не всегда верил в свои слова; с другой стороны, в 60-70-е это был идеальный подпольный товар для распространения вне еврейских диссидентских кругов)”. Ирония истории, исчезнувшую еврейскую Россию (которая не омерзительно тупое приблатненное одесситство) нельзя было вспомнить иначе, как только скорбя о гибели исторической России. Свои же не поймут-с. Просто некому понять, и объяснить никому ничего невозможно. Оставался единственный выход, приобщаться к хрустальной чистоте и прозрачности трагедии Русского народа, неизбежно раздражаясь от осознания пошлости еврейской исторической драмы. Отсюда, думаю, и “русофобия”. От безысходной метафизической зависти.

Таким образом, тезис, что существовали “две совершенно противоположные тенденции – русская национал-имперская поэзия и "поэзия советская"”, есть немалое упрощение. Подразумеваемый национал-имперский проект не обязательно должен был быть в полном смысле Русским. Разумеется, еврейские осколки погибшей империи всегда имели в совдепии известные привилегии, и все же они чувствовали свою чуждость торжествующему местечковому хаму (от Окуджавы до Бродского). Оставшаяся в прошлом Империя оказалась им милее, чем Родная Советская власть. Думаю, здесь лежат глубинные несоветские мотивы отдельных советских еврейских поэтов. Может быть, и Галича.

***

Пионер.