Странно, что изучая историю революции и гражданской войны, а также дальнейшую историю СССР, мы всегда смотрим на то, что получилось, а не на то, что задумывалось. Да, к 1991 г. из страны человекоубийц получилось почти нормальное общество. Общество, которое могло эволюционировать и, в сущности, съэволюционировало в нынешнюю Россию. (Ведь не с неба же наша РФ упала!)

Но ранняя советская Россия была просто страной Сатаны, землей, захваченной дьяволом. Государством, где в городах ставят памятники Иуде и возле этих памятников сотнями расстреливают людей. Поражение белых армий в гражданскую войну было поражением всей христианской цивилизации как таковой. И большевизм сдох только благодаря тому, что большинство русских не соблазнилось сатанизмом в глубине души, а только исполняло ритуалы бесов, не вкладывая в них душу.

Мы всегда рассматривали историю прихода большевиков к власти как исторический процесс, как некое событие, имеющее отношение к истории человечества, тогда как это было событие имеющее отношение если не к метафизике, то уж точно -- к метаистории. Пришли реальные духи потустороннего мира, бесы, которые только прикидывались людьми (да и то плохо -- всмотритесь повнимательнее в портреты Ленина, Троцкого, Свердлова, Бухарина). Они уничтожили государство людей и стали строить нечто, напоминающее тибетское царство хубилганов (“воплощенцев”). Глупые западные наблюдатели думали, что большевики образумятся, что им понадобиться нормальная экономика и нормальная торговля, тогда, как им был нужен только ад и небытие. История СССР -- это история перехода власти от демонов к более-менее нормальным людям, чье сознание искорежено ядом демонизма, но все же остается человеческим.

Пока сатанинское облако только клубилось там, за пределами реальности, казалось, что оно черно и мрачно. Когда же тьма покрыла всю Россию, выяснилось, что черно оно прежде всего от грязи. В точности как писал Розанов: “Пришел вонючий “разночинец”. Пришел со своею ненавистью, пришел со своею завистью, пришел со своею грязью. И грязь, и зависть, и ненависть имели, однако, свою силу, и это окружило его ореолом “мрачного демона отрицания”; но под демоном скрывался просто лакей. Он был не черен, а грязен. И разрушил дворянскую культуру от Державина до Пушкина. Культуру и литературу...” А последователи разночинцев, их “плоть от плоти и дух от духа”, даже более грязные и отвратительные, действовали еще масштабней – и погубили всю Россию. Большевики, громче всех вопившие об “азиатчине” Российской империи и необходимости модернизации, выстроили общество, где торжествовали все минусы азиатского бытия, без его плюсов.

И еще в советские годы неопределенная, неоформленная религиозность, чаще всего выражавшаяся в хлыстизме, ушла куда-то вглубь народного подсознания, отравляя его. Яды разъедали души русских, поступая туда и снизу, и сверху. Только глубочайшей, почти невероятной приспособляемостью нашего народа, его почти невозможной "волей к жизни" можно объяснить то, что мы еще в какой-то степени остаемся "русскими русскими", не превратившимися в "советских общечеловеков".

В годы коммунистической оккупации коммунисты существовали в странных условиях -- они не могли править нашей страной, этим куском земного шара, вывернутым в параллельную реальность, не призывая на службу русских. И одновременно они не секунды не могли доверять этому принципиально контрреволюционному народу, каждый из представителей которого в своем подсознании, на какую бы высокую должность он не забрался, нес в себе чувство ненависти к уничтожившим русскую Россию.

И вот Бесформенность и Грязь восторжествовали.

Придавлена. Почти раздавлена. На целых восемьдесят лет. И сейчас только-только стала разгибаться.

* * *

“Русская Россия” была мечтой, в какое-то время -- возможностью (во времена Столыпина), позже стала -- воспоминанием о невероятном, неслыханном шансе. Но в некоей иной, потенциальной реальности для каждого русского она несомненно существовала. Как писал Галич, лубочно лакируя, слегка иронизируя, но несомненно искренне:

Эта -- с щедрыми нивами,

Эта -- в пене сирени,

Где родятся счастливыми

И отходят в смирении.

Где как лебеди девицы,

Где под ласковым небом

Каждый с каждый поделится

Божьим словом и хлебом.

...Листья падают с деревца

В безмятежные воды,

И звенят, как метелица,

Над землей хороводы.

А за прялкой беседы

На крыльце полосатом,

Старики-домоседы,

Знай, дымят самосадом.

“Сказка”. “Утопия”. “Быть этого не может”.

А что может? Только кровавое и безумное царствование большевиков? Что, только к этому шла тысячелетняя русская история? Рассуждать так может лишь тот, кто не имеет никакого понятия о России начала века, готовившейся к трансформации, к решительному перелому в своем развитии и убитой перед самым началом этого перерождения. Ведь абсолютно прав был А.И. Солженицын, когда писал: “Россия перед войной 1914 года была страна с цветущим производством, в быстром росте, с гибкой централизованной экономикой, без стеснения жителей в выборе экономических занятий, с заложенными началами рабочего законодательства, а материальное положение крестьян настолько благополучно, как оно никогда не бывало при советской власти. Газеты были свободны от предварительной политической цензуры (даже и во время войны), существовала полная свобода культуры, интеллигенция была свободна в своей деятельности, исповедание любых взглядов и религий не было воспрещено, а высшие учебные заведения имели неприкосновенную автономность. Многонациональная Россия не знала национальных депортаций и вооруженного сепаратистского движения. Вся эта картина не только не схожа с коммунистической эпохой, но прямо противоположна ей во всем”.

Нет, мы об этом не помним. Сбылось сказанное Буниным в 1918 г.: “Наши дети, внуки не будут в состоянии даже представить себе ту Россию, в которой мы когда-то (то есть вчера) жили, которую мы не ценили, не понимали – всю эту мощь, сложность, богатство, счастье”.

Вам это ничего не напоминает? Напомнило? Вот то-то…

Аккуратная, строгая ярость, отлитая в каких-то стальных формах. Перерезать большевиков как свиней, а после начать отстраивать то, что эти гады развалили. Как завещал еще Василь Васильич Розанов, не зря обзывавшийся коммунистической сволочью “предтечей русского фашизма”: “Пришли свиньи и изрыли мордами огород: это не значит, что огороду не надо быть и надо к осени остаться без овощей, а значит, что свиней надо прогнать или заколоть, а гряды поправить, вырытое вновь всадить в землю и по осени собирать плоды”. Или как рассчитывал будущий “любимый драматург” И.В. Сталина – М.А. Булгаков: “Негодяи и безумцы будут изгнаны, рассеяны, уничтожены”. Или как писал И.А. Бунин: “Какая у всех свирепая жажда их погибели! Нет той самой страшной библейской казни, который мы не желали бы им. Если б в город ворвался сам дьявол и буквально по горло ходил в их крови, половина Одессы рыдала бы от восторга”.

И это отношение к нелюдям, захватившим нашу страну, охватывало не только гвардейских офицеров или нормальных интеллектуалов. В изначальном, не изгаженном грязными лапами Шолохова, тексте “Тихого Дона” те же чувства испытывает и простой казак Григорий Мелехов. В рукописи Ф.Д. Крюкова он ведь никакой не мятущийся и не колеблющийся дегенерат, как расписывали нам в советские годы, а уверенный и убежденный враг коммунистов. Вспомните, что он кричит Подтелкову: “Отходился ты, председатель московского совнаркома! Ты, поганка, казаков жидам продал!” А как Григорий реагирует на начало Верхнедонского восстания? “Он чувствовал такую лютую, огромную радость, такой прилив сил и решимости, что помимо воли его из горла рвался повизгивающий, клокочущий хрип… Ясен, казалось, был его путь отныне, как высветленный месяцем шлях… Проба сделана: пустили на войсковую землю красные полки. Испробовали? А теперь -- за шашку!”

Они, люди “русской России”, чувствовали, что “детей Сатаны” можно только хладнокровно раздавить, что ни мир, ни компромиссы с ними невозможны. И не их вина, что большинство русских к их зову не прислушалось и за ними не последовало. Но не будет винить и это большинство, впоследствии заплатившее за свою ошибку страшную цену. Ту цену, которую только и могли потребовать с нашего народа черти, построившие в России единственно возможное для них общество – Ад на земле.

* * *

И еще одна цитата из Бунина. Она дает хорошо понять наши чувства, чувства тех, кто не забыл о так никогда и не реализовавшейся, не возникшей русской России: “А.К. Толстой когда-то писал: “Когда я вспомню о красоте нашей истории до проклятых монголов, мне хочется броситься на землю и кататься от отчаяния”. Большевики были в тысячу, в миллион раз хуже любых завоевателей, любых “монголов”. Потому что они пришли и изгадили самую суть русской жизни, пытались заставить забыть нас о том, что мы – русские. И даже сейчас не дают об этом вспомнить, затыкают и забивают рты. (Конечно, уже не так, как при “сове” – но хитрой ухмылкой, зажимом и якобы научными рассуждениями о том, что “ни одна проблема России не могла быть решена без радикальной революции).

Большевики делали все, чтобы ее истребить, вытравить память о “русской России”. А она жила и изнутри переделывала чудовище под свои понятия о русской реальности. (Как это едва не произошло с империей в начале ХХ века, изначально также глубоко чуждого и враждебного русским государственного образования. Русские едва не превратили ее в русское государство за двести лет. И превратили бы, если бы не Великая общеевропейская бойня, позволившая бесам сесть нам на загривок).

Тоже происходило и с СССР. Шел процесс обратный раковому -- сквозь ткань злокачественной опухоли, заменившей собой весь организм, пробивались метастазы нормальности. И все лопнуло в начале 90-х годов. Конечно, процесс создания настоящего русского государства еще не зашел так далеко, как, скажем, в 1913 г., но все же “обрыв” 91-го года отбросил нас на десятилетия.

* * *

В давно прошедшие, теперь “почти былинные” времена написал А.И. Солженицын статью "Раскаяние и самоограничение как категории национальной жизни". Последние десять лет в ходу у нас были такие категории, они почти, что определяли всю нашу политику. Да такой степени, что раскаивались мы перед всеми. Даже перед теми, кто помогал истреблять наш народ, и теми, кто продолжал с увлечением тем же самым заниматься. И посамоограничивались мы по самое “не балуйся”. До такой степени, что от нас самих уже ничего не зависело. И почти не осталось.

Пора бы теперь выбрать себе новые категории в национальной жизни. Путин и его команда пока что предлагают нам "умеренность и аккуратность", и в этом нет ничего плохого. Новый режим представляет собой торжество русского "штундизма", ту часть русской души, которая всегда противостояла нашему русскому разгулу. Что ж, пора и честь знать. Хорошо погуляли в ХХ веке -- ни сапог, ни порток не осталось. Однако на бедность детине, пропившему даже свой кистень, что-то не подают. Поэтому и выбор у нас один, между двумя альтернативами -- можно пропить рубаху и нательный крест, а после -- башкой в омут. А можно начать чистить сортиры и медленно, медленно копить, не забыв ни купить новые портки, ни отдать старые пьяные долги. На сапоги и шапку еще долго денег не заработаем. Путинизм пока действует в рамках второго сценария, и за то надо сказать ВВП – “спасибо”. (А то его коммоппоненты предлагают взять хлипкую орясину и лезть на америкосов, вооруженных двумя кольтами с полным боезапасом – это у них называется "лучше умереть стоя, чем жить на коленях").

Нет уж -- лучше будем скрипеть зубами, улыбаться нашим “закоренелым друзьям” и платить. Платить за гулянку ХХ века так, как об этом пророчески предупреждал еще Михаил Афанасьевич Булгаков в своей самой контрреволюционной, самой антибольшевистской статье “Грядущие перспективы”: “Расплата началась… Нужно будет платить за прошлое неимоверным трудом, суровой бедностью жизни. Платить и в переносном, и в буквальном смысле слова… И мы выплатим. И только тогда, когда будет уже очень поздно, мы вновь начнем кой-что созидать, чтобы стать полноправными, чтобы нас впустили опять в версальские залы. Кто увидит эти светлые дни? Мы? О нет! наши дети, быть может, а быть может, и внуки, ибо размах истории широк и десятилетия она так же легко “читает”, как и отдельные годы.

И мы, представители неудачного поколения, умирая еще в чине жалких банкротов, вынуждены будем сказать нашим детям: “Платите, платите честно и вечно помните социальную революцию!”

Зачем? Нет, не чтобы вернуться к тому, не ценившемуся нашими предками идеалу, к России до 1914 г., в которой они жили. Нет, чтобы осуществить грандиозный модернизационный проект, прорыв в будущее, который, как и всегда на Руси, будет запущен только “сверху”, но успех одержит лишь в том случае, если “верхи” будут делать всё, сверяясь с одной мыслью: “А будет ли это полезно русским, русскому народу?”

Утопия? Может быть. Но вне этой утопии у нас нет будущего. А, с другой стороны, может быть нам всем надо вспомнить, что нас, русских – более 80 процентов в стране, что “РФ” – фактически мононациональная страна? И мы можем при желании заставить хотя бы задуматься любое правительство о том, как мы живем ?

* * *

Преобразовать кособокую РФ в "Русскую Россию" будет трудно, хотя и возможно. Срывы в ино-реальность, вроде тоски по "великому СССР", еще будут нам всем мешать, но путь этот неизбежен. Это коллективная, неосознаваемая воля русского народа -- создание собственного мира.

Собственной модели реальности.