Бронзовый век. - Дегенерация и дегенераты. - "Новый мир", берлога фундаменталистов. - Нечто о критическом реализме. - "Богатырь" Салтыкова-Щедрина как последняя истина о нашей литературе. - Солженицын свидетельствует в пользу Элиезера Дацевича. - Чукча не читатель. - На волю, в пампасы! - Возрождение теологического спора, или Мастера интеллигентской демагогии. - Пироги и их лев.

        Честно скажу, в последние лет семь литература меня практически не занимала. Ни под каким видом. Никак. Мне казалось, что ее просто нет, что человек в здравом уме и твердой памяти ничего из того, что выходит на бескрайних просторах трехцветной РэФэ, читать не будет. Имеется в виду, понятно, текущая литература, а не классика - ту, по крайней мере, в школе проходят, так что она обречена на чтение...
        Но вот сейчас оказалось, что литература в нашей стране имеется. И она, можно сказать, цветет. Точнее, расцветает. Ибо литература и есть национальная форма нашей религии. Чтение всякого бреда для русского - разновидность молитвенной медитации. И вредная религия русских предков, похоже, жива. Каждое утро звучат русские молитвы: алтын-толобас, алтын-толобас, липскеров верды, лев пирогов илля лах наше всо, харе басинский... И так триста шестьдесят раз в году.
        Мы, как противники религийствующей литературы, не могли не обратить взор наш на это вопиющее безобразие и начали ревизию великой русской беллетристики в ее текущем варианте. Так родился этот обзор, который мы обязуемся писать к каждому номеру. Название его я позаимствовал у журнала, существовавшего в Питере в начале прошлого века. Именно распад, да, ибо старые формы себя изжили. Но времена распада - всегда самые интересные. Я бы даже сказал, что в нашей литературе начинается бронзовый век, то есть логический период после "серебряного". Все старые формы умрут, и произойдет нечто великое. Или мелкое. Но в любом случае будет веселее.
        Почему я констатирую начало бронзового века и почему, собственно, он бронзовый, а не железный?
        Век наступил именно потому, что начинает пробуждаться общественный интерес к литературе. Причем, прежде всего, к развлекаловке и текущей публицистике. Что приятно: по крайней мере, творцы-учителя ушли в прошлое. Книги раскупаются, гонорары платятся, премии даются. Писателем и поэтом опять стало быть почетно. Даже в интернетовских кадровых службах появилась позиция "писатели". Так что все не так плохо для литературы.
        Бронзовый век следует за золотым (Державин-Пушкин-Лермонтов и другие православные) и серебряным (Ахматова-Гумилев-Хлебников и прочие хлысты-сатанисты). Бронзовый век представляет собой переходную стадию на пути к железному. То есть серебро и золото еще весьма ценятся, но все же работа идет с помощью более технологичных бронзовых орудий. Бронзовый век - эпоха пародий, подмен, фальшивок, надувания щек, попыток пыжиться и "соответствовать великим образцам". Это арьегардный бой старой псевдоаристократической культуры с культурой Нового Народа. Мы будем наблюдать схватки "римлян" с "варварами". Естественно, наши симпатии на стороне "варваров". Литература "элиты" и "аристократии" весь этот век будет распадаться и гнить, а мы, люди с железными орудиями и в козьих шкурах, как писал критик Пирогов (см. ниже), - подниматься к их святыням и справлять в них малую и большую литературную нужду.
        Описание распада, то есть бронзового века русской литературы, есть дело интересное и, по-моему, стоящее. Посему я приглашаю к сотрудничеству всех желающих. Сообщайте нам свои ценные наблюдения.
        Вдобавок, простая экстраполяция показывает: золотой век кончился освобождением крестьян, серебряный - революцией 1917 г., бронзовый кончится бунтом роботов и глобальных сетей.
        Начну же я с другого. Как известно из советского школьного курса литературы, реализма было два: критический и социалистический. Критический состоял в описании всяких безобразий окружающей жизни и тонкого намека, что в них виноват царский режим. "Виноват во всем гербовый, двуязычный, двухголовый всероссийский наш орел". Критреалисты - соль земли русской. Они были всегда. Есть они и сегодня.
        На смену критреализму во времена оны пришел соцреализм, который, - и я говорю это совершенно серьезно - существенно выше критреализма. Проект протоколирования окружающих безобразий вскоре русскому обществу надоел, и оно создало совершенно иную систему художественного восприятия действительности. Теперь читателю преподносился модернистский супермиф во всей его красе, со всеми законами этого жанра. Соцреализм никакой действительности не отражал, он ее смело и нагло конструировал, следуя в этом скорее указаниям Ницше, чем Маркса-Ленина. Она получалась блестящей, лакированной, многих от нее тошнило кокосами и редькой, но в целом это было лучше бессмысленности и безысходности "критической школы". К сожалению, скотоводы из писательских союзов плохо поняли рамки великого жанрового проекта соцреализма и сузили его рамки донельзя. А надо было их расширять максимально, чтобы мифологизация распространилась повсюду и буйно проросла сквозь одряхлевшие кости критической школы.
        Результат сужений оказался ужасным - вне рамок соцреализма стала расти всякая позорная и мракобесная дичь, в том числе "новая критическая школа", разного рода "деревенщики" и всякие там "либеральные демократы". Вся эта разношерстная отсталая масса набросилась на великий соцреализм и затоптала его к чертям собачьим, объявив себя аристократами духа. И вновь в России начался "литературный процесс", только в существенно более уродливых формах...
        О нем и поговорим. Я наобум открыл первый попавшийся журнал, и таковым оказался "Новый мир" за декабрь последнего года прошлого тысячелетия. Что же я там увидел, в мозговом штабе интеллигенции?
        Прежде всего, "НМ" оказался пристанищем "фундаменталистов" от русской литературы, приверженцев традиционного реалистического языка и таких же архаичных приемов. Местные авторы стремятся "отражать жизнь во всей ее полноте", "показывать реальность" и т.п. Причем делают это без тени иронии и полностью убеждены в собственной правоте. В обозреваемом номере основной прозаической вещью, надо полагать, является повесть Галины Щербаковой "Уткоместь, или моление о Еве". Собственно говоря, перед нами типичный постсоветский женский текст о том, как живут постсоветские женщины в постсовестком мире. Живут же они довольно противно и весьма позорно. Ключевые слова повести: цимлянское, джин, сфинктер, пиписька, член, яйца, забутыка (? - тогда уж почему не "мамыга"), ресторан, инвалид, писатель, коммерческая палатка, война, отмазка от военкомата, влагалище, сперма, нос в попе, хобот между ногами, пандан, систола ... Сюжет - бедная несчастная русская писательница с поврежденной ногой хочет отомстить трем якобы удачливым советским бабам, ведущим растительную советскую жизнь, за сам факт ее ведения. Из этого ничего хорошего не выходит - Бог не фраер - и все кончается общим просветлением. Побочная линия романа - девочка Маша, забеременевшая от некоего дауна, в котором узнаются то ли известный инсталлятор Кулик, то ли его друг Бренер. Понятно, в постсоветском мире презервативы и аборты еще не изобрели. Несчастная Маша выходит замуж за некоего сопливого Алешу, который мочится в постель, и потом вслед за ним уезжает в Австрию кого-то рожать. Ко всему этому добавляется политический "ангажеман", во фразах вроде: красно-коричневых надо убивать, все фашисты - ублюдки и т.п. От чтения повести возникает нехорошее чувство, что она в самом деле правдиво описывает какой-то мир, жить в котором чрезвычайно противно. Но, похоже, мир сей густонаселен и вполне реален.
        Как мы назовем это странное социальное образование? Да очень просто - дегенеративный отстой. Быть дегенератом очень сложно и трудно. Писать еще сложнее. Надо сказать, что Галина Щербакова все это описала весьма талантливо. К писательнице у меня претензий нет. Претензии есть только к теме.
        Ведь критический реализм, в конечном счете, вырождается в описание эмоций, внутренних позывов, приступов поноса и щизофрении, вложения вагинальных контацептивов и прочей туфты от которой меня, человека с пуританским воспитанием, просто тошнит. И этим же заканчивает свою эволюцию. Сорокин, автор текстов о говноедах, - просто верный ученик критических реалистов. В нашей литературе пока еще даже своего Кафки не было. О чем тут говорить?
        Вспоминается сказка Салтыкова "Богатырь", в которой все ждали от богатыря чего-то великого, но в конечном счете выяснилось, что осталась от него одна голова, а тело гадюки отъели. Это и есть притча о нашей современной литературе.
        И в общем, "НМ" оказался пристанищем фундаменталистов от критического реализма, то есть журналом, находящимся на одной из последних стадий падения. Процитирую великолепное четверостишие Виктора Чубарова (бывшего инженера смены в аэропорту Вильнюса - почти что земляка!), которое, впрочем, уже раньше отметили в "НГ":

Прихожу к искомому итогу:
Прочен мир, в котором мы живем!
Выхожу один я на дорогу.
Возвращаюсь тоже не вдвоем.

        Стихи меня посмешили, что уже само по себе свидетельствует об их талантливости. Но тут примешивается и некое сомнение: неужели это опять "критреализм", и автор страдает от одиночества? Этот дикий комплекс русской "критической школы" относительно слияния с толпой давно уже надо списать в архив. Давно пора понять, что одиночество - великая ценность и дар, что бесконечное "общение" отвлекает от истинной жизни, что правильный идеал - монах-пустынник, а не тряпочный дон-жуан, путешествующий по борделям. Но нет, критическая школа продолжает петь свое: "будем вместе жрать дерьмо". Вот таков литературный социализм и детская болезнь левизны. Посему критическую школу в дальнейшем мы будем называть кретинизмом.
        В том же "Новом мире", в повести "Угодило зернышко промеж двух жерновов" (читать которую дико скучно даже мне, большому любителю разных мемуаров), отец нации земств и городов Солженицын поучает читателей:

        "... художник и не нуждается в слишком детальном изучении предшественников. Свою большую задачу я и только мог выполнить отгородясь и не зная множества, сделанного до меня: иначе растворишься, задергаешься в том и ничего не сделаешь. Прочел бы я "Волшебную гору" (и сегодня не читал) - может, она как-то помешала бы мне писать "Раковый корпус". Меня то и спасло, что не исказился мой самодвижущий рост..."

        Иными словами, весь мессадж Солженицына (помимо "Гулага" и "Красного колеса", которые, по крайней мере, интересны при первом чтении) произошел из-за его великой литературной необразованности. И это характерно для всех наших писателей. Ну не читал человек Конан-Дойля и Кристи - и получается тогда следователь Каменская. А то бы у автора исказился самодвижущий рост. Я давно подозревал, что писать бель летр сейчас может только совершенно необразованный и дремучий, дикий, необразованный человек. И вот теперь в мою пользу свидетельствует аж сам дедушка Исаич. Ха!
        С другой стороны, дикость - хорошее качество. И ее надо возвести в принцип. Бронзовый век должен провозгласить метод переписывания всей русской литературы новым, диким и мракобесным языком. Уже был прекрасный опыт антмасонской поэзии Спиридона Корнилова, есть великолепные Юдик Шерман и Боба Рабинович. Но этого мало. Давайте вообще забудем обо всем, что было когда-либо написано, назло образованцу Льву Пирогову. Напишем своего Онегина и войну с миром, опишем эрэфовского Ионыча... Оторвемся! Короче, главный лозунг литературного возрождения - "на волю, в пампасы". С Солженицыным наперевес.

        "Независька" от 17 февраля с.г. сообщила о состоявшемся двумя днями ранее подведении итогов прошлого года в Союзе Писателей РСФСР (! - надо понимать, это своеобразный юмор господ фрондеров, не очухавшихся еще от хасбулатовского путча). На сем благостном заседании выступил писатель Владимир Крупин, который сказал такую весьма интересную вещь (собственно, только она и привлекла наше внимание к этому довольно бессмысленному событию). Цитирую:

        "Сейчас все пишут на компьютере, и из-за этого нарушается связь между рукой и бумагой, между головой и бумагой. Надо писать пером и на бумаге. Я вас к этому призываю...."

        Дальше Крупин призвал еще господ писателей сочинять статьи о вреде курения и пользе нравственности, отметив, что худло русский народ все равно ведь не читает.
        Пессимист вы, батенька Владимир Крупин. Ну, может, вас не особо читают - хотя, пожалуй, даже это утверждение отдает очернением действительности. А вообще-то в 2000-м году книги начали раскупаться со свистом, и все помаленьку идет к возрождению "великой и могучей русской литературы".
        И именно в этом контексте, в чисто рекламно-демагогическом, на фоне роста рынка сбыта, я рассматриваю призывы г-на Крупина. Объясню, почему...
        Начну с мемуаров. Во второй половине 80-х гг. я был недалеким советским студентом-гуманитарием, и единственным моим преимуществом перед другими байбаками-однокурсниками было стремление всюду лезть и все самому потрогать. Таким образом, я застал и увидел кучу разных вещей, в том числе окончание многолетней интеллигентской дискуссии о технике создания текстов. В 1988 г. про компьютеры в нашей стране знали только программисты, психи и кагебешники, поэтому дискуссия шла вокруг того, стоит ли текст сначала писать от руки, а потом уже отдавать в печать, или не грех и самому работать с пресловутой "Эрикой", которая берет четыре копии. Баталии бушевали нешуточные. Имелось несколько сражающихся групп.
        Во-первых, были аристократы-консерваторы, которые считали, что писать надо от руки, гусиным пером, при свечах и при наличии на столе большой бутылки шартреза. Десять раз переправленный и переписанный от руки текст сдавался в машбюро, после чего снова нещадно правился, опять перепечатывался с помощью машинистки и потом уже отвозился в издательство. Оттуда поступали гранки, которые надо было вычитать. Вокруг всех этих процессов наши аристократы напускали блаженный романтический туман, постоянно повторяя: "Именно так и творили великие". Впоследствии эту публику высмеял Войнович в своей "Москве 2042", приписав такие взгляды своему герою Сим Симычу Карнавалову, прототипом которого был, как известно, Солженицын.
        Во-вторых, были умеренные прогрессисты, которые считали, что текст надо писать от руки, а потом самому перепечатывать на машинке. Мол, машинистки настолько деградировали и отупели, что не понимают простейших слов и вообще не способны мыслить. Отчасти они были правы, от безграмотности машинисток натерпелся и я, и мои друзья. Приведу два наиболее запомнившихся ляпа: "федеральный кокулер Гельмут Коль" и "трагедия древнегреческого драматурга Сорокло "Антимония". В общем, дикость машинисток просто потрясает. По сравнению с этим старая версия распознавалки CuneiForm, превратившая фразу "одобрение деятельности" в таинственно-зоологическое "обобрение дятельности", кажется милой шуткой ангела. Я не брал бы на секретарские должности дам, не имеющих филологического образования, все равно филолог-русист и секретарша получают почти одинаково. Думаю, что за последние десять лет, которые я не пользуюсь услугами машинисток, их уровень упал еще ниже, как и вообще корректорская культура. Если центральная газета на первой полосе может себе позволить фразу вроде "привЕдения старых английских замков" (это самый популярный ляп, уже ставший общим местом), то что изобразит необразованная дурочка-секретарша, у которой на уме сплошной Децл и презервативы?
        В общем, умеренные прогрессисты брали всю работу на себя, оставляя издательствам лишь конкретный набор текста на типографских машинах. Просто они считали себя меньшими аристократами и желали более надежно контролировать процесс рождения текста. Но боговдохновенность пера и бумаги они тоже не отвергали.
        Но была и третья категория - отчаянные еретики, в число которых попал автор этого обзора. Мы считали, что писать надо сразу на машинке, так как это придает тексту прозрачность и целостность, можно видеть его уже как бы глазами читателя, и это только способствует улучшению языка. Приверженцы нашей линии сразу садились за машинку и начинали производить "прозу" (впрочем, я считаю, что стихи на компьютере тоже писать намного удобнее). Естественно, появление первых текстовых редакторов на русском языке мы восприняли с огромным энтузиазмом.
        Так вот, я считаю, что все последующие события в русской литературы определились тем, что победили приверженцы отчаянной ереси. К началу 90-х традиционные типографские технологии ушли в прошлое, появились программы компьютерной верстки, в которые текст поступал уже в электронном виде. И те, кто умел набирать тексты, оказались в выигрыше. Затем развились системы распознавания текстов, и прошли обиды тех, кто печатал только на машинке, а компьютеров боялся. Теперь усиленно развиваются палмтопы с перьевым вводом, и, думаю, в самом скором времени проблема писания на компьютерах с помощью гусиных перьев будет решена.
        Прогресс не остановишь!
        Но г-н Крупин призывает всех купить авторучки и скрипеть ими на белых листах, тем самым превращая многих неплохих писателей в заведомо неконкурентоспособных. Текст проще набирать самому и править на компьютере. Никаких отличий между писанием на бумаге и набором в текстовом редакторе я не вижу, кроме того, что во втором случае автор получает массу свободного времени на обдумывание текста и содержательную, а не механическую работу над ним.
        Несомненно, есть люди, считающие, что нужно отказаться от электричества, автомобилей, парового отопления и т.п. Они мечтают, чтобы мы ездили на лошадях, топили печки дровами и сидели при лучине. И это, по их мнению, отвечает неким божественным идеалам. Я, однако, не думаю, что Господь Бог - архаик и ретроград, иначе Христос не рассказал бы притчи о талантах. Поэтому публичный призыв отказаться от благ цивилизации и зарыть в землю таланты я иначе, как провокацией, назвать не могу. Более того, не удивлюсь, если окажется, что Владимир Крупин сам пишет на компьютере. Ну, в крайнем случае, у него есть секретарши, которые всю черную работу делают за него. Нам, не членам союзов, не литературным бюрократам и просто не праздным лентяям, содержать секретарш не на что. Может, Крупину весь этот разврат Чубайс оплачивает. Да и неинтересно возиться с глупенькими девочками. Мы сами по себе, у нас в руках компьютер, и наглую аристократию от литературы мы этим компьютером замочим.
        И не надо звать нас в прошлое, гг. литераторы! Мы давно поняли, что призывы к возврату в архаику - просто попытки таким хитрым способом избавиться от конкурентов. Собственно говоря, это произошло в перестройку с нашей страной. И мы кое-что просекли.
        Как говорил старик Рабинович - не дождетесь!
        С неизменным уважением,
        Элиезер Дацевич

        Следующий текст написан не мной, но Дора Шифтман очень настаивала на его включении в текст "Литературного распада №1":

        Дора Шифтман

        ПИРОГИ И ИХ ЛЕВ

        У «Русского Удода» никогда не было врагов. Нет, логически помысля, как говорил Хома Брут, были, конечно, какие-то враги, но они жили себе, нас не трогали. А мы их. «Митьки никого не хотят победить». Однако, уж если кто-то пытается победить нас, неизбежна дубина народной войны. Кто к нам с мячом придет, тот по шайбе и получит.
        Наиболее близкой к теме шайбой оказалась голова критика из «ЛГ» и вообще критика (типа Белинского) Льва Пирогова. Начинаем разминаться на мальцах. А вернее, на мальце. Для начала, что это за имя: Лев Пирогов? Когда-то народ «Русского Удода» радовала нехитрая филологическая игра с фамилиями типа: академик Рыбаков - они расшифровывались как «рыбаки и их академик», главный спец по рыбалке, вроде Сабанеева. Хорош был также и крымский президент Мешков - вообразите: мешки выбирают себе президента. Много радости доставил мэр Лужков: каких это интересно лужков он был мэром? Истинное наслаждение было воображать картинку, отражающую суть фамилии Рой Медведев. Медведи роились как пчелы и это были неправильные медведи, если вы понимаете, о чем я говорю.
        Поэтому, когда «Удод» впервые услышал, что на него, типа, наезжает Лев Пирогов, забаве не было конца. Пироги шли на нас войной, а во главе них шагал какой-то ненастоящий лев из теста, украшенный цукатами, а, может быть, даже подгорелый.
        С чего началась "вражда"? Да с того, что почтеннейшая публика из сетевых жюри оценила коверных клоунов из «Удода» выше, чем охваченного сознанием величия собственной миссии Пирогова. Как писал критик Борис Парамонов, «каждый еврейский ребенок рождается с целью стать великим русским писателем». Удивительно ли после этого, что многие, у кого перо действительно «тем местом вставлено», ушли в «коверные» и с презрением смотрят на ВПЗРов?
         После того, как «Русский Удод» получил первое место в конкурсе литературных журналов «Тенеты», и на первое место его поставила именно публика, Пирогов, по слухам, надулся. И повел себя крайне неприлично. Сам он получил несколько четвертых мест. В статье «Литературной газеты», специально посвященной этому интернет-конкурсу, Пирогов с досады не назвал ни кого из тех, кто оккупировал принадлежащие ему по праву гениальности первую, вторую и третью позиции, а ограничился фразой: «пройдемся по четвертым местам». И прошелся, по себе любимому, с восторгом и наслаждением.
        Мы люди тихие. Ну плюнули в нас один раз - утремся. Хрена ли! Однако Лев пристрелялся и стал кидаться пирогами. Черствыми и невкусными. Очередной кусочек дерьма был отвешен нам уже в «Независимой», где Юдика Шермана, Бобу Рабиновича и «Эль Воронель-Дацевича» назвали «готами», «грядущими хамами», «пареньками из народа» и предложили прислушаться к их «пахнущим козьими шкурами именам».
        Ну, почему же «грядущий»? Если мы «хам», то наше пришествие уже случилось. Поэтому настоящая литература и ушла в помойку Интернета. Хоть грязная, да живая, и живет, как призывал ФоМа Достоевский «весело и по своей гнусной воле». По своей, в отличие от вас, критик Пирогов (вот, родился новый образ - кто-то делает пироги, а кто-то их критикует. Надо ввести такую должность в пекарнях и столовых).
        И наконец, нас убил национальный нигилизм Пирогова: какие же это «готы» с такими именами? Нашел арийцев! Мы -- гунны и натянем вашу шкуру на барабан. Кстати, для сведения сугубо секуляризированных южнорусских евреев, уменьшительная форма имени Элиезер - Лайзек, а не Эль, у нас не Штаты и не пивная в Девоншире. Впрочем, хорошо, что не Виски и не Джин.
        В общем «Удодъ» давно не имел такого чудного "врага". Поэтому
        «УДОДЪ» ПРЕДУПРЕЖДАЕТ:
        Если в ближайшее время Лев Пирогов поскользнется на улице или сломает ногу, будет убит случайно пролетающей с крыши сосулькой, обожжется борщом, узнает о неверности жены, прогулах детей, смертельной болезни собаки и сдохшем аккумуляторе родного автомобиля - это все «длинная рука Удода». С этой минуты критик чужих пирогов, так сказать, проклят. И проклятие вступает в силу в 12.00 по Гринвичу со дня прочтения.
        Редакция «Удода», впервые разбившись по национальному признаку, дружными рядами посетила: православные -- Елоховку, евреи -- улицу Архипова, татары - мечеть у бассейна Олимпийского, и горячо молились за здоровье и личное процветание господина Пирогова, за дарование ему таланта, терпимости, любви к людям, собственных идей и умения писать, а не поносить. А как известно, молясь за врагов своих на этом свете, вы собираете им на головы горящие камни на том. Мы всегда поступаем так, когда у нас заводится враг. Поэтому враги быстро кончаются... до следующего Пирогова.

        Конец первого выпуска