Вадим Нифонтов

"Ностальгия по СССР" в последние два-три года стала общим местом нашей публицистики. Плач о "потерянной империи" слышен отовсюду. Было бы вполне понятно, если бы этот плач раздавался лишь из коммунистического лагеря. Однако сегодня по родине слонов и царству гордых покорителей космоса ностальгируют все, кому не лень, и, как ни странно, даже совсем неплохо пристроившиеся в новой посткоммунистической жизни "сынки" бывшей советской элиты. Лично у меня это настроение вызывало и вызывает болезненное неприятие. Но, уж коли ностальгия существует, то, видимо, следует ее понять и объяснить. Для этого нужно разобраться в том, как вообще развивался Советский Союз и что это такое, собственно говоря, было. Думаю, после этого читатель лучше поймет, как воспринимать "советскую ностальгию".

Коммунисты, которые некогда очень любили сравнивать все на свете с уровнем 1913 г. (что позволяло беззастенчиво хвастаться небывалыми советскими успехами), все же страдали неким тайным комплексом неполноценности по поводу собственного октябрьского переворота. В идеологических брошюрах то тут, то там встречалась фраза о том, что прежний строй царской России к 1917 г. прогнил окончательно, и революция была неизбежна. Страна готовилась к этой революции, выстрадала ее. Страна якобы требовала модернизации по западному, но еще более прогрессивному, социалистическому типу. И большевики с Лениным гениальным образом эту модернизацию осуществили.

Казалось бы, большевики совершенно правы. Стоит взять любую мало-мальски оппозиционную газету периода между 1905 и 1914 гг., как это настроение бросается в глаза… "Царь – позорное пятно на теле России". "Мы живем в стране взяточников и рабов". "Чиновники не умеют управлять". "Придворная камарилья сосет кровь народа". Чего только не встретишь на газетных страницах. С другой стороны – было и постоянное недовольство общества всем и вся, уже подспудное, тихое, таинственное, замкнутое в рамки приличий. Любой чиновник был умеренным, а то и радикальным оппозиционером.

Понятно, что в такой стране обязательно должно было что-то произойти.

Так что же, большевики правы? Революция и последующие события были неизбежны?

Отчасти да. В смысле констатации общественного напряжения – большевики правы. Но, если говорить честно, во всем остальном большевики ошибаются.

Главной задачей России теперь было постепенное изменение системы государственного управления, отказ от многих архаичных форм, "демократизация" бюрократического аппарата, прилив в него свежих сил. Речь вовсе не шла о свержении монархии – думаю, получи страна пресловутые 20 мирных лет, "престарелое самодержавие" обрело бы новое дыхание, и образовался бы совершенно новый тип государства, - снизу доверху пронизанный структурами национального самоуправления, модернизированный, прагматический национальный режим. Никаких революций в прямом смысле этого слова не предвиделось.

На мой взгляд, Россия, преодолевая петровское "западническое" наследие, шла к истинно национальному русскому государству, мощной державе, которая вполне могла бы владеть половиной мира. Посмотрим в те же довоенные газеты – ведь основная часть нации была недовольна именно тем, что "не победили японцев", что "русские товары не завоевали пока весь свет" и что "чиновники берут взятки", а "государство неэффективно". То есть большинство населения хотело не гибели России, а улучшения жизненных условий и повышения роли страны в мире. Александр Янов, несомненно, сказал бы, что предреволюционное русское общество страдало великодержавным имперским шовинизмом.

Но все было перечеркнуто 1 августа 1914 г. Началась война, предельно ослабившая страну и поставившая ее в зависимость от западных держав. Самым печальным было то, что патриотически настроенная интеллигенция гибла в окопах, а те, кто желал России немедленной смерти, постепенно все шире рассаживались в прессе и в парламенте.

Однако даже и в начале 1917 г. никому не казалось, что революция близка. Всем известны "Письма издалека" Ленина, в которых он жаловался на то, что никогда не увидит битв грядущей революции. Эта жалоба, по иронии судьбы, прозвучала буквально за несколько дней до начала февральского балагана.

"Демократическая революция" февраля 1917 г. была, по сути, верхушечным переворотом, происходящим на фоне народных волнений в Петрограде. Но именно она спровоцировала "выкидыш" – нация неожиданно решила, что "время пришло", и вместо нормального государства, к которому двигалась на всех парах Россия, получилась "советская цивилизация". Как говорил один публицист: русская тройка опрокинулась на крутом повороте истории.

Итак, стихийный национальный поток, во главе которого стояла, прежде всего, партия эсеров, был узурпирован большевиками. На этой волне они пришли к власти. В общем-то, ничего удивительного в победе партии Ленина-Троцкого не было. Общество было настроено на модернизацию и не желало продолжения войны. Большевики были убеждены в своей правоте, обещали резкий скачок в развитии, а также мировую революцию, которая должна была положить конец вообще всей "эксплуататорской" истории. Большевики ссылались на "научность" своей идеологии, а авторитет науки был тогда весьма высок.

В октябрьских событиях 1917 г. сливаются два потока – псевдонаучное доктринерство большевиков с обещаниями радикальных перемен и общенародное стремление к модернизации страны. В какой-то момент векторы совпали. Случилось то, что случилось. Национальное выступление было спровоцировано преждевременно, и "низы" революции оказались к ней не готовы. Во главе национального потока оказались большевики с их совершенно вздорной идеологией строительства "воздушных замков".

Вся последующая история РСФСР-СССР определялась подспудной борьбой "национального потока" с "догматическим интернационализмом".

Уже к началу 20-х гг. стало ясно, что большевистский проект не только не решает дореволюционых проблем, а даже отбрасывает страну назад на целые столетия (имеется в виду, прежде всего, организация управления государством). Однако военная сила была в руках ленинской гвардии, признавать свое поражение они не желали и властью делиться не собирались.

Победив русскую нацию в гражданской войне, большевики достаточно окрепли, чтобы не бояться вооруженных выступлений населения. А само население удовлетворилось некоторой стабилизацией, начавшейся в стране примерно с 1922 г., и перешло к пассивному прагматическому сопротивлению. Теперь с властью приходилось "сотрудничать", проводя в жизнь хотя бы часть жизнеспособных проектов. Это была тяжелая и сложная игра.

Итак, в СССР не было партий, традиционной демократии, институций "западного мира". Это было общество, чем-то неуловимо напоминавшее Византийскую империю, только очень извращенную. Борьба кланов и торговля интересами велись через стихийно сложившиеся органы – партию, советы, общественные организации. Все это переплеталось, создавая сложнейшую нервную систему, которая эволюционировала, развивалась и к началу 50-х гг. уже позволяла, в общем, относительно эффективно управлять государством. К сожалению, именно "мозг", центральная часть системы – КПСС – была поражена параличом догматического социализма и создавала препятствия в развитии страны.

Поэтому СССР вовсе не был никакой "империей" или "великой державой". Это был слабый, делающий первые шаги, недоношенный русский проект, к тому же пораженный врожденной болезнью коммунистической идеологии, этаким подростком, страдающим ДЦП.

Не хочу сказать, что советские властные структуры были идеальны (отнюдь нет), но они более соответствовали национальному менталитету, чем нынешние "демократические институты", и благодаря им любой человек потенциально был ближе к успешному влиянию на режим, чем сейчас. Если бы коммунистические догмы удалось аккуратно изъять из "мозга" советской системы, допустить, пусть и ограниченную, свободу частной инициативы, постепенно отказаться от подавления инакомыслия, думаю, история СССР пошла бы иным путем.

Поэтому, изучая советский опыт, было бы разумно отделять институции коммунистического догматизма и их влияния от "национального потока" и его воздействий на режим. Естественно, для нас полезным может быть исключительно второе направление, второе начало.

К концу 1950-х гг. общество и коммунистическая верхушка вроде бы достигли определенного "консенсуса". Выросло первое поколение "истинно советских людей", т.е. тех, кто был от начала и до конца воспитан в советском духе. СССР набрал темп и довольно успешно развивался – особенно это касается военно-промышленных отраслей, с чем связан и выход в космос, которым так привыкли бахвалиться коммунисты. Но уже к началу 1970-х этот темп сошел на нет, импульс был исчерпан, Советский Союз начал отставать от остальных развитых стран почти по всем параметрам. Общество уже не могло удовлетвориться той системой хозяйства, которая сложилась в стране. Страна, в которой покупка качественного лезвия для бритья или туалетной бумаги превращалась в неразрешимую проблему, не могла вызывать слишком уж сильных патриотических чувств. Общество было настроено на серьезные перемены.

Однако каких на самом деле перемен оно хотело? Это стало ясно в начале 1980-х гг., когда общественное мнение поддержало Андропова. История повторилась – как и в 1917 г., обыватель был в массе своей настроен шовинистически и прагматически. Ему была нужна победоносная война, укрепление дисциплины, некоторое повышение качества жизни, частичная демократизация политических институтов. И не более того. Если бы в тот момент партийному руководству хватило ума прислушаться к мнению патриотической части инакомыслящих, хоть бы и того же Солженицына, достичь компромисса с обществом, уверен, что СССР продолжал бы существовать и сегодня, а мировая история шла бы совершенно по другому пути.

Но коммунистическая верхушка решила все "разрулить" сама и начала с возрождения мертвящих марксистско-ленинских догм, попыталась завернуть гайки в соответствии со старыми помоечными рецептами. Естественно, ржавые гайки сорвались, и КПСС, как мне кажется, уже в 1987 г. потеряла какой-либо контроль за общественными процессами. Власть развивалась сама по себе, социум – сам по себе.

Поняв, что власть уходит из рук, часть коммунистической верхушки сделала "финт" – объявила себя "либералами" и возглавила общественное движение за реформы. В результате "национальный поток" был дискредитирован, патриотически настроенная часть интеллигенции изгнана из рядов тогдашнего "демократического движения", коммунисты-либералы взяли курс на тупое подражание западным моделям (лично им это было выгодно).

Как обычно, общество выбрало привычный путь пассивно-прагматического сопротивления, начало сотрудничать с властью и пытаться постепенно изменить режим. В общем, нормальность начала побеждать. В этом смысле симптоматичны и победа Путина на президентских выборах, и постепенная маргинализация либеральных сил, и некоторый культурный подъем в стране, и многие другие вещи.

Как правило, история никого ничему не учит. Однако, вспоминая уроки ХХ в., мы должны, наконец, понять, что "национальному потоку" требуется свое политическое выражение, свои институты, партии, клубы, пресса, иначе в самый последний момент власть вновь будет перехвачена краснобаями, обещающими все и сразу. Это единственный урок, который русское общество так и не усвоило. Ему требуется сегодня преодолеть раздробленность и врожденный индивидуализм, быть более рационально-консервативным, действовать настойчиво и прагматично, но без "ррреволюционных" вывертов. Если национальная элита сможет этому научиться, у нее появятся шансы, наконец, когда-нибудь победить.