Блеск и нищета НФ-критики.
В литературоцентричном советском обществе, с момента становления системы коммунистической агитации и пропаганды, каждый жанр литературы был обязан исполнять строго ограниченную социальную роль. Существовала определенная роль и для НФ. Фантастика должна была пропагандировать коммунистическое видение будущего (особенно – среди молодежи), “рекламировать” новейшие научно-технические достижения (исполнять просветительская функцию) и одновременно “давать отпор буржуазным идеям”. Отсюда, из прямого выполнения “социального заказа”, выросли три самых удручающих субжанра советской НФ – “коммутопия” (благостно убаюкивающий рассказ о коммунистическом завтра), “фантастика ближнего прицела” и “НФ-памфлет”. НФ-критика, будучи, как и другие разновидности критики в советской литературе, еще более контролируемым и инспектируемым жанром, чем даже сама научная фантастика, часто была вынуждена одобрять и рекламировать всевозможные гадости и глупости.
Нашим специалистам по “фантастоведению” в большинстве случаев приходилось сводить все свои тексты только к одному – к “благожелательному комментированию” литературных произведений. Критики НФ часто оказывались перед выбором – либо воспевание плохого произведения, либо нарочитое охаивание, в стиле “донос-разнос”, произведения хорошего. Поэтому недаром в советские времени многие талантливые “фантастоведы” (в первую очередь, должен отметить Вл. Гакова (М.А. Ковальчука), вообще легендарную фигуру в отечественной критической литературе) предпочитали заниматься анализом фантастики зарубежной, где была большая свобода маневра. (Хотя и здесь существовали темы и авторы затабуированные, в отношении целых жанров и субжанров (например, “черной фэнтези” или “horror’а”) существовали строго установленные “ругательные мнения”).
И, конечно же, если критику часто приходилось благожелательно комментировать авторов бездарных, то ему совесть и элементарная порядочность не позволяли поступить по-другому в отношении автора хоть сколько-нибудь талантливого. Одновременно в НФ-критике стал процветать “автороцентризм” – такая стратегия построения текста статьи, при котором все характерные черты исследуемого произведения выводились либо из самого текста, либо из предшествующих текстов того же автора. Связь с внетекстовой реальностью или гипертекстовой системой, коей является литература в целом, либо минимизировалась, либо игнорировалась вообще. Таким образом, даже самый дурацкий писатель мог выглядеть вполне прилично – читателю, если только он уже не был “знатоком вопроса”, сравнить его было не с кем.
Особым направлением в деятельности критиков становились предисловия и послесловия к книгам зарубежных авторов. Такие тексты часто выполняли очень полезную функцию – “пропихивали” произведения в печать, сопровождая его “разъяснением ошибок автора”. Девять десятых читателей даже не обращали внимания на эти предисловия, поэтому критики могли нести любой зоологический бред, лишь бы “плохо проходимый” (с идеологической точки зрения) автор был напечатан в СССР. (За что и скажем нашим советским критикам специальное “спасибо”).
Более свободно чувствовали себя и историки научной фантастики. Понятно, что историкам тоже приходилось прогибаться и стучать головой перед заплесневевшими и прогнившими идолищами марксизма-ленинизма, но делать это все же приходилось реже, чем при анализе современной (и особенно – советской) литературы. Здесь можно было выбрать для изучения автора уже покойного и за время своей жизни не успевшего сказать ничего особенно злобного об СССР. В таком случае у советских авторов получались даже вполне качественные и объективные исследования, вроде книги Ю.И. Кагарлицкого о Г. Уэллсе. За нее он в 1972 г. даже получил англо-саксонскую премию “Пилигрим”, присуждаемую за вклад в исследование фантастики.
В конце концов, чтобы не иметь неприятностей с цензурой, в Советском Союзе почти вся НФ-критика сосредоточилась на выполнении несвойственных ей функций – рекламных и информационно-библиографических.
Кроме того, советское общество, все построенное на почитании “священных коров” марксизма-ленинизма, упорно тяготело к созданию других “идолов”, но менее глобального и уровня и более специализированных, что ли. Возникали “местночтимые” авторы и теории, за оскорбление которых можно было и пострадать. В советской НФ первой таким “идолом” стал Иван Антонович Ефремов. А вскоре “кумиротворчество” охватило и всю научно-фантастическую среду. Стоило автору стать более-менее знаменитым, как он превращался в живой “кумир”, ходячий и пишущий Збручский Идол. И становился он таковым либо для “агитпропа”, если уж слишком хорошо выполнял “соц.заказ”, либо для коллег и зарождавшегося фэндома, если на самом деле был небесталанен.
В подобных условиях наша НФ-критика (да и не только наша – это процесс общий для всего мирового НФ-гетто) лишалась наиболее выигрышной для критической литературы возможности – возможности устраивать литературные склоки и вести литературные войны.
Во-первых, этому препятствовала система агитпропа – “если вещь допущена в советскую печать, значит, она проверена и стала “фактом” советской литературы, самой прогрессивной литературы в мире”. Во-вторых, традиционная узость сообщества профессиональных НФ-критиков, по сравнению с числом критиков, занимающихся литературой “майн-стрима”. Все друг друга знают, и поэтому неудобно говорить неизбежные критические гадости человеку, которого знаешь лично, да еще с которым неоднократно выпивал.
Поэтому результативность и воздействие на читателей статей НФ-критиков была ниже, чем в критике “основного потока”. Ведь уже давно замечено, что наибольшим успехом пользуются статьи резко негативные, ругательные, разоблачающие и дискредитирующие. Происходит это потому, что наиболее привычный способ взаимодействия литературного и критического произведений такой -- литератор создает свою псевдореальность за счет реального мира, а критика творит как бы сверхпсевдореальность, используя то, что уже сконструировано писателем. При этом в зазеркалье литературы действует своего рода закон “накопления отрицательной энергии” – чем более негативно настроен по отношении к произведению критик, тем ярче у него получается критическая статья. Критика существует постольку, поскольку она может паразитировать на литературе.
В “майн-стриме” критикам удавалось писать яркие (и крайне злобные) статьи, потому что критические войны всегда велись между непримиримыми и никогда не пересекающимися лагерями. Здесь противников разделяли определенные культурные, эстетические и идеологические пристрастия. На собственных “священных коров” молились, на головы “коров” противника призывали нож мясника. (Достаточно вспомнить о противостоянии в 60-е гг. критиков и публицистов “Нового Мира” и “Октября”). В американской и английской НФ-критике такой период острой культурной войны связан со временем “Новой волны”; у нас же никогда ничего похожего не было. (Нападки так называемой “молодогвардейской группы” на остальных советских фантастов, в первую очередь – на школу Стругацких, имели слишком явную корыстно-экономическую подоплеку, чтобы их можно было рассматривать в качестве “критической полемики”). Скорее это был вариант нынешних “войн за передел собственности”. К тому же велся он не столько в открытой печати, сколько на “административном поле”, в виде пресловутой “схватки бульдогов под ковром”).
Распад СССР и гибель коммунистической системы четко обозначили то, что характерные черты, присущие нашей НФ-критике, оказывается были обусловлены самой природой существования научной фантастики в литературе. Да, “агитпроп” исчез и последние десять лет стали чуть ли не “золотым периодом” в отечественном “фантастоведении”. Новые яркие имена, новые подходы к анализу литературного процесса, более свободная, без оглядок на цензуру, работа с текстами. Однако заметно, что главные черты советской НФ-критики сохраняются – наклонность к “благожелательному комментированию” и бессодержательному “автороцентризму”, рекламе друзей и “сотоварищей”, сочинению библиографических текстов, когда анализ произведений подменяется их аннотацией. И, значит, дело было вовсе не в идеологическом давлении со стороны системы агитпропа.
Но с чем же связано такое состояние НФ-критики и фантастоведения? Чтобы попытаться ответить на вопрос, немного “свернем в сторону”.
В нынешние пост-постмодернистские времена критика, всегда носившая в себе зерно игрового и “пастишного” отношения к реальности, может проявить себя двояко. Один путь -- критик усугубляет “игру с текстами”, надстраивая и над так уже фантастической, чисто языковой картиной мира, которую создают фантасты, еще один текстовой слой, дополнительно отрезающий читателя от реальности. Другой – критик организует “прорыв через текст”, пытаясь понять -- что именно в окружающем мире вызвало именно такую реакцию автора.
Наша НФ-критика вынуждена оставаться верной только первому пути, хотя, казалось бы, ситуация благоприятствует второму. У нас на глазах уже довольно давно идет вырождение литературы “майн-стрима”, которая все больше и больше уходит в какие-то малопонятные культурно-языковые дебри. В этих условиях НФ и детектив для массового читателя начинает откровенно отождествляться с “литературой вообще”, “литературой как явлением”. (Об этом уже писали в нашей критике – например, Э.В. Геворкян в статье “Последний бастион”). При этом фантасты находятся в лучшем положении, чем авторы детективов, так как НФ – “шире” и может превратить в собственные субжанры практически все формы так называемой “серьезной литературы”.
В подобной ситуации “болезни” (или “характерные признаки”, как хотите – так и называйте) литературы и критики “майн-стрима” могли бы перейти и на НФ. Отечественные фантасты могли бы увлечься созданием групп и объединений, декларирующих некую социально-культурную позицию и старающихся выразить ее в своих сочинениях. Эти группы стремились бы “оккупировать” издательства и захватить журналы, чтобы потом пропагандировать с их журнальных страниц идеи своих групп. Форменный “серебряный век”, только в одной отдельно взятой НФ.
В таких условиях оказались бы востребованными и литературные критики-“киллеры”, которым руководство таких групп будет “заказывать” тех или иных культурно-политических противников.
Однако, такой сценарий все же представляется мне маловероятным. Конечно -- наше российское общество в массе своей перестало быть литературоцентричным – отношение к книге потеряло оттенок сакральности, а писатель перестал восприниматься в виде мага и пророка. Но вот в НФ этот процесс замедлился, благодаря существованию особой субкультурной группы – более-менее организованного фэндома. С тем, что отдельные черты паллиативной религиозности по отношению к “культовому автору” существуют у фэнов – с этим никто, конечно, спорить не будет. Подобные настроения приводят к одному -- все критические статьи об НФ фэндом рассматривает только с одной точки зрения – что сказал критик о том или ином “кумире”, обругал он его или, напротив, похвалил. В аргументы фантастоведа не вслушиваются и господствует почти рефлекторная реакция – “Обидели “нашего великого”! Мочи гада-критикана!” Причем подобные “умонастроения” фэновского сообщества приходится учитывать и редакциям литературно-критических журналов, и самим авторам.
Спокойнее не заметить плохое произведение культового писателя, нежели опубликовать на него рецензию и потом расхлебывать на очередных конвентах заварившуюся кашу. Таким образом, использование самого продуктивного и простого способа создания критического произведения – написание “хулительной рецензии” на культовую книгу или культовое направление в современной НФ сильно ограничено. Подобный путь сопряжен со слишком большими опасностями, чему пример – история со статьями Р. Арбитмана, которая началась еще с публикации “НФ в одиночестве” (журнал “Вопросы литературы” за январь-февраль 1996 г). Критик просто-напросто (и вполне разумно) попытался использовать ситуацию, связанную с падением советской научно-фантастической книжности в своих целях. Однако, это вызвало заметное недовольство и почти враждебность у писателей, только усилившиеся после выхода пресловутой “Истории советской фантастики” “доктора Рустема Каца”.
Сохранению литературного мира способствует и существующая в России разветвленная система НФ-конвентов и НФ-премий. Неформальное общение, да еще сдобренное изрядным количеством алкоголя, способствует постоянному растворению формирующихся “литературных банд” в общей массе писателей-фантастов. Этому же помогает и то, что в нашей стране существует только один серьезный НФ-журнал – “Если”. Его руководство при публикации критических статей просто вынуждено сглаживать “острые углы”, чтобы не развязать “гражданскую войну” прямо в собственной редакции. Вместо того, чтобы выступать от лица какой-нибудь одной литературной партии, “Если” предстает “рупором” всей НФ-общественности.
Слишком близкое, почти симбиотическое существование в научной фантастике писателей, критиков и фэндома приводит к тому, что “фантастоведы” отказываются от некоторых подходов, которые активно используются в литературоведении, критике и публицистике “основного потока”
Например, плохо приживается в нашей НФ-критике “псевдоанализ”. Суть этого приема состоит в том, что автор критической статьи, формально изображая, что анализирует произведение или какое-либо течение в литературе, использует его только как повод для развития своих собственных идей. (В русской литературе начала 20 в. этим особенно славился В.В. Розанов). Таким образом критик “переходит” из зоны “псевдореальности” в сферу реальности и оказывается связан с ней не через посредника, а напрямую.
Прежде всего так поступают критики, прибегающие к социальному анализу. В этом случае изучается не само произведение, а та реакция, которую оно вызвало, вызывает или вызовет в обществе.
Но таким критикам на хорошие отношения с создателями литературных произведений рассчитывать нечего. Литераторы, пишущие под влиянием своих подсознательных “хотений”, никогда с социальным анализом их не согласятся. Хорошим примером может служить история со статьей Александра Ройфе “Из тупика”, где он попытался посмотреть на социальные факторы, вызвавшие к жизни именно такие произведения у некоторых фантастов. Так вот, упомянутые в статье авторы этого не простили ему до сих пор.
Еще хуже дело обстоит, когда критик прибегает к психологическому (чаще всего – неофрейдистскому) анализу. Ведь в ходе этого анализа критика интересует опять-таки не созданная в книге псевдо-реальность, а личность автора, вернее – его психические отклонения, породившие именно такой текст. Подобные статьи воспринимаются как прямое и явное оскорбление и могут подтолкнуть наших некоторых, не слишком выдержанных писателей-фантастов к ответному оскорблению, но уже -- “действием”.
Поэтому кончить выступление придется по старой доброй русской традиции – одновременно и “за здравие”, и “за упокой”.
НФ-критика в принципе не способна освободиться от присущей ей, как субжанру критической литературы, черт. В этом, конечно, проявляются только общие уродливые признаки научной фантастики, слишком долго находившейся в “литературном гетто”. И даже если фантастика превратится в глобальное (и кривое) зеркало всей прежней литературы, а затем расколется на отдельные литбандгруппы, борющиеся за “передел читательского внимания”, НФ-критика не изменится. Потому что в этом случае она только исчезнет, потеряв свои характерные черты и превратившись в “просто критику”.
И, пожалуй, это будет довольно грустно.
Глеб Елисеев