Давно собирался подробно высказаться о “Русском Удоде” (далее по тексту – “РУ”). По прочтении номеров 11 (февраль 2001) и 12 (март-апрель 2001) у меня возникло субъективное ощущение, что журнал сложился (идеологически). То есть выражает некоторое перспективное направление современной Русской мысли, никак не меньше. Справедливости ради заметим, что “РУ” находится вне конкуренции, т.к. в России живых интеллектуальных журналов нет (если отбросить партийные и агитпроповские имитации). Главная причина сему прискорбному явлению – атрофированная социальная способность к умственной деятельности (жизни) сословия (пост)советского общества, статусно приписанного к интеллектуальным занятиям. Исконным интеллигентским обычаем умствование сводится к партийности в самом пошлом смысле. “Удод” же птица вольная и вещая.

Пока урывками писал данный текст, уже вышел “РУ” №14, однако ранние впечатления от “Удода” у меня не изменились, скорее окрепли. Представляю вниманию общественности самодельные интерпретации сознательного и бессознательного “РУ”. Никакого последовательного обзора я делать не собираюсь, выскажусь по интересующей меня теме в контексте “РУ”.

Наша русская/советская интеллигенция искони пребывает в состоянии сознания от сумеречного до полностью помраченного. С одной стороны, конечно, это ее дело, но горе в том, что установленная Интеллигенцией монополия на общественное сознание России не позволяет пробиться не то что свежей непотасканной, а и элементарно здравой мысли. Русское культурное поле густо уставлено интеллигентскими идолищами, капищами, алтарями и обыкновенными лохотронами. Интеллектуальную жизнь страны заменили интеллигентские разборки. Жрецы конкурирующих культовых заведений (т.е. Интеллигенты) регулярно вступают в бескомпромиссную междоусобную войну, иногда втягивают в свои идиотские ристалища чуть ли не всю страну.

Не считаясь с жертвами среди стад мирной интеллигенции “РУ” регулярно предает огню и мечу Интеллигентские святыни. Даже русской Литературе отказано в претензиях на вакантное место Религии и Философии. Претендентам на титул Великого Писателя Земли Русской (Властителя Дум и Совести народной) предложено осознать свое истинное предназначение – клоун из балагана на потеху толпе добрых обывателей. Еще одно уникальной качество “РУ” в современной России – стремление разобраться с русским народом, начиная с себя любимого. Я и мой народ. Чего этому народу – то есть Мне – надо? Попробуйте у нас отыскать небанальные рассуждения этого жанра, когда они не пошлая риторическая фигура.

Наш типичный пытриот ежели начинает проектировать пути России, то подсознательно убежден, что русский народ у него в кармане (это исходная точка всяких пытриотических размышлений). И что ежели он, пытриот, замыслил строить какую Империю, Социализм или Соборность (или еще чего), то у него единственная проблема – уговорить/устрашить лиц национальностей или российские власти, а уж русский-то мужик завсегда готов, ему только свистни (про Империю, к примеру), - он штаны подтянет и только лапти засверкают, побежит строить … то самое (он об Этом веками мечтал, ему Это очень нужно). То же и национальные Революционеры. Нарисуют свастику животворящую, а потом дивятся, что прохожий народ вяло реагирует на рассказы об арийском братстве Белых людей.

В России все на первый взгляд странно. Никакие русские коммунисты никогда портреты классиков марксизма (Маркса и Энгельса) на митинги не носят. Людям, нашим коммунистам, это просто на ум не приходит. Ладно массовка, так ведь и нынешние коммунистические идеологи и теоретики марксизм используют более метафорически, а ежели изредка кто и задумает дать строгий марксистский анализ российской действительности, так обязательно закончит мистическими рассуждениями в духе Соборности и Русской православности. И, тем не менее, у нас не угасает страсть изобличать “научный коммунизм”, а КПРФ – это, в общем-то, безобидное собрание советских консерваторов – всерьез числят в прямых преемниках свирепых большевизмов-сталинизмов (когда эта политическая генеалогия предвыборные спекуляции и агитпроповское кривляние, то разговор особый, я сейчас говорю о серьезном, идейном подходе к проблеме).

То же можно сказать и об отечественных “нацистах”. Они годами грезят об арийстве, но обзор по русской антропологии написал не замеченный в пристрастии к арийским мифам С.Обогуев (“Несколько слов о севернорусской и южнорусской (украинской) антропологии” ). Хотя бы череп что ль кому измерили. Нет, мы лучше лишний раз обсудим взгляды какого-нибудь нацистского идеолога, что он имел в виду по расовому вопросу. Это притом, что немцы в расизме разбирались традиционно плохо, понимали его примитивно, а первыми по расизму в Европе были англичане, у них накоплен по этой части грандиозный опыт. А попробуйте среди наших “расистов” найти одного, кто хотя бы пытался знакомиться с научными трудами по антропологии. Нам, расистам, это не интересно, что по вполне объективным антропологическим данным русские принадлежат к древней восточноевропейской расе (разновидности европеоидной) и отличаются большим антропологическим единством, чем даже немцы. Дас ист фантастишен.

В чем причины феномена? Люди думают не свои мысли о чужом, вот и выходит нелепо. “РУ” можно обвинить в скоморошестве, глумливости, высокомерности, пристрастности, местами увидеть некритичный поток сознания, злоупотребление карнавилизмом и т.п. Но “РУ” восхитительно субъективен, и это многое искупает. Русскому сознанию третий век катастрофически не хватает субъектности. Впрочем, при всей субъективности “РУ” скептичен, вполне самокритичен и рационален. Не гнушается и бессознательным.

“Русское подсознательное - это заросшая мхом и паутиной яма, кое-как перекрытая гнилыми досками, посередине ее - кипящий котел с говноподобным варевом. А по углам - черные тени чудовищ.

И тем не менее, на протяжении столетий наша интеллигенция упорно черпает из этого чана и столь же упорно призывает монстров, свивших в русском подвале уютное гнездо”. /Игорь Гонтов “Чан в подвале”, “РУ” № 10/ 

Подсознательно всякий образованный русский – западник, и это русское западничество неотвратимо сублимируется в боязнь русского коллективного бессознательного как “азиатского” начала в русском народе. Западнический социально-психологический комплекс приводит к забавным аберрациям общественного сознания. Так Родная Советская власть считается историческим рецидивом “азиатства”, эпохой стихийного антиевропейства. А между тем соввласть – это беспощадное, предельное западничество, насколько оно только практически возможно. Со своими особенностями, не без этого. По известным причинам советское западничество придется во многих отношениях признать низменным, тупым и уродливым (постсоветское западничество вполне унаследовало худшие черты советского). Вернувшиеся в Россию из эмиграции вожди большевизма воплотили в жизнь те образцы, которые они видели на Западе, и так, как они их понимали, к чему имели склонность. А видели они европейский тыл Первой мировой войны, мобилизационную экономику и т.п., и именно это было взято за эталон/идеал прогресса (плюс самая передовая Западная идеология). Советская власть за всю своего историю ничего своего не выдумала, советское государство, экономика и общество – старательное подражание социальным структурам воюющего Запада (разумеется, идеологически одностороннее). Советский образ жизни – это тыловой быт военной и послевоенной Европы (см. соответствующие европейские кинофильмы после Второй мировой войны).

И пусть никого не вводит в заблуждение ритуальная антизападная риторика советской пропаганды, таковой она была лишь по форме (как следствие политического соперничества). По существу же, для СССР было жизненно важно доказывать, что он бесспорное воплощение всего лучшего и передового, что есть, было и будет на Западе. В душе КПСС и Советская власть всегда ощущали свою вторичность перед Западом, страдали идеологическим комплексом неполноценности, назойливо домогались признания от Европы, или хоть какого-нибудь Европейца (которое признание нередко старательно инспирировали сами). Цивилизационно для России советский эксперимент – заискивание перед Западом. Исключение - поздний сталинизм, когда к Западу относились со здоровым цинизмом. Но впоследствии именно в “сталинизме” советская власть более всего и раскаивалась. Советские диссиденты как раз и паразитировали на советском самоощущении собственной моральной ущербности (когда соввласть задумалась о морали) и советской патологической зависимости от “общественного мнения Европы”. В СССР Западные радиоголоса глушили не столько потому, что те разоблачали некие “преступления коммунистического режима”, но более из-за того, что те голоса несли презрение Белого человека к посягнувшим на Первенство жалким советским профанам Оригинала. Метафизически без моральной санкции Запада на существование - пусть санкции краденой или подложной - Советская власть стоять не могла, т.к. не имела суверенного внутреннего оправдания. Кончилась советская история сладострастным валянием в ногах Цивилизованных народов в духе М.С.Горбачева, и готовностью всем поступиться за “рюмочку похвалы” в западной прессе.

После 11 сентября за считанные дни в США испарилась любимая свобода слова, и положение в СМИ, массовой культуре стало отчасти напоминать покойный СССР. Стремительно были созданы тайные военные трибуналы для “террористов” с упрощенной судебной процедурой, организован концлагерь на о.Гуам, произведены тайные аресты сотен подозреваемых. Может показаться, что США используют опыт сталинских Троек и ГУЛАГА, но это не так. Именно СССР всегда и во всем старательно копировал Запад. В данном случае мы видим, как Запад стандартно реагирует на грозящую ему “террористическую” опасность, мобилизует для борьбы необходимые ресурсы и социальные силы. Советское государство как раз и было калькой Запада в состоянии мобилизации, и поэтому было эффективно для решения соответствующих задач. Теперь в России пытаются воспроизвести Западное общество в состоянии перманентного “первоначального накопления капитала”. И как соввласть не смогла самостоятельно отказаться от военно-мобилизационной модели, так и нынешние структуры Демократической России не способны из состояния хронической приватизации (передела собственности) и криминальной анархии эволюционировать к искомой модернизации, обеспечивающей устойчивое развитие страны. Отказ от внутренних критериев социальной самооценки неизбежно приводит к тому, что общественное развитие оказывается возможно лишь через драматические (революционные) потрясения (катастрофы).

Питер Брайль в статье “Русская Россия: Север против Юга”, “РУ” № 10 представил некоторые актуальные соображения о русской этнографии. Автор отталкивается от известной статьи К.Крылова, которую всем рекомендует (хотя и не приводит точной ссылки, а мы не поленимся и дадим: “Россияне и русские”). Эта статья Крылова “Русским Удодом” вообще ценится весьма высоко. Мне она тоже нравится, но я никогда не понимал ее грандиозного успеха как среди “русских” так и “россиян”. В построениях К.А.Крылова в первую очередь видел изящную игру ума, и меня сперва удивляло, что и весьма неглупые виртуальные персонажи (сужу по наблюдениям в Рунете) не чувствуют подспудной авторской иронии. Конечно, это мое субъективное восприятие (если подойти строго научно, то “россиян” трудно признать полноценным этносом и, вообще говоря, выводы придется сделать несколько иные, чем у Крылова). Теперь я склонен видеть причину успеха статьи в том, что Крылов адекватно сформулировал самоощущение взаимной внутренней чуждости русских и россиян: мы не они, а иной русскоязычный народ совсем другой национальности! Дать желающим того людям возможность формально выписаться из Русских и записаться в “россиян”, бесспорно, правильная и перспективная идея. Жаль, что в свое время ее недооценили.

Возвращаясь к статье Брайля. Исходя из произвольных посылок, автор приходит к, в общем, верным заключениям (отметим, что это типичный метод рассуждений для “РУ”). Нам напоминают о “простом этнографическом наблюдении - действительно существует два “вида” русских - северный и южный”. Наверное, корректнее было бы сказать, что русский народ издавна подразделяется на великороссов и малороссов (последних с недавних исторических пор еще обзывают “украинцами”). П.Брайль усматривает внутрирусский мировоззренческий раскол между русскими Севером и Югом: Юг является носителем коллективистско-социалистического начала, а Север – индивидуалистического, чуть ли не либерального толка. Последнее мы еще оспорим, а с некоторыми наблюдениями согласимся:

“Северянин одобряет государственную власть жестокую, но стоящую от него в некотором отдалении, требующую исправно уплаты налогов, но не лезущую в его внутренний мир и не призывающую постоянно участвовать в “общегосударственных делах”. (Напротив, к единовременному, авральному порыву в государственных делах, вроде отражения агрессии “человецев незнаемых” с потустороннего Запада, “русский человек Севера” относится с одобрением, хотя и без энтузиазма. Не могу не вспомнить цитату из советской киносказки “Садко”: “Надо будет - и убьем. А радости в этом никакой нету”)”.

Затрудняюсь сказать, насколько верна характеристика малоросса как природного коллективиста, есть у меня сомнения. Возможно, что эту точку зрения следует интерпретировать как субъективное восприятие великороссами южнорусов. Однако насколько суждения П.Брайля в отношении малороссов справедливы, судить не берусь. Заслуживающие доверия исследования мне на эту тему не встречались. А вот характер великоросса исследовали давно, существуют его классические описания.

В.О. Ключевский. “Курс русской истории”

Лекция XVII. Этнографические следствия русской колонизации верхнего поволжья. (…) Влияние природы верхнего поволжья на народное хозяйство великороссии и на племенной характер великоросса.

 Разумеется, Ключевский не последнее слово, да и за прошедший ХХ век великоросс радикально урбанизировался. На этот случай у нас есть очаровательный очерк о “москале” (т.е. все о том же великороссе постсоветской эпохи конца ХХ века):

Элиезер Дацевич “МОСКАЛЬ” Субъективный этнографический очерк

… “Москаль супериндивидуалистичен. Он стремится окружить непроницаемым забором даже сортир в чистом поле. С одной стороны, он знает, что все кругом - воры и потенциальные враги, и забор необходим. С другой стороны, забор расширяет москальский рай и замыкает его в себе. Рай - частное дело, он должен быть заперт от посторонних”. Гл.1-3, “РУ” №10 

… “Как всякий законченный религиозный индивидуалист, как человек, сознательно и навсегда покинувший фантасмагорическую, эфемерную "сельскую общину", москаль оказывается неплохо приспособленным к либеральному капитализму, правда, не к идеальной его форме, а к некоей самодельной, чисто русской модификации. Я бы даже сказал, что события последних десяти лет представляют собой интереснейшую, сакральную и метафизическую схватку москаля с капитализмом. Интересную, потому как подсознательно капитализм москалю очень даже не нравится, и он пытается этот строй как-то оборудовать под себя, понимая, что другого уже нет и не будет. Не нравится ему и социализм, а то в 1990-93 гг. Москва не отдала бы так быстро хваленые "социалистические завоевания". Москалю нужно соединить это с тем, притоптать смесь ногами, перемешать, притоптать еще раз, а потом взгромоздиться на это сооружение свинцовой задницей. Чтобы сидеть и думать о сущем”. Гл.4-5, “РУ” №11 

“Масонство в самых крайних его формах и есть тайная русская идея на высших ступенях развития. Точно такую же фратернистскую белиберду проповедовали и все традиционные государства на этой территории. В 1991 г. москали зачем-то ввели либеральную модель, которая не подавляет инстинкты, а поощряет их – и все в России сместилось, все перепуталось. Начался "ВелЫкий ЭкспэрЫмэнт". Это попытка, чем-то напоминающая педагогические опыты Просвещения по выведению "естественного человека". Что будет, если дитя не подавлять и не воспитывать? Оно вырастет хамом и свиньей, но зато будет совершенно счастливым человеком. Вот нечто подобное и происходит нынче на Руси. Отсюда все наши проблемы”. Гл.6-7, “РУ” №14 

Описание москаля у Э.Д. получилось не слишком научное. Зато занимательное, душевное, трогательно ироничное. При желании очерк может быть интерпретирован как сатира на постоветского обывателя. Однако в последних главах авторская ирония переходит в глубокий лиризм (бесчеловечной русской сатире совсем не свойственный). Несмотря на художественность взгляда, много важного подмечено точно. Рекомендую.

Действительно загадка, почему с 19в. утвердился миф о русской предрасположенности к коллективизму и общинности, когда все свидетельствует в пользу Индивидуализма как основы Русского архетипа. По-видимому, сказалось полное непонимание русского индивидуализма (и сути индивидуализма вообще). Обычно русский коллективизм выводят из крестьянской общины (фактически просуществовавшей вплоть до коллективизации). Общепринято мнение, что колхоз есть закономерная реинкарнация общины, поскольку русский крестьянин исконно коллективист и стихийный социалист (разве что при Сталине случились известные злоупотребления, а в остальном колхоз – вполне естественная форма русского общежития). Бытование такого взгляда среди интеллигенции можно отнести лишь за счет полного равнодушия этой самой Интеллигенции к действительности и отсутствия всякого любопытства к возлюбленному “народу”.

Между тем, нет никаких объективных свидетельств о предпочтении русскими коллективных социальных институтов, а все напротив свидетельствует о русском Индивидуализме (оговорюсь, под “русскими” понимаются великороссы, т.к. о малороссах надежных данных не имею). Общины возникают в России в 13-14 вв. и первоначально охватывают все сословия, а не только крестьян. Если под коллективизмом понимать преобладание горизонтальных социальных и идеологических связей, а под индивидуализмом – вертикальных, то русскую общину придется признать структурой индивидуалистической.

Традиционная русская община – не род, не клан, не племя, не коллектив соседей и родственников, но мiр, членство в котором индивидуально (человек имел право перейти из общины в общину, и на практике переходы происходили регулярно). Вообще, семейные и родственные связи у русских выражены слабее общинных. Да и многолюдных деревень до 17 в. не существовало, фактически в те времена русская деревня - хутор (типичная деревня от силы насчитывала 2-3 двора). Таким образом, русское общество, основой которого являлась автономная территориальная община, строилось на приоритете вертикальных отношений (т.е. не коллективистских, не “гражданских”), и имело выраженный индивидуалистический характер. Повторюсь, индивидуализм – это не асоциальность, а иная, нежели коллективизм, структура и диалектика социальных связей и отношений.

Русское общество держится на вертикальных связях (их приоритете), без “вертикали власти” русское общество недееспособно. Природный русский индивидуалист предпочитает ясную социальную иерархию и прямое служение человека Государству, т.к. с трудом переносит вмешательство в свои дела коллектива (соседей, коллег, родственников и т.п.). То есть русский человек не столько любит государство само по себе, сколько не любит коллективизм, и выбирает государственничество и соответствующую социальную иерархию как наименьшее зло (а как есть он индивидуалист, то упрямо держится собственных представлений о правильном Государстве и своем месте в нем). Разумеется, сказанное не означает, что у русских не складывается никаких коллективов вообще. Однако исторически коллективизм русским навязывается государством как вынужденная мера, что в свою очередь приводит к русскому “бегству от государства”. В книге С.В.Лурье “Метаморфозы традиционного сознания” в главе “Российская государственность и русская община” исследованы своеобразные отношения русского народа и его государства как функциональный внутриэтнический конфликт русской Общинности и Государственности. Рекомендую ознакомиться.

Для русской общины совсем не характерна уравнительность, исключение – регулярные переделы земельных наделов. Однако вот любопытное историческое наблюдение (С.Лурье, глава “Русская община: причины гибели”):

“… если в России земельные переделы начинались в связи с ростом дефицита земли, то в Германии, напротив, "под влиянием роста населения исчезают права совместного пользования, чересполосицы и свободного перегона стад. Как только население уменьшалось вследствие ли войн, эпидемии и эмиграций, экономический порядок ретроградировал" [Ковалевский М. М. Развитие народного хозяйства в Западной Европе. СПб.: тип-фия тов-ва "Общественная польза", 1899, стр. 46]. Процесс, обратный российскому”.

То есть при отсутствии дефицита земли русские переходили к частному владению, а немцы – к коллективному. В благоприятных условиях для русских естественен индивидуализм, а немцев – коллективизм. При возникновении социальных проблем (конфликтов) государство и общество стремятся усмирить архетипические инстинкты народа, направить их в конструктивное русло. На Западе исторически сверху как культурная норма насаждался индивидуализм, а в России – коллективизм. Правда, в России это делалось неосознанно и оттого не вполне последовательно, только для Советской власти коллективизм стал декларируемой политической программой. Нельзя сказать, что привитие русским коллективизма это вообще плохо. Нет, дело нужное. Однако последние три века как-то так получалось, что коллективизм России навязывался “с чужого плеча”, в результате приживался плохо, поддерживался по большей части мерами полицейского характера. Так, например, изначально понятия о классовой борьбе за свои права (и социализме) среди русских рабочих прививались полицией (Зубатовские организации).

Вообще, русскому государству очень нравился западный коллективизм, т.к. он весьма удобен для управления подданными. Давление на русскую общину со стороны государства усиливается по мере усиления западнических тенденций внутренней политики (жизни страны). Крепостное право зарождалось в 17 в. как фискально-полицейская мера по упорядочиванию миграции вольных хлебопашцев (крестьян), прикреплению их к постоянному месту жительства. Меры эти сперва не устраивали ни крестьян, ни помещиков (помещики утрачивали право сгонять крестьян со своей земли и сманивать крестьян с чужих земель), а были удобны только для казенных надобностей. После восстания в Москве (1648 года) Земский собор в 1649г. принял Соборное Уложение (свод законов), где противоречия между помещиком и государством решались более за счет прав крестьян. В личную зависимость непосредственно от помещика крестьяне попадают во времена Петровских реформ. Весь 18 в. положение крестьян неуклонно ухудшается, – права общины урезаются, а власть помещика увеличивается. Наконец, к концу правления Екатерины II крестьян прямо приравнивают к помещичьему имуществу.

Надо отметить, что в 17-18 вв. крестьянские общины непрерывно бунтуют, мужики массово бегут от государства на слабо контролируемые властью территории. И бунтуют по большей части не из-за нестерпимого положения крестьянина (ужасы крепостного права сильно преувеличены литературой, в Европе условия существования народа бывали много хуже русских), но попрания суверенитета общины. В конце XIX в. государство проводило политику поддержки общины (хотя и всячески ограничивало ее самостоятельность). Позднее политика изменилась, и столыпинская реформа была прямо направлена на разрушение общины.

С одной стороны, государство ограничивало индивидуализм и насаждало коллективизм среди крестьян (правда, коллективизм ущербный, удобный только государству), а с другой, имперская бюрократическая система, установленная Петром, вполне подошла высшим русским сословиям. Социальная энергия русского индивидуализма обрела органичную форму (хотя далеко не всегда органичное содержание).

Значение “земельного вопроса” (проблемы малоземелья крестьян) сильно преувеличено, отражает понимание сути дела образованными классами России (интеллигенцией, главным образом). В действительности к 1917г. помещичья земля составляла едва пятую часть (общины с маниакальным упорством скупали помещичьи земли, хотя работа на крупных землевладельцев приносила крестьянам гораздо больший удельный доход, чем обработка собственных участков). Наиболее тяжелое противоречие сложилось между крестьянской общиной и государством, отношения между ними – не злонамеренно – были загнаны в тупик столыпинской реформой. Что во многом предопределило и развал русского государства в результате Февральской либеральной революции, и поражение белых. Белые не умели предложить ничего адекватного общинно-государственному сознанию русского крестьянина, а Советскую власть крестьянство восприняло как торжество Общины над Государством (что это трагическое заблуждение, выяснилось лишь десятилетие спустя).

Земля находилась не в коллективной собственности крестьян, но общинном владении. Общинное владение землей отнюдь не равнозначно коллективной крестьянской собственности. Община – не крестьянский коллектив (хотя и он тоже), как замечает С.В.Лурье, “народная община сама была минигосударством со всеми его функциями и даже некоторыми атрибутами”. Существует расхожее представление, что государство – коллективная собственность его граждан. Это принципиально ошибочное суждение. Разделив коллективную собственность, каждый может рассчитывать получить причитающуюся ему долю имущества. Государство, включая территорию, между гражданами поделить никак нельзя, т.к. в результате, в лучшем случае, получится ничто (поскольку рухнет правовая система вообще и распадутся прежние социальные отношения). В русской крестьянской общине уравнению подлежали земельные наделы и только они, а все прочее – безусловная семейная и индивидуальная собственность крестьян. На европейский социализм – коллективный труд и справедливый раздел произведенных продуктов – очень мало похоже. Большевики это понимали, соввласть смотрела на общину как самодеятельную организацию крестьян-единоличников, подлежащей замене колхозом. Так что колхозы логичнее считать венцом трехвековых усилий государства по европеизации России, которым усилиям стихийно противилась русская община.

За прошедшие семь десятилетий социализма русские обыватели как-то сжились с советским бытом, но, несмотря на чрезвычайные усилия советской власти, в коллективистов так и не превратились. Наступившая эпоха “либеральных реформ”, с одной стороны, поощряет самые для общества разрушительные индивидуалистические инстинкты народа, а с другой, совершенно бесперспективна, т.к. в основе Западного либерализма положен архетипический коллективизм, ограниченный культурой европейского индивидуализма. Западный человек плохо переносит искусственно навязанный ему индивидуализм, мучается экзистенциально…. Да и не индивидуализм это вовсе, а сильно ограниченный коллективизм. Либеральная концепция автономного индивида сводится к замене коллективизма Свободным рынком, многообразие горизонтальных человеческих отношений в идеале заменяется анонимными рыночными, и только.

Нельзя и сравнивать сильный хтоничсекий Русский индивидуализм и вымученный Западный (либерального толка).

Даже идеалы Коммунизма русский народ воспринял своеобразно (подразумеваю о тех, кто внутренне исповедует коммунистические убеждения). В противоположность классическому западному коммунизму, как высшей стадии коллективизма, русский стихийный коммунизм латентно индивидуалистичен. В подтверждение могу предложить ознакомиться с проектом газеты “Дуэль” - самодеятельным движением русских анархо-коммунстов, именуемым “Армией Воли Народа”. Главная идея – каждый сам себе начальник, а начальников формальных надлежит по результатам общего голосования регулярно сажать в тюрьму.

В конце концов, русский человек всегда предпочтет формальный деспотизм Государства и государственную службу (как он это сам разумеет), нежели мелочный неформальный деспотизм коллектива. И в самом деле, сколь угодно сильное государство не имеет столько возможностей лезть в вашу жизнь, как окружающие вас сограждане. Тотальная публичность, необходимость жить кишками наружу, - вот что отвращает русского человека от демократии. Демократия – институализированный деспотизм коллектива, взаимный контроль и слежка граждан друг за другом (что, собственно, и является квинтэссенция гражданского общества). Для русских всеобщее доносительство по инстанциям – бесспорный атрибут жуткого тоталитаризма, а для Запада – что неизменно шокирует русских путешественников – бытовое явление, основа гражданской лояльности. Западный “индивидуализм” и “права человека” есть культурный предохранитель от эксцессов западного коллективизма.

Никогда тоталитаризм в России не имел столько реальной власти над человеком как самая сладкая Западная демократия. Тоталитаризм мог свирепствовать как угодно, но власть его среди русских никогда не была слишком глубока (т.е. не была тотальной, подлинно тоталитарной), хотя в советскую эпоху разлилась неоглядно широко. Разве можно сравнить уровень осведомленности КГБ-НКВД с всеохватными досье, накопленными на клиентов заурядными банками и страховыми компаниями на Западе, с их возможностями контролировать человека. Кредитная карточка и кредитная история гораздо более действенной средство контроля поведения людей, чем любое собрание первичной партийной/комсомольской/профсоюзной организации и выговор с занесением в “личное дело”. [1] Настоящий Западный тоталитаризм в индивидуалистическом русском обществе невозможен. Советскую власть на бытовом уровне русские в первую очередь ненавидели за насаждаемый ею западный коллективизм и гражданское общество. Конечно, советский коллективизм во многом варварский, как бы, наверное, сказал Д.Е.Галковский – “крестьянский”, но другого коллективизма, типа рафинированной германской социал-демократии, в России быть не может.

В России тоталитаризм неистовствует от бессилия перед русским индивидуализмом. Никакие спецслужбы с какой угодно армией сексотов в принципе не в состоянии тотально контролировать население, если в народе не развит дух коллективизма, если соседи и родственники не считают своим моральным долгом доносить друг на друга по инстанциям. На Западе государство может безбоязненно либеральничать, идти на большие уступки гражданину, ибо тот перед ним все равно абсолютно беспомощен. А зачем русскому человеку какое-то специальное прайваси, ежели у него есть “забор”. Когда Солженицын поселился в Америке, то первым делом обнес свое поместье оградой. На удивление соседей – у туземцев в цивильной жизни это не принято – он отвечал, что ограда от забредающих диких зверей (советские диссиденты рефлекторно подумали о возможных происках КГБ). В действительности же, как нам теперь ясно из анализа характера “москаля” (Э.Д.), это был обычный “москальский забор”. Русский человек без личного забора не видит границ своей индивидуальности. Что чревато.

Не берусь утверждать, что демократия в России не мыслима вообще ни под каким видом. Как локальное явление она возможна и, может быть, целесообразна. Но тотальная демократия русскому народу явно противопоказана.

Демократия это, в общем, роскошь. "От избытка". Когда хорошо живется (бедная демократия - нонсенс). А какова единственная форма роскоши в России? - Монархия. Выходит, что единственной почвой демократии в России является самодержавие. То есть это и максимально возможный уровень демократии в России. (Примечание №486) 

Прогрессивное человечество в лице своих Лучших представителей регулярно скорбит о недоразвитости в России ростков “гражданского общества”, без которого Общества, - что понятно всякому Интеллигентному человеку, - все суета и дым вообще, а в частности, не бывать в России подлинной демократии и всеобщей зажиточной счастливой жизни (как на Западе). Как обычно, задаваться вопросами, что такое есть гражданское общество, считается ниже достоинства Интеллигентного человека. Мы же пренебрежем обычаями порядочного общества, и кратко осветим историю вопроса.

Понятие о “гражданском обществе” возникает в эпоху Просвещения (17-18вв.) и исчезает из оборота либеральных идеологов во второй половине 19 века. Первоначально под гражданским обществом понимают совокупность общин (коммун, деревень, городков, городских кварталов и т.п.) как область гражданского права и частных отношений вообще (имущественных, бытовых, семейных, сфера морали и т.п.). В этом смысле гражданское общество противостоит Государственной власти как сфере государственного права и публичных властных отношений, выходящих за рамки частных (общинных) и обычного права. Образец ячейки гражданского общества – демократически самоуправляющиеся протестантские общины. Эти самые протестантские общины явились организационной основой европейских религиозных войн 16-17вв. и революций в англосаксонском мире 17-18вв.

Со временем идеологи либерализма, хотя и отдавая должное уважение протестантским добродетелям и историческим заслугам протестантских общин, все-таки гражданское общество разлюбили. Общины вообще, а протестантские в особенности – деспотичны (ибо демократия по определению есть деспотия демоса, жизнь под контролем коллектива). Государство, как центральная власть над конгломератом таких общин, жизненно необходимо, дабы насаждать культуру и предупреждать наиболее опасные поползновения обскурантизма. То есть государство ограничивает самостоятельность общин, вмешивается в их дела. Поэтому гражданское общество сильно не любит государство. Это особенно заметно в США, где традиции протестантских общин во многом сохранены. И не только традиции, но и организационная структура, особенно вне крупных городов.

Для штатовских протестантских традиционалистов (в США это глубоко народное течение) безусловным врагом является федеральная власть США, вашингтонская бюрократия и прочая гнусная публика, мешающая американскому народу жить согласно его представлениям (каковы эти представления, разбирать не будем). О градусе ненависти к государству и его институтам можно судить по акции недавно казненного Тимоти Маквея. В США издавна существует многочисленные и хорошо вооруженные самодеятельные “милиции” белых протестантов (так называемые мининтмены, и масса иных подобных организаций), которые если еще и не ведут настоящую партизанскую войну против правительства США, так только потому, что это самое правительство посредством агентуры ФБР их неплохо контролирует. Разгромить вовсе белых “повстанцев” нельзя, во-первых, по идеологическим причинам, во-вторых, это действительно народное движение. Лучшее решение – держать под контролем, стараясь не допустить эксцессов. Но бывают и неудачи, вот Маквея спецслужбы упустили. Тем не менее, в США периодически уничтожают наиболее радикальные секты (заметим, которые тоже гражданское общество, а как же).

И все же отказались либеральные идеологи от концепции “гражданского общества” не только потому, что демократия традиционного гражданского общества в исконном протестантском духе в корне противоречит “демократии” либеральной. В конце концов, в Западной Европе протестантские общины по большей части разложились и к настоящему времени интегрированы в структуры либеральной демократии. А в США агрессивный протестантский традиционализм представлен, главным образом, простонародьем (к слову, контроль за которым сводится к недопущению в их среду образованных идеологов), и политически не слишком опасен.

Главная причина охлаждения либеральной общественности к гражданскому обществу в том, что в ХХ в. была предложена концепция “корпоративного государства”, идея которого вполне естественным образом выводится из традиционного гражданского общества. Кто не догадался, речь идет о фашизме (Бенито Муссолини “Доктрина фашизма”). То есть в ХХ веке исконное гражданское общество стало опорой фашизма, и потому концепция гражданского общества была вычеркнута из либерального дискурса. Дискредитировать “гражданское общество” или отречься от него либералам было никак нельзя, т.к. оно числится в истоках Либерализма, и о нем решили попросту забыть.

Правда, у идеологов фашизма отношения с “гражданским обществом” тоже не простые. С одной стороны, для них Нация есть национально консолидированное гражданское общество, а государство - его квинтэссенция, но с другой стороны, в исконной концепции “гражданского общества” на вкус фашистов сохранялось слишком много архаики, отсылок к изначальному либерализму и общинной демократии. Социально фашизм вырастает из гражданского общества, но несколько односторонне, поскольку исторически фашизм есть движение ветеранов Первой мировой войны (т.е. представителей военной корпорации). Как отмечал Ю.Эвола (“Фашизм с точки зрения правых”):

“С точки зрения настоящих правых, а не бесхребетных демократических либералов, основным недостатком фашистской системы пожалуй был так называемый тоталитаризм”.

Эвола из тех европейских правых, правее которых только сам Господь Бог. Они несколько презирали фашизм/нацизм за плебейство и национализм, но если отвлечься от трансцендентного, то это апологеты Идеалов Западного традиционного гражданского общества (долиберальной эпохи). Метафизически отношения гражданского общества с фашизмом носят диалектический характер (единство и борьба противоположностей, отрицание отрицания). Так что с точки зрения либерализма традиционное Западное гражданское если уж не буквально “фашизм” (то, что у современных либералов принято именовать этим нехорошим словом), то питательная среда и социальная почва фашизма – это точно.

И тем не менее, в последней четверти прошлого ХХ века “гражданское общество” вновь вернулось в общественное сознание и политическую практику (пожалуй, начиная с вьетнамской войны, и наиболее бурно процесс возрождения “гражданского общества” пошел в эпоху разложения реального социализма – польской “Солидарности”, советской Перестройки и российских либеральных реформ 90-х). Но это было далеко не прежнее гражданское общество, произошла подменна понятий. Современное “гражданское общество” ни в каком смысле не община, которая была действительным элементом социальной структуры, теперь это нечто особенного.

Ныне под “гражданским обществом” понимают конгломерат разного рода общественных организаций и самодеятельных объединений: клубы, общества филателистов, экологов, феминисток, педерастов, спортивных болельщиков, писателей, политические партии, профсоюзы, движения антиглобалистов, пацифистов, секты, … и все, все, все. Принято мнение, что такое вот плюралистичное гражданское общество и есть первейшая опора либеральной демократии. Декларируемый смысл в том, что вот эта вся самодеятельность граждан артикулирует баланс частных интересов, формирует общественное мнение, а конечном итоге оказывает давление на власть (как бы от имени “общества”). Кухня эта довольно сложная, кто чьи интересы представляет, от чьего имени выступает и кто там кем манипулирует, понять мудрено – концов не найдешь. Для справки замечу, что подобная организация политического процесса получила оправдание в политологической доктрине “плюрализма”.

Интересно, что истоки современной версии гражданского общества относят к трудам Грамши [2] (видимо, у Грамши новая интерпретация “гражданского общества” явилась результатом полемики с фашистской доктриной “корпоративного государства” его соотечественника Муссолини). Во всяком случае, революционно-подрывной дух переосмысленного неомарксистским теоретиком “гражданского общества” неистребим, и уже только за это его в России следовало бы запретить (или же воспретить как наглую профанацию, - сборище проходимцев и самозванцев). Однако проблема не сводится к идеологическим пристрастиям и отвращению к сомнительным концепциям (по существу, нынешнее гражданское общество – “демократия” самозванцев). Заведомо понятно, что обязательно некто будет кукловодить пестрым карнавалом “гражданского общества” (нетрудно догадаться кто), и шансы 100 против 1, что по многим причинам это буйство “гражданской самодеятельности” обернется не к пользе России.

Да и ни к чему оно нам. Русский человек неосознанно ненавидит гражданское общество во всяких видах, не любит и в душе презирает демократию. Демократическая жизнь в гражданском обществе не для русских людей. Правильная русская демократия должна быть где-то в сторонке, отдельно от русского человека, куда – буде надобность и интерес – можно сходить (а можно и не ходить). Аминь.

И все же, не помешает лишний раз разъяснить (напомнить), что у многих из нас есть немалый опыт обращения с гражданским обществом. Советская власть много усилий потратила на насаждение среди советских людей институтов этого самого гражданского общества. Разумею профкомы, месткомы, парткомы, товарищеские суды, домкомы, кооперативы и товарищества, колхозы, молодежные организации, … да всего и не вспомнить. Если кто-нибудь решит возразить, что, дескать, это была тоталитарная советская имитация истинно либерального гражданского общества, то это будет весьма наивный субъект (в лучшем случае). Русского человека изводил именно неформальный, негосударственный характер этих структур, имеющих неограниченную возможность лезть в его жизнь, пусть и по мелочам, но тем гаже. И чем дальше советские ячейки гражданского общества располагались от вершины иерархии партийного/советского руководства, тем более оказывались ненавистны.

Знаменитая борьба проф. Преображенского с домкомом, предводительствуемым тов. Швондером, это и есть классика противостояния русского индивидуализма одной из ячеек гражданского общества. И заметьте, за поддержкой против гражданского общества проф. Преображенский обращается к государству (или верхам партии? Впрочем, в советских условиях разница была не велика). Можно возразить, что домком Швондера это неправильное советское гражданское общество, а Западное гражданское принципиально общество лучше. И позвольте узнать чем?.. Нет ответа.

Поэтом можешь ты не быть

Всякий образованный (просвещенный) русский человек – западник. Русское западничество понятие растяжимое, но как бы внешне разнообразно оно себя не проявляло, итог один: русские – западники. Вольно или невольно, сознательно или нет, не важно, - все равно западники. Это верно даже в отношении “славянофилов”, “евразийцев” и вообще кого угодно (в том числе и нашего “РУ”). В самих своих основах русское мышление – европейское (многочисленные персонажи вовсе не способные к умственной деятельности из рассмотрения исключаем). Идеологию современного Русского западничества наиболее последовательно и бескомпромиссно изложил Д.Е.Галковский (см. “Русская политика и русская философия” ).

Русская Россия мыслится европейской страной, противостоящая океану “России” азиатской. Соответственно советская эпоха интерпретируется как торжество “русского крестьянина”, азиата и хама, который в союзе с еще более азиатским ашкенази (восточноевропейским евреем) сверг власть Белого Человека – Русского Европейца. Жестокий драматизм русской истории видится в том, что у Белых русских колонизаторов России не имеется своей “национальной” метрополии, куда бы они под напором русской “азиатской антиколониальной” революции могли бы эвакуироваться. Белым русским остается только бежать на Запад. (В данном пункте у Д.Е. логическая невнятица, т.к. остается непроясненным, отчего поголовная эмиграция не окончательное решение (желанное) Русского вопроса?). Галковский зовет к реваншу (а “РУ” №14 за сентябрь-октябрь 2001г. - к Русской реконкисте), программа в общих чертах сводится следующему: европейская реколонизация России и беспощадное подавление “азиатчины” (в первую голову, в лице русской/советской интеллигенции, расцениваемой как своего рода басмаческое движение или теперешние исламисты); социальное самоосознание и самоочищение образованного Русского сословия (самоорганизация по типу масонской); ограничение распространения гуманитарных знаний среди обывателей, включая широкие массы интеллигенции (с целью предотвращения возникновения необоснованного индивидуального самомнения и опасных социальных амбиций); жесткая социально-культурная сегрегация. Предлагается категории общественного мышления свести к ряду оппозиций: “европа” (просвещенная) – “азия” (т.е. не-“европа”), метрополия – колония (культурная, прежде всего), индивидуализм – азиатчина (“коммунизм”) и т.п. Возрождать Европейскую Россию предполагается через старый русский миф “Запад-Восток”. Точнее, одну из его вариаций, поскольку миф этот в России не умирал никогда, как никогда не прекращались в российском обществе обвинения политических/идеологических противников в “азиатскости” и гонки за звание настоящего “Европейца”.

Не следует представлять себе дело так, что изложенная идеологическая программа чересчур банальна, не имеет отношения к реальности и заведомо нереализуема (заметим, в России и не такое сбывалось). Галковский последовательно продолжает традиции Русского западничества (не путать с западничеством “либеральным”, т.е. несносно пошлым и глупым), и считать его позицию озлобленной фантазией отщепенца было бы метафизически неправильно. В наблюдениях и умозаключениях Галковского много верного и точного, однако корректность некоторых критичных упрощений сомнительна. Вообще-то грубый схематизм и известная неадекватность части идеологем самим Д.Е.Галковским сознается и оговаривается. Но решено с неизбежными потерями не считаться, поскольку утверждается, что нет иного способа вырваться из дурного русского “бесконечного тупика”. (За подробной аргументацией отсылаю непосредственно к трудам Галковского. Очень жаль, что явным образом возможные издержки насаждения мифологии “Запад-Восток” Дмитрием Евгеньевичем не обсуждаются). Но как ни относится к концепции Галковского, а придется признать ее интеллектуальную эталонность, с которым образцом на предмет подлинности надлежит сверять всякое российское западничество. И в нашем “РУ” можно найти сходные рассуждения (и навеянные Галковским, и вполне самобытные). Однако наличествует очень важное различие, собственно, которое нас и интересует.

При видимом сходстве фундаментально антисоветских позиций “РУ” и Д.Е.Галковского есть один пункт, где они принципиально расходятся. Имею в виду датируемую 1992г. статью С.Кизюкова “Поэзия советская” (“РУ” №11 за февраль 2001), где он прямо полемизирует с выступлением Галковского в “Новом мире”. С тех пор, судя по всему, Д.Е. свое мнение о советской поэзии в лучшую сторону не изменил, да и “РУ” в целом придерживается того взгляда на предмет, который высказал Кизюков (что можно видеть в серии статей “Русская поэзия: От Михайлы Ломоносова до Шиша Брянского”, “РУ” №12-14). Понятно, что в тонкости стихосложения мы входить не собираемся, нас по-прежнему интересует исключительно идеологическая составляющая противоречий взглядов на советскую поэзию. Рассматриваемый предмет вполне эфемерен, а идейное противостояние жестко идеологически обусловлено взглядами на Россию и Русский народ.

Со своей стороны Галковский Д.Е. у себя на сайте периодически вывешивает средне идиотические советские стишки, оправдание этого занятия здесь: “Антология советской поэзии. Предисловие” (Похоже, что Д.Е. забросил поэтический раздел своего сайта, последнее обновление датируется 3 апреля 2001г. Да не важно).

Так вот, Галковский доказывает личностную неполноценность советского человека и бессмысленность советского опыта (тотальная идиотия совка, замечательно отражающаяся в его “поэзии”). Коротко говоря, СССР – прореха Русской истории, эпоха “поражения интеллектуального и духовного центра нации”.

Кизюков высказывает точку зрения чуть ли не строго обратную: “советская поэзия в чистом ее виде, возникшая внутри этой империи и жившая собственной, ни на что не похожей жизнью, охватывает период примерно в тридцать лет: с конца 50-х до конца 80-х годов. И это крайне сложное явление, которое сравнимо только с серебряным веком русской поэзии”, “советская поэзия была одним из величайших явлений культуры 20 века”. И несмотря на весьма и весьма скептическое отношение к советскому образу жизни (а то и прямо враждебное), тов. Кизюков дерзко заявляет буквально следующее: “Советский поэт - как правило очень широко мыслящий и глубоко чувствующий человек, даже если он окончательная сволочь и гад”.

На первый взгляд позиция Галковского нелепо предвзята, - что и кому могут доказать бездарные стихи, которых всегда и везде большинство?! Кизюков тоже удивляется: “трудно понять, почему идеологизированные до последнего стихи-лозунги Дм. Галковский называет поэзией”. Действительно, почему не судить о явлении (тем более поэзии) по его (её) вершинам? Это недоумение подводит нас к сути идеологического противоречия, так сказать основному современному нам вопросу, а именно: каково отношение русского и советского.

С.Кизюков определенного придерживается мнения, что Русскому взяться более неоткуда, как отыскаться в совдепии. Он полагает, что последнее тридцатилетие советской истории свидетельствуют: “русские поэты - не сугубо исторический термин”.

Галковский последовательно выражает убеждение, что советчина не только не имеет ни малейшего отношения к Русскому, но даже и находится за гранью человечности (в лучшем случае – “азиатчина”). Этот подход сродни расизму (социальному, в данном случае). Если основы некого феномена, его типичные проявления признаются абсолютно чуждыми и враждебными Человеческой природе, то и “вершины” его ничего не доказывают, но являются лишь злонамеренно вводящими в заблуждение формальными имитациями. Допустим, если одна из 280 млн. стучащих по клавишам обезьян “случайно” сотворит нечто напоминающее сонет Шекспира, то это ровным счетом ничего не доказывает, т.к. нисколько не отражает действительную обезьянью природу, и уж конечно, не свидетельствует о человеческом в обезьяне. О подлинном состоянии обезьяньего сознания следует судить по обычному обезьяньему “творчеству”, а не его “вершинам”.

Возвращение России на просторы бывшего СССР предполагается как результат привития русскому сознанию Западного Логоса. Причем в массовом случае не путем его добровольного принятия совками (которое добровольно возможно только внешне (лицемерно), как азиатская хитрость), но беспощадного вколачивания Логоса в головы дубиной. Подробности процесса нам сейчас не интересны (а это у Д.Е. не вполне утопия, потенциально - совсем нет).

Для “РУ” Запад не предмет ненависти/восторга или иных человеческих чувств, скорее – существо неодушевленное. Душевное общение невозможно в принципе, моральные претензии и оценки бессмысленны…. “РУ” бродит по Западу как старому достопримечательному кладбищу, центр жизни и мироздания – Россия, только она по-настоящему и интересна, а прочее – постольку поскольку.

В заключение напомним о самом важном. Отношение к советскому наследству – вот главный Русский вопрос настоящего времени и ближайшего исторического будущего. Полагаю, какой-то общий ответ на него дать нельзя. Советская эпоха – Русская трагедия. Какой может быть ответ на трагедию. Ответа быть не может, а решение найти нужно. В ХХ веке произошел разрыв Русской традиции.

Русская Традиция нуждается в восстановлении, хотя бы пусть мифологическом. К сожалению, у нас эта задача не решается. Боюсь, проблема даже не сознается. Только власть по необходимости пытается нащупать путь (царские орлы сопрячь с советским гимном). А вот в “Русском Удоде” можно встретить любопытные заявки на решение задачи, разумею реферат сценария “Другой Русский Север” (“РУ” №14, сентябрь-октябрь 2001г.). И это вселяет оптимизм.

[1]         Выбрал несколько характерных газетных заметок, иллюстрирующих устройство западного гражданского общества. У нас склонны думать, что Оруэлл про Сталина написал, так сказать, изобличил коммунистический тоталитаризЬм. Это самообольщение. Для Западного человека на Востоке искони царит деспотизм и “восточный способ производства”, тут и обсуждать нечего. По существу, Оруэлловская история – на мой литературный вкус довольно поверхностная – о предоставленном собственным “природным” склонностям Западном обществе, в котором перестали сверху насаждать индивидуализм, прайваси и т.п. штучки.

“Известия” от 31.10.01, стр.2

Идею создания финансовой разведки Владимиру Путину (см. текст на 1-й стр.) навеял французский опыт. Во Франции множество видов различной полиции и огромное количество спецслужб. Но налоговой полиции в этой стране нет. Хотя по тяжести налогового бремени эта страна опередила всех своих партнеров по ЕС.

Финансовый инспектор - так звучит должность человека, которого боится всякий француз. Именно финансовый инспектор объединяет в одном лице всех государственных служащих, занимающихся выжиманием налогов из населения.

В каждом налоговом участке существует два типа финансовых инспекторов. Одни занимаются госслужащими. Тут все ясно: как правило, эти люди не имеют дополнительных доходов. Налоги казна собирает прямо на службе, до выдачи зарплаты.

Второй тип финансового инспектора - самый свирепый и беспощадный. Это чиновники, специализирующиеся на коммерсантах, предпринимателях, частных фирмах, банках.

Со своими подопечными эти инспекторы общаются только письменно. Получив очередное страшное извещение от такого вурдалака, вы, конечно, можете ему перезвонить. Но новое сообщение от него опять получите письменно.

Финансовый инспектор имеет право затребовать от вас любой документ, связанный с вашими доходами. Он имеет право потребовать для себя визита к вам в офис, в дом для личного осмотра. Естественно, предупредив о таком визите заранее. В случае отказа, инспектор явится уже с судебным приставом или с полицией. Но такие случаи редки: финансовым инспекторам не отказывают, ибо власть их столь высока, что плохие отношения с инспектором автоматически означают ваше разорение. А иногда и прямую дорогу в тюрьму.

Вот какой случай произошел с одним из моих приятелей. У него, профессионального журналиста, есть своя фирма, нечто вроде индивидуального предприятия, так как знакомый мой подрабатывает переводами. Оборот этой фирмы невелик - несколько тысяч долларов в год.

Как-то после очередной проверки налоговой декларации мой друг получает письмо-уведомление от своего инспектора. В бумаге говорится, что, по мнению инспектора, указанные расходы на связь и контакты слишком велики, превосходят обычный уровень таких расходов. Хотя установленной законом нормы подобных трат во Франции нет. В последовавшем телефонном разговоре мой приятель признал, что, может, расходы и великоваты, но в абсолютном значении они ничтожны, несколько сот долларов за год.

Проходит еще неделя, и бедолага получает новое письмо от финансового инспектора. По итогам телефонного разговора последний решил обложить владельца фирмы штрафом в 4 тысячи долларов. Это составляло весь годовой оборот фирмы.

В отчаянии мой знакомый перезвонил инспектору и сказал, что штраф уплатит, но немедленно переведет свою фирму в Ирландию, где налоги намного меньше, чем во Франции. В рамках ЕС подобная операция допустима. Кстати, тысячи французских предпринимателей, не выдерживая налогового гнета на родине, ежегодно выводят свои фирмы за пределы страны. И за это очень ругают службу финансовых инспекторов.

Не торопитесь, посоветовал финансовый инспектор. И еще через пару дней мой друг получил новое письмо, где сумма штрафа была снижена до 700 долларов. Это вполне законное снижение штрафа точно отражает масштаб полномочий и власть финансовых инспекторов.

Неподчинение инспектору означает автоматическую передачу вашего дела в прокуратуру. А оттуда вы автоматически попадаете в суд. Имущество ваше опишут, вас обложат огромным штрафом и наверняка еще отправят в тюрьму. Поэтому инспекторов во Франции боятся как огня. Эти служащие представляют собой особую чиновничью касту. После ухода из своего ведомства, как правило, они получают сверхпрестижную работу. Среди высших госчиновников и руководителей крупнейших банков страны немало людей, которые начинали путь в бизнес или политику простыми финансовыми инспекторами.

Париж

Специальные правоохранительные структуры, занимающиеся случаями уклонения от налогообложения и сокрытия доходов, существуют не одно десятилетие во многих странах мира. Это Служба внутренних доходов США, Финансовая гвардия Италии, налоговый розыск "Штойфа" ФРГ.

Нарушения в области налогообложения - один из самых тяжких грехов, преследуемых американским законодательством. За неверно заполненную декларацию можно подвергнуться штрафу до тысячи долларов, а умышленное занижение размера доходов карается штрафом в пять тысяч долларов или тюремным заключением до пяти лет.

Только в 2000 году Финансовая гвардия Италии, в ведении которой находится контроль над финансами страны, выявила четыре с половиной тысячи граждан, уклоняющихся от уплаты налогов. Нарушители были наказаны на общую сумму свыше 32 миллиардов лир (три миллиарда долларов).

Елена ШЕСТЕРНИНА

А вот наблюдения за бытом туземцев давно проживающего в Британии известного русского композитора А.Тельникова. Речь ведется об истоках западной социальной эффективности.

Запись в гестбуке сервера “Традиция”

7 января 2001 г. 07:52:41 Alexander Telnikoff

“Известия” №96 (25934) от 01.06.2001, cтр.2

В Америке - снова "аморалка" с семьей президента. Если Клинтону приходилось краснеть за себя, то Бушу - за дочерей. Дело в том, что на малой родине - в Техасе - его 19-летних близняшек поймали в баре с подложными документами и пивом. Первые нужны были, чтобы купить второе. Расскажи эту историю не осведомленному об американских нормах трезвости россиянину, она покажется репортажем с другой планеты. А случилось вот что.

Встретились - подчеркнем, 19-летние - сестры, Дженна и Барбара. Барбара, отправившаяся по стопам папы учиться в элитный Йель, приехала навестить Дженну, студентку менее престижного, но тоже ничего университета в столице Техаса Остине. Вечерком они решили развеяться, демократично выбрав один из мексиканских ресторанов, коих в "Штате Одинокой Звезды" великое множество и кои славны невообразимых размеров стейками и острейшими начос с фахитос, которые, разумеется, лучше всего запивать мексиканским же пивом.

В рапорте полиции не сказано, заказывали ли Барбара и Дженна начос с фахитос и лишь оттого остро нуждались в холодном пиве, но обе были задержаны, когда по чужому удостоверению пытались его купить. Тут нужны пояснения. В Техасе, как и в большинстве штатов, продажа алкоголя и табака разрешается лишь лицам не моложе 21 года (лишь несколько штатов спустили "порог порочности" до 18). Мало кому из держателей баров или магазинов даже в кошмаре привидится нарушить запрет, в том числе отпуская товар под предлогом "папа послал за пивом". Возмездие не замедлит - в виде большого штрафа и лишения лицензии на торговлю богопротивной продукцией, а в случае рецидива (но так как открыть вновь такие заведения уже никто не даст, то совершить его можно, лишь продавая алкоголь нелегально) дело приведет в тюрьму. Тайная продажа скорее всего станет явной ввиду запредельной, неподвластной нашему уму законопослушности американцев и врожденной привычки сообщать куда следует о правонарушениях. Например, мне припоминается случай в Орегоне, когда папаша, послав 12-летнего отпрыска в магазин за пивом, сам же и "настучал" в полицию, когда тот и впрямь принес его, упросив какого-то не сильно погруженного в местные нравы китайского торговца его ему продать. Или еще картинка трезвого быта. Дискотека. Огромный зал. Примерно четверть огорожена "полицейской лентой". На входе - дюжий негр с прибором, высвечивающим пометки в ультрафиолете, он же проставляет оные на руках тех, кому за 21, проверяя документы у молодежи. Внутри периметра пиво есть. Выход с ним за пределы ленточки недопустим. Внутрь, соответственно, заказан вход лицам до 21 года. Танцуют все.

В барах, торгующих спиртным (крепкие напитки продают лишь в строго ограниченном числе мест, для несовершеннолетних закрытых вообще, в миллионном городе чаще всего не более одного-двух магазинов, где есть водка, коньяк и им равные), за соблюдением строгостей следят агенты в штатском. Они-то и поймали дочурок Буша. Вернее, хозяин заведения сам сдал их, увидев, что фотографии на "ID" не те. Кстати, о документах. Правила четки до занудства: с вас имеют законное право потребовать показать водительские права или чего-то еще с фото, если "вам на вид не более 25 или 30 лет" (в разных штатах по-разному).

Дженна недавно уже попалась с бокалом пива в том же Остине. Суд приговорил ее к 8 часам "коммунально-принудительных работ". Обычно это лекции о вреде пьянства, но может быть и физический труд на благо муниципалитета. Обидно, что девушки, в понимании американского обывателя, пошли папиной стезей. Тот до 40 лет вообще балансировал на грани запойного алкоголизма, в 1976 году даже был задержан за вождение в нетрезвом виде. Но потом обратился к богу и теперь не берет в рот ни капли. Буш-президент прослыл жестким пуританским моралистом. Но, видимо, он как президент за Буша как отца не отвечает.

Ниже заметка на тему, как Западная правоохранительная система осваивает Интернет. Следует иметь в виду, что после 11 сентября меры еще более ужесточаются. Великобритания приняла закон, по которому провайдер обязан заносить в досье любое движение пользователя в Интернете, и предоставлять данные по первому требованию спецслужб (без решения суда и т.п. формальностей). Британскую общественность смущает только, что могут повыситься тарифы за трафик, т.к. интернет-компаниям придется закупать дополнительное оборудование для хранения огромных дополнительных объемов информации.

Европа хочет ввести цензуру на весь интернет-трафик (“Известия” №89 от 23.05.2001)

Согласно законопроекту, рассматриваемому Европейской комиссией, весь интернет-трафик (включая электронную почту) должен будет записываться и храниться в течение семи лет, а полиция получит расширенные полномочия по вмешательству в процесс передачи данных. Министры, входящие в Совет Европы, согласились поддержать полицию в этом вопросе.

С 1998 года европейская рабочая группа ENFOPOL, которая занимается юридическими вопросами подобного рода, старается распространить практику слежения, принятую в европейских правоохранительных органах, на Интернет и беспроводные телекоммуникации. В Великобритании уже действует закон о следственных мерах, который наделяет правоохранительные органы правом перехватывать передаваемые данные. Однако новый законопроект идет гораздо дальше и требует внесения изменений в директивы о защите данных и частной информации, а также важных поправок в законодательство о средствах связи, которое рассматривает Европарламент. Для того чтобы проект ENFOPOL был принят в июне Советом по телекоммуникациям, требуется совместное решение Совета министров и Европарламента, причем Совет может отклонить решение парламента.

[2]         Отрывок интервью, посвященного общеевропейским делам. Вопросы задают представителю президента республики и премьер-министра Франции в инициативной группе по разработке Хартии фундаментальных прав Европы г-ну Ги Брэбан (Guy Braibant), также являющегося представителем Франции в Обсерватории расистских и ксенофобских явлений (в г. Вене).

СМИ.ru от 02.07.01