Прочитав в "Удоде" дискуссию по поводу российской фантастической литературы, "инвестиций в Авалон" и нелюбви к родным Кощеям, я задумался о причинах иронического отношения советского, а потом и российского обывателя к родным мифологическим персонажам, вроде Бабы-яги и Змея Горыныча? Что тянет российского читателя к берегам туманного Авалона? В чем недостаток российской фэнтези по сравнению с западной?

Константин Крылов пишет, что нас приучили смеяться над русскими фантастическими персонажами, отмечает гениальность Милляра, который иронически переосмыслил образы Кащея, Бабы-яги, Чуда-юда, прочих персонажей русской сказки. Проблема кроется в юмористическом осмыслении таких грозных персонажей, как Кощей и Баба-яга. В самом деле, почему Кощей - могущественный воитель, царь ("там Царь Кощей над златом чахнет…"), к тому же Бессмертный, изображается как смешной старик, а мистическая ведьма, Баба-яга, грозный противник для любого положительного героя (одно людоедство чего стоит) становится "бабусей-ягусей", чуть ли не родной бабушкой советского человека?

Вне сказочного жанра, в советской фантастике, Кощей и Баба-яга тоже не приживались. Если им и было позволено проникнуть внутрь советского произведения, то только с заднего хода и для того, чтобы своим присутствием оттенить превосходство советской науки и советского образа жизни в целом ("Понедельник начинается в субботу" - Наина Киевна Горыныч - замшелая старуха и антиобщественный элемент).

Высмеивание Бабы-яги и старика Хоттабыча можно было бы отнести к комплексу превосходства, которое городская культура испытывает перед культурой деревенской. В самом деле, сказочные повести, фэнтезийные сюжеты, на определенном этапе рассматривались как несовременные, как "бабушкины сказки". Ну а кто такая "бабушка" в советской мифологии? В высшей степени отсталый персонаж, безграмотная, ходит в платке, в какую-то непонятную "церковь", крестится там, да ставит свечи. Ну не дура (гогочет советский пропагандист)? Конечно, дура!

Однако этот подход слишком односторонен. Если Баба-яга и может быть признана наследницей сельского уклада жизни (живет в избе - чем не крестьянка? Правда, людей ест, так это частности), однако Кощей Бессмертный не вписывается в эту схему. Он не крестьянин ни по психологии, ни по образу жизни. В инфернальном образе подземного царя нет ничего деревенского.

Положительные персонажи русских народных сказок, фантастических фильмов и т.п. традиционно страдали другой болезнью - все они выглядели неживыми, целлулоидными и, хотя должны были вызывать симпатию, на деле не пользовались сочувствием аудитории. Гораздо большая популярность выпала на долю отрицательных персонажей. Исполнитель роли Бабы-яги и Кощей Г.Милляр неизменно вызывал симпатии детей. Вряд ли аналогичные злодеи из американских блокбастеров или же сказок пользуются такой популярностью ("Мистер Фриз" или Шредер из "Черепашек-ниндзя" вызывают скорее отвращение). Если вспомнить любых персонажей российской фэнтези, то все они, за редкими исключениями, глубоко ненатуральны, плоски. В российской фантастике герой редко вызывает человеческую симпатию. Напротив, представители злых сил, как правило, обладают более цельными характерами.

Дело не в ущербности нашей фэнтези и нашей сказочной традиции как таковой, а в последствиях политики, которую советская власть проводила по отношению к искусству вообще и литературе, в частности. Советская власть считала, что литература, как розетка, должна быть безопасной. Поэтому всякие неприятные финалы в советской литературе и кинематографии попросту не допускались. Существует легенда, что когда вышел фильм "Москва-Кассиопея", то Сергей Михалков написал в ЦК письмо, в котором возмущался дикой ситуацией - как это, дети в космосе? Одни? Без сопровождения пионервожатой? Мэтр написал идеологически выверенный сценарий фильма "Большое космическое путешествие". В нем юные герои летят на звездолете куда-то (а куда, я за давностью лет забыл), по пути происходит катастрофа и когда они пытаются покинуть корабль, выясняется, что он находится на Земле. Корабля и полета не было, а был большой "тренажер", в который героев поместили, чтобы проверить готовность к межпланетным путешествиям. Весь полет, а, следовательно - и весь фильм были фикцией. "Большое космическое путешествие" - один из самых больших "обломов" моего детства.

Итак, подведем некоторые итоги: в советско-российских сказках и фантастических романах присутствуют сильные, живые отрицательные персонажи. Одновременно положительные герои, как правило, производят ненатуральное впечатление. Для того, чтобы выдвинуть положительных героев на первый план, доказать их превосходство над отрицательными, авторы часто выставляют злодеев в дурацком свете, хотя в заявленных ситуациях представители злых сил должны бы казаться великими. Очевидно, мистический Кощей был плохой парой целлулоидному "Максу Фраю", вот его и превращали в посмешище, старичка-мразматика. С Выбеггалой и так все ясно. Можно вспомнить еще одного комического мегазлодея - Мироеда, противостоящего Жихарю в романе М.Успенского "Там, где нас нет".

Для западной фэнтези (которая есть просто "сказки для взрослых") такая ситуация не характерна. Вышеописанная особенность российской фантастики приводит к тому, что западная фэнтези оказывает очень существенное влияние на наших писателей, которые не желают использовать российские мифологические сюжеты для написания своих произведений, а все больше "инвестируют внимание читателей в Авалон" (с) К.Крылов. Появляются даже предложения интегрироваться в западную фэнтези, коль скоро невозможно создать свою.

Константин Крылов пишет:

Строить российскую фэнтези на противопоставлении западной очень опасно. Выдвигая тезис "Их Тьма - это наш Свет", мы тем самым автоматически включаемся в систему Западной мифологии. Миф хорош и плох тем, что он не просто "был когда-то", но свершается в данный момент. И победитель уже известен. Принимая на себя роль всяких там западных Сауронов, не следует забывать, что Саурон был разбит. Темные силы западных мифов также были уничтожены. То есть, включаясь в западный миф на стороне темных сил, мы обрекаем себя на уничтожение, пусть пока только в сказке. Даже если "оборотить" миф (ну, например, рассказать о Сауроне, уничтожающем Гендальфа), то ситуация все равно не изменится. Мы то знаем, кто выиграл "на самом деле". "Перумовы" фабрикуют своего рода "песни орков", перевертыши. Но "белый человек" (как европеец, так и русский) знает, что в матче Гендальф-Саурон последний проиграл. Поэтому описанный Крыловым путь бесперспективен. Работать надо по другому.

Что мне кажется важным в предложении Крылова? Идея "хоть тушкой, хоть чучелом" встроиться в западную фэнтези, пусть ценой превращения в "орков" (чего от нас, разумеется, давно ждут "доброжелатели"). Это означает, что западная фэнтези признается "подлинной", наша - подделкой, причем такой, какую выбросить не жалко, не жалко и поменять на западную "с обратным знаком".

Обратите внимание, все положительные герои российско-советских книг и фильмов никогда не умирают. То есть умирают, но понарошку. Всегда находится "ясен сокол", который принесет умершему жбан живой да мертвой воды и воскресит несчастненького. Того требует наше "нравственное чувство". Читатель отождествляет себя с положительным персонажем и ему (читателю) очень не хочется помирать. Авторы идут навстречу и вместо положительных героев появляется нежить, в буквальном смысле слова. Вспомним хотя бы сотканного из тумана самозваного "сэра" Макса Фрая.
В российской фэнтезийной и сказочной традиции только нечисть страдает и умирает по настоящему и потому только нечисть живет. Кощей воюет, борется за свою жизнь и это внушает уважение. А у Ивана-царевича за спиной целый полк "Серых волков" с ведрами живой воды. Западная фэнтези не боится Смерти. Герои Толкиена в конце концов "уплывают на Запад", по настоящему умирают (чтобы ожить в других мирах) Братья Львиное сердце в книге Линдгрен. Западная фэнтези имеет мистическое измерение. "И жить не страшно" (с) Крапивин.

Практически единственным "мистическим" советским фантастом был Владислав Крапивин. Только в его произведениях положительные герои умудряются спокойно помереть безо всякой живой воды. Правда, и тут не обошлось без компромисса с властью. Знаменитые "открытые финалы", оставлявшие читателю право самому "додумать", что же произошло с героем, вероятно, запомнились многим. Крапивина даже обвиняли в пристрастии к некроромантике. Между тем Крапивин - просто умный человек, который главный недостаток советской фантастики точно прочувствовал, понял и нашел выход из тупика. Уж кто-кто, а его герои живут. Ярко, хотя и недолго. Крапивин не избежал другой крайности - он слишком увлекся "инициациями через Смерть", в результате чего на многих его героях лежит печать инфернальности (см., например, "Самолет по имени Сережка", финальную главу "…А дальше все было хорошо"). Но это уже совсем-совсем другая история.

Ну-с, какой же вывод, дорогой читатель, мы можем сделать из этой статьи? А вывод такой - побольше мистики. Положительный герой не должен боятся умереть и попасть, скажем, в рай. Не обязательно, конечно, в рай. Вспомним булгаковского Мастера, который был награжден Покоем. Главное - отрицательные и положительные персонажи должны быть на равных. Положительный герой не должен быть изначально защищен от Смерти. Да, все мы умрем и положительные герои - не исключение. Счастливый конец должен наступить согласно законам жанра, но он не должен быть основан на защищенности главного героя от Смерти. Иногда умереть - значит победить (и первый пример того - Иисус Христос). Необходимо отречься от советского опыта, от не на чем не основанного позитивизма, от Стругацких, в конце концов. Нужно восстановить связь между живыми и мертвыми, вернуть нашей фантастике мистическую составляющую.

Тогда нам не придется, на потеху Западу, изображать из себя Сауронов. Над Россией будет собственное небо. И звезды…