М. ГАЛИНА
СОВСЕМ ДРУГАЯ СТОРОНА
1.
Я попала в комендантский час. Вообще-то, ничего страшного в комендантском 
часе не было, ну, задержат до утра; но в последнее время в очередях ползли разговоры о том, что 
озлобленные солдатики измываются повсячески - это само по себе уже было неприятно, да еще 
у меня при себе был радиоприемник. Я, собственно и задержалась потому, что за ним ездила. 
Это был мой приемник - я просто одолжила его на время приятелям,  а теперь, наконец, решила 
забрать домой, но автобус не подошел во-время ( они и в спокойные былые дни
ходили по вечерам черт знает как), а в метро поезд на полчаса застрял в тоннеле потому что на 
станции в очередной раз что-то стряслось, и, когда я выбралась, наконец, наружу, было уже 
здорово поздно.  Первое, что они сделали, когда началась эта заварушка - обош-
ли все дома и отобрали приемники - у тех, кто не успел их попрятать. По телевизору уже пару 
месяцев работала  только  одна  программа  - сплошное вранье,  естественно,-  а газеты не 
выходили. Одни дурацкие бюллетени. Конечно,  с приемниками у них  ничего  не  получилось  - 
всегда кто-то что-то нарушает, или потому, что действительно  не может жить без информации, 
или потому, что испытывает естественное желание насолить властям. Так что мой приемник 
потихоньку переходил из рук в руки,  а когда мне стало совсем уж тошно, я попросила его об-
ратно, и  мне его вернули без разговоров.  Теперь оставалось только дотащить его  домой, но 
после  трех часов пути по разоренному темному городу я вконец измучилась.  Не знаю,  что там у 
них еще стряслось, но везде - в метро, на улицах сегодня было полно солдат.  Если у патрульных 
хватит ума заглянуть в  сумку, мне будут  грозить неприятности гораздо большие,  чем просто 
ночь в комендатуре, а выкинуть его мне было жалко, хoть это и было, наверное, самое разумное. 
Вообще, события в последнее время катились под  гору с ужасающей скоростью.  Это было уже 
после введения военно-полевых судов, после того,  как  новые власти расстреляли группу 
университетских профессоров,  среди которых были близкие мне люди,  в самом разгаре Второго 
европейского кризиса - а ведь мы уже пережили первый. Так что, в наступивших сумерках я 
бегала от стены к стене как участник сопротивления  в  дурацких фильмах  -  окна были темными, 
ветер гнал опавшие листья по совершенно пустой улице.  Впереди лежал пустырь - я так 
рассчитала, что, как  только дойду до него,  найду какую-нибудь укромную ямку и опущу туда 
приемник - там было много укромных ямок, потому что рядом лежал в  руинах  
палеонтологический музей.  Я уже различала черные груды блоков и арматуры на фоне черного 
неба и как  раз  собиралась свернуть туда неторопливой походкой, потому что там и ногу сломать 
недолго, когда из-за угла вышел отряд штурмовиков.
Они шли мерным шагом черные, страшные, только лица казались белыми в свете 
походных фонарей, которые качались в такт шагам. Они
шли почти бесшумно,  но я,  конечно,  могла бы их услышать, не будь
так занята мыслями о том, в какую бы чертову дыру спустить приемник. Их черные перетянутые 
пальто блестели в осенней мороси, блики метались по туго затянутым ремням, по кобурам, по 
черным сапогам, по черной земле, по желтым листьям под ногами...
Нервы у меня не выдержали - я развернулась и кинулась к руинам, так и не выпустив из 
рук сумку с проклятым приемником. Я слыша-
ла, как они орали "стой!" и свистели у меня за спиной. Потом услышала выстрелы. Они палили 
мне вслед, но я уже была за развалинами - я хорошо знала этот пустырь, потому что жила 
неподалеку. Теперь, припоминая всю  эту историю,  можно точно сказать - я ни на минуту не 
сомневалась, что они меня убьют. Я металась по темному пустырю, где из земли торчала какая-то 
арматура,  а над головой рядами пролегали ржавые трубы, зависшие на бетонных подпорках, в 
полной уверенности, что больше мне не жить на этом свете. Так оно и вышло.
Не знаю, что было бы, если бы я набралась храбрости и просто спокойно, неторопливым 
шагом пошла бы им навстречу - тогда, с самого начала. Может, мне удалось бы спокойно 
разминуться с ними. Может, они бы меня и не тронули. У них дела поважнее, чем отлавливать 
не соблюдающих комендантский час граждан. А может, все было бы еще хуже...что теперь об 
этом думать...
Оставалась еще надежда, что им надоест обшаривать развалины, но они были в 
настроении и им хотелось пострелять. Им всегда хотелось пострелять, вот в чем беда... Я 
нырнула под ржавые трубы, зацепилась за что-то и порвала пальто. Уже когда я вылезла из-под 
них, я сообразила, что в руках у меня нет никакого приемника. Где я его бросила, понятия не 
имею.
Они кричали и свистели где-то совсем поблизости. Я укрылась за бетонными блоками, в 
зарослях какого-то кустарника - тут было мокро и грязно, а воняло так, что передать трудно.
Я умру в грязи и вони.
И тут я увидела еще одну трубу.
Это была очень хорошая труба - достаточно большая и темная, да еще, к тому же, она где-
то изгибалась.
Я нырнула в нее, как Алиса в кроличью нору.
Я уже ничего не соображала - мной двигал один лишь слепой страх, все, что я до сих пор 
хоть как-то уважала в себе - все, что
осталось от той, прежней жизни, слабый налет культуры и цивилизации
- что-то там в этом роде - все исчезло, осталась одна лишь животная оболочка, порядком уже 
растерзанная. И эта оболочка хотела жить.
Я забивалась все дальше и дальше в эту трубу, на четвереньках, уже не соображая, куда и 
зачем я лезу. Через какое-то время я обнаружила, что руками и коленями упираюсь в какую-то 
решетку. Я чуть-чуть отползла назад, просунула пальцы сквозь ржавые ячеи и попробовала 
приподнять ее. Она, к моему удивлению, действительно приподнялась, открыв щель, куда 
вполне можно было протиснуться. Я и влезла туда. Теперь мне было немного спокойней, если 
не считать того, что меня заживо могли съесть крысы. И штурмовики потом найдут мой 
обглоданный скелет. Я еще какое-то время просидела на корточках, всерьез обдумывая, что они 
будут делать с этим скелетом, потом почувствовала, что сидеть в такой позе больше не могу - 
затекают ноги. Вернее, уже затекли - я перестала их чувствовать. Тогда я все также на карачках, 
согнувшись в три погибели, проползла вперед и по-
чувствовала, как пол подо мной уходит вниз. Мне стало страшно,  я
развернулась,  попыталась дотянуться до отверстия, через которое и
влезла сюда, но ноги уже ехали куда-то и я вместе с ними.
Я оказалась не знаю где.
Кругом стояла сплошная тьма, но потом - вот бред собачий - я увидела одну-
единственную тусклую лампочку. Она освещала металлические своды, перекрытия, 
вентиляционные решетки... Дальше, за ней, опять лежала тьма.
Это был подземный город.
Я слышала много чего разного о подземном городе. Что там бомбоубежища. Что там 
жилые помещения для  высшего  военного  состава. Продуктовые склады. Подземные заводы.
Видимо, это был какой-то другой подземный город. Тут не было ничего кроме бетонного 
пола, стальных перекрытий, и, в освещенном единственной лампочкой коридоре, я увидела 
металлические блестящие полосы. Здесь обрывались рельсы. Шли они, получается, в никуда, то 
есть, сюда, но ведь должны же были они где-то начинаться? Я решила, что пойду по рельсам - 
по крайней мере, если я буду держаться их, то, скорее всего, не упаду в какой-нибудь 
подземный колодец, потому что над подземными колодцами рельсы, как правило, не 
прокладывают.
Так что я двинулась вперед, время от времени нащупывая ногой металлическую полосу, 
чтобы убедиться, что она никуда не делась. Шла я так час или полтора, пока, пнув в очередной 
раз в сторону рельсов носком крепкого довоенного ботинка, не обнаружила, что они кончились.
Тогда я села на землю и заплакала.
Я плакала над собой (если честно), над тем, что я понятия не имею, что делать дальше, 
но и над всей далекой, призрачной довоен-
ной жизнью,  где были родные и друзья, а голода и страха не было. Я
плакала потому, что изношенный, отравленный страхом мозг отказывался соображать что-либо. 
И даже потому, что больше никогда не услышу лекций в университете. Я оплакивала весь 
прежний, уничтоженный, невозвратимый мир, сама того не понимая.
Так я проревела какое-то время, а когда вытерла глаза (не потому, что отчаянье прошло,  а 
потому, что от ужаса меня охватил какой-то безнадежный  ступор),  то увидела,  что откуда-то 
сбоку,  на пыльный пол, на все эти балки и перекрытия, легла полоса света.
Это был дневной свет, или, во всяком случае, утренний - ночь закончилась.
Я поглядела на часы - это были хорошие офицерские часы со светящимися стрелками - мне 
подарила их приятельница, которая работала
на вещевом складе - отличная должность в наше тяжелое время. Я была
здорово не в себе, но у меня хватило остатков ума, чтобы сообразить, что со временем творится 
что-то неладное - они показывали три часа чего-то, эти часы. Либо я провела в проклятом 
подземелье го-
раздо больше времени, чем думала, потому что провалялась где-нибудь на бетонном полу без 
сознания, либо...
Это был не дневной свет?
Да нет, это был дневной свет, он просто лился из какой-то трешины в стене - она, трешина 
эта была достаточно далеко от меня, но я уже различала пролом и сухую траву в проломе, и 
россыпь камней. Я перестала заниматься анализом своего плачевного состояния и, всхлипывая и 
вытирая нос рукавом пальто (платок я потеряла чуть позже, чем приемник, но чуть раньше, чем 
остатки соображения), двинулась по направлению к источнику света. К моему удивлению, тут 
было просторно - мне даже не пришлось пригибаться. Правда, когда я дошла до пролома с 
острыми каменными краями - просто камень, не бетонные плиты,- то мне пришлось 
протискиваться в него боком - такой он оказался узкий. Я никогда не отличалась излишним 
весом, а в это смутное время и вовсе отощала, так что в результате я протиснулась
наружу, по дороге выскочив из пальто.  Потом я вытянула  пальто  за
рукав - прежде, чем выяснилось, что оно мне не так уж и нужно.
Я стояла у невысокой скальной гряды - вокруг валялись камни, целые россыпи камней, 
серые скалы были все в трещинах, так что, если бы я не стояла у этой, своей, то быстро бы ее 
потеряла. У подножия скал росли какие-то папоротники, потом земля начинала понижаться, 
постепенно переходя в поросший лесом склон. Верхушки деревьев качались внизу - мне 
приходилось наклоняться, чтобы поглядеть на них.
Уже ничего не соображая, я полезла по скале наверх. Это было нетрудно - вся скала 
представляла собой невысокую каменную насыпь наверху обрыва.
Потому что внизу был обрыв.
Подо мной качалось сплошное зеленое море - до самого горизонта под низким серым 
небом были одни лишь деревья - ни домов, ни просеки, ни реки - ничего. Одни лишь верхушки 
деревьев, а дальше, там, где почва полого поднималась, выравниваясь после чудовищного 
провала - темные стволы, прямые, странные и опять - верхушки деревьев, все дальше, дальше...
Я обернулась и слезла с обрыва. Здесь было все то же самое, но, по крайней мере, я могла 
рассматривать это то же самое, не испытывая приступов головокружения.
До сих пор я так и не соображала, что со мной произошло.
Нет, я хочу сказать, что я прекрасно понимала, что творится что-то неладное, но, судя 
по моему поведению в тоннеле, свихнулась я уже довольно давно,  и, что еще хуже, 
умудрилась почти примириться
со своим безумием. Так что,  если я, по случайности, вылезла куда-то
не туда, то это, каким-то образом, укладывалось в закономерность общего (черт знает что вокруг 
творилось уже столько времени, что все успели даже привыкнуть к этому), и моего собственного 
личного сумасшествия.
Поэтому, я почти спокойно спустилась со скальной гряды к лесу (я по-прежнему волочила 
пальто за рукав и заметила это лишь тогда,
когда оно зацепилось за корягу) и только тут поняла,  что  с  лесом
что-то не так.  Нет, я хочу сказать, что это действительно был лес,
все деревья на ощупь были теплыми и абсолютно вещественными, но вот
что это были за деревья!  Это были хвощи и плауны,  ей-Богу! Больше
мне ничего путного в голову не приходило, пока я глядела на эти чешуйчатые, раздутые в 
коленях стволы. Ну кто видел лес, состоящий из хвощей и плаунов, если этот кто-то в здравом 
уме?
Кстати, тут было довольно тепло. Не жарко, как положено быть во всяком почтенном лесу 
каменноугольного периода, а просто тепло. Я перекинула пальто через руку только потому, что 
когда-то это было хорошее, черное пальто и мне было жалко с ним расставаться.
Не могу сказать, что мне очень понравилось все это зрелище.
Я давно уже перестала зачитываться всякими книжками о приключениях и путешествиях, 
потому что поняла, что на красоты природы лучше всего любоваться, сидя в автомобиле, или 
вообще, глядя в
окно из  теплого  дома.  А  тут был совершенно типичный девственный
лес,  где не ступала нога человека.
Здесь было душно и тихо.
Пышные кусты папоротника доставали мне до пояса, со стволов свисали перепутанные 
бороды лишайника; когда глаза у меня притерпелись к этому зеленому великолепию, я поняла, 
что лес-то смешанный: я имею в виду, что тут явно росли и какие-то хвойные породы, а в 
подлеске было полно травы.
Опять же, было очень тихо.
Я наклонилась и сорвала лист папоротника, просто для того, чтобы почувствовать под 
пальцами что-то материальное. Это был обычный папоротник, спорофит, если хотите, потому 
что вся нижняя поверхность листа была усыпана темными шершавыми точками. Некоторое 
время я была всерьез занята тем, что пыталась отскрести эти споры ногтем. Потом до меня 
дошло, что занятие несколько дурацкое, и я стала раздумывать над тем, что мне делать дальше.
Видимо, нужно было куда-то идти.
За последнюю пару-другую часов я уже успела несколько раз распроститься с жизнью, 
поэтому на то, чтобы беспокоиться по поводу направления и выбора маршрута,  у меня больше 
не осталось сил. Я просто прикинула,  что  если уж за спиной у меня такой здоровый обрыв, то 
лезть в него не имеет никакого смысла.  Значит,  нужно идти
вперед  (или  направо,  или  налево,  что,  в общем-то,  одно и то
же). Поэтому я двинулась вперед,  не выпуская из рук пальто  -  оно
приобрело какое-то сверхценное значение. Идти было трудно - все тут
было перепутано, все цеплялось друг за друга в буйстве своей растительной жизни, приходилось 
раздирать эту зеленую, тугую сетку, потому что обойти ее было невозможно. Так что, 
продвигаясь, я наде-
лала достаточно шума - настолько, что, когда я заметила, что я тут не одна, было уже поздно.
Оно уставилось на меня.
Оно было мохнатое и рыжее, руки у него свешивались чуть не до земли и оно там было не 
одно - в зарослях, за папоротниками, мелькало еще что-то, точно такое же рыжее и мохнатое.
Это было уже слишком.
Я развернулась и со всех ног бросилась бежать обратно, к скалам. Я проламывалась 
сквозь проклятые папоротники и один раз растянулась на земле, потому что нога у меня попала 
куда-то не туда. Я ждала, что в плечо мне вот-вот вцепятся волосатые лапы и при этом
боялась обернуться.  Я мчалась так,  что стволы проносившихcя мимо
деревьев слились в сплошное однородное месиво.  Наконец, я добежала
до спасительной гряды и уже разогналась,  чтобы ввинтиться  в  свою
щель.
И тут обнаружила, что забыла, в какую.
Вся чертова скала была в трещинах - и по левую руку, и по правую. Потеряв голову, я 
носилась по каменной осыпи, не соображая, что за мной, собственно, никто не гонится.
И тут я услышала насмешливый голос:
- Ну что ты мечешься?
Я остановилась, будто меня прихлопнули ладонью. Потом осторожно обернулась. Это был 
самый обычный человек. Он был в штормовке, в сапогах, и ружье у него было за спиной. Его 
рюкзак валялся рядом на камне.
Все это было уж как-то совсем запредельно, точно в дурном сне. Но поскольку сон 
вообще не предполагает никакой логики, то именно это ощущение меня несколько успокоило. Я 
лишь перевела дух и сказала:
- Там кто-то есть.
-- Дуреха, это же сульпы, - сказал он,- У них должна быть моя лошадь.
- Это... то, что там - это сульпы?
- А у тебя есть еще какие-то идеи по этому поводу?
Только тут я заметила, что говорит он с едва уловимым акцентом. Никаких особых идей у 
меня не было, поэтому я промолчала.
- Так что ты тут делаешь? - опять спросил он.
- Как мне отсюда выбраться?
- Выбраться? Куда?
Действительно, куда...
- Ты ведь с той стороны, верно? - сказал он. - Я только что оттуда. Тебе что, очень туда 
нужно? Там, по-моему, неладно.
- Сама знаю.- сказала я угрюмо. - А куда мне еще деваться?
- Ты можешь, например, пойти со мной.- сказал он. - Что ты носишься у этой норы? Ты в 
ней что-то забыла?
Я почувствовала себя полной идиоткой, а выглядела, наверняка, еще большей, чем себя 
чувствовала.
- Ничего я не забыла... Я просто не понимаю... где я оказалась. 
-- На другой стороне.- сказал он -  Ты,  видимо,  случайно  нашла
проход.
- Ты хочешь сказать, что меня уже убили?
Я готова была принять любую версию.
- Ты что, с ума сошла? - искренне удивился он. - с чего вдруг тебя убили? Ты прошла 
через проход, вот и все. Я уже лет пятнадцать хожу туда и обратно. Хотя, похоже, придется это 
прекращать. Там становится очень опасно.
- Туда и обратно...зачем?
- Я переношу сюда кое-какие вещи,- сказал он - Собственно...это то, чем я в основном 
занимаюсь. Вставай, пошли.
Тут только я обнаружила, что все это время просидела на острых камнях. Видимо, в какой-то 
момент у меня подкосились ноги.
Я встала и потащилась за ним.
- Меня зовут Хаарт, - сказал он не оборачиваясь. - Я довольно долго жил на той 
стороне...так что, могу с тобой объясняться, как видишь. Теперь-то там стало опасно. Они на 
каждом шагу спрашивают документы. А мои - такая явная подделка...
Я покорно выслушивала весь этот бред, попутно размышляя, не дернуть ли мне в кусты. 
Потом решила подождать немного, посмотреть, что будет дальше.
Тут он обернулся и поглядел на меня.
- Я оставил у сульпов свою лошадь, - сказал он, - ты можешь посидеть тут, подождать. 
Похоже, ты их боишься.
Я не собиралась из вежливости утверждать обратное - просто постелила на землю свое 
многострадальное пальто и плюхнулась на него.
Он скрылся за деревьями.  Не было его минут сорок и я уже было начала думать, что он 
мне привиделся. Потом он вернулся. Он ехал на невысокой гнедой кобыле и вел в поводу 
вторую лошадь - эта была чалая и уж совсем низкорослая.
- Я одолжил ее у сульпов, - объяснил он. - Они все равно какое-то время дальше не 
двинутся. Они иногда кочуют с места на место, понимаешь, а сейчас только осели здесь. Ты 
верхом ездить умеешь?
Его лошадь была поседлана. Моя - нет.
Я была не в том положении, чтобы торговаться по этому поводу и только попросила его, 
чтобы он меня подсадил. Он без слов забросил меня на лошадь, я разобрала поводья, вцепилась 
в гриву и потрусила за ним.
Он ехал быстрой рысью, да еще без конца крутил лошадь, огибая стволы деревьев. У меня 
не было сил следить за дорогой - все внимание уходило на то, чтобы удержать равновесие. 
Проклятая кобыла была толстой, как бочка - уж не знаю, было бы мне удобней, если бы она 
была костлявой.
Через полчаса я взмолилась:
- Имейте совесть!
Он сказал:
- А я думал, ты раньше не выдержишь. Ладно, меняемся.
На его лошади сидеть было гораздо удобней - я сразу подогнала стремена по себе, 
пропустила его вперед и мы поехали быстрой рысью. Теперь у меня появилась возможность 
наблюдать за дорогой - да только, никакой дороги не было. Впереди была сплошная зелень, 
вверху -
тоже, под копытами лошадей - тоже. Это был лес и лес. Куда мы едем?
В какую сторону?
Через какое-то время он перевел лошадь в шаг.
Я набралась храбрости и спросила:
- Хаарт! Куда мы едем?
- А куда ты хочешь? - раздраженно отозвался он.
Мне, видимо, следовало вести себя повежливей, но полная нереальность происходящего 
позволяла, как мне казалось, не слишком следить за собой. Какого черта я должна быть 
вежливой со своими галлюцинациями?
- Да никуда я не хочу! - в сердцах сказала я, - я вообще не понимаю, как я здесь оказалась. 
И что вокруг происходит. Что вы мне тут голову морочите, ей-Богу!
Он уже овладел собой.
- Послушай, - терпеливо сказал он, - я не знаю, зачем ты лазила по этому подземелью, но я 
так понимаю, что ты от кого-то пряталась. Не от хорошей жизни ведь ты туда полезла. 
Вернуться ты не захотела - мы едем ко мне домой - нужно же тебе куда-то деваться.
- Вам легко так говорить, потому что я тут беспомощна и не могу за себя постоять...
- Интересно, как ты собираешься за себя стоять, сидя верхом на лошади? Вы там, на той 
стороне, все с придурью.
Разговор принял какое-то безнадежное направление и я заткнулась.
Какое-то время мы молча ехали шагом, потом он опять подобрал поводья.
Стволы - раздутые, чешуйчатые, коленчатые вновь замелькали мимо.
Он, не оборачиваясь, крикнул:
- Нам придется заночевать в лесу. Засветло мы из него не выберемся.
Почему-то, услышав это, я успокоилась. Может, именно потому, что ночевать в лесу мне 
пришлось бы в любом случае. Но сидеть од-
ной, без огня, пялясь в темноту, в любую минуту ожидая увидеть приземистую тень с горящими 
глазами...нет уж, увольте!
Выяснив, что будет дальше, я впала в состояние довольно неустойчивого душевного 
равновесия. Я , вообще-то не отношусь к тем людям, которые с легкостью приспосабливаются к 
меняющейся ситуации, поворачивают ее себе на пользу и, вообще, плавают в полном всяких 
неприятных неожиданностей мире, точно рыбы в воде. Мне всегда нужно знать, что случиться 
через час - лучше бы, правда, ничего не случалось. Никогда не понимала, какой кайф в дамских 
романах, в которых
бедную женщину  судьба швыряет как щепку по воле волн,  пока она не
найдет тихую пристань в объятиях своего героя  -  когда  она  могла
найти эту тихую пристань еще на первых страницах романа, выйдя замуж за какого-нибудь 
герцога, который ей уже делал предложение, но, видите ли, с первого взгляда не понравился. В 
результате она в обоих случаях будет стирать пеленки и швырять в мужа сковороду - но 
предварительно, почему-то, предпочитает как следует потрепать нервы себе и окружающим. Я 
люблю спокойную, размеренную жизнь - кто ее,
кстати, вообще видел?
За всеми этими бесплодными размышлениями я не заметила, как стемнело - в лесу и днем 
было темновато, а потом тьма неожиданно сгустилась и я перестала различать стволы деревьев. 
Я ехала, отдав повод и предоставив лошади самой выбирать дорогу, а она, видимо, полностью 
полагалась на едущую впереди парочку. Головную лошадь я видела - она была светлой масти и 
мелькала впереди смутным пятном.
Вскоре после наступления темноты, Хаарт перевел лошадь в шаг, мы прошагали еще 
минут десять, и, наконец, остановились в каком-то месте, которое, по-моему, ничем не 
отличалось от остальных. Мне ничего не оставалось, как слезть тоже. Он молча смотрел, как я 
расстегиваю подпруги, кладу перевернутое седло на землю и протираю спину лошади пучком 
травы.
Потом он сказал:
- Странно, что ты хoть как-то ездишь верхом.
- Мой отец был палеонтологом. Я ездила с ним в экспедиции.
Он даже не спросил, что такое " палеонтолог", а , может, знал. Забрал у меня повод и увел 
лошадей куда-то за поваленное дерево. Потом вернулся и стал разводить костер. Делал он все 
привычно, умело, но за все это время не произнес ни слова. Я особенно не усердствовала - 
просто сидела и смотрела на огонь. Когда в котелке закипело то, что там кипело, он протянул 
мне жестяную кружку. Это был какой-то отвар из трав, по вкусу дрянь порядочная, но, по 
крайней мере, горячий.
- Есть хочешь? - спросил он.
- Ага, - удивленно откликнулась я.
Он порылся в своем рюкзаке и протянул мне подозрительного вида хлеб, уже довольно 
черствый, и кусок такого же черствого сыра. Я подмела все это за пару секунд - я и не думала, 
что так оголодала. Он спокойно наблюдал за мной.
- Тебе действительно нужно туда возвращаться? - наконец, спросил он.
Я как следует подумала.
- Зачем? Я хочу сказать... что я там оставила?
Я оставила там холод и мрак, и звуки выстрелов на ночных улицах, и друзей, которых уже 
не было. Та жизнь закончилась, когда за мной гнались штрурмовики - с таким же успехом они 
могли меня убить.
В тяжелых временах нет ничего хорошего - они ломают вашу жизнь равнодушно, не 
спрашивая - все, на что вы надеялись, все, о чем мечтали... Но, когда они наступают, гораздо 
легче отличить важное от неважного. Все, что, казалось, определяло, все, что наполняло
существование смыслом во дни благополучия - карьера,  достаток,
престиж... кто теперь об этом думает? Только о том,  без чего человек
действительно не выживет - не может выжить - безопасность, еда, сон...
безопасность.
- По крайней мере, тут спокойно, - сказал он. - Там, у вас, сейчас не слишком уютно. Я еле 
выбрался.
- Ты хочешь сказать, что в том, что ты ходишь туда и обратно... нет ничего особенного?
Он пожал плечами.
- Если можешь добраться куда тебе нужно, это не так уж и сложно. Я знаю несколько 
человек отсюда, которые болтались там довольно долго. И - наоборот.
- И никто об этом не знает? Там, у нас, я хочу сказать... Я ни о чем подобном не слышала.
- Предположим, ты выбралась бы обратно, - сказал он. - Ты стала бы об этом говорить?
- Да нет, я же не совсем безумная. Какой смысл рассказывать - мне бы просто никто не 
поверил. Но это все как-то...непонятно.
Он кивнул.
- Я и сам не знаю, как это происходит. Всю механику, я хочу сказать. Но если 
прикинуть...это - единственный проход, о котором мне известно. Но, наверняка, должны быть 
еще... в других местах.
Костер трещал, отбрасывая на мокрые стволы черные и красные тени. Я сидела, 
завернувшись в пальто - не потому, что здесь было холодно - это был полусознательный жест 
самоизоляции. В темноте за мной и передо мной лежал абсолютно чужой мир.
- Когда я забралась на ту скалу, - сказала я наконец, - там, внизу, был обрыв и дальше - 
лес. А дальше - что?
- Дальше и есть лес, - ответил он. - Несколько дней пути - сплошной лес. А потом - болота. 
Но они гораздо дальше, очень далеко.  Кочевье идет откуда-то оттуда.
- Кочевье?
- Я думаю, что-то происходит с этими болотами время от времени. Может, они высыхают 
или вымерзают, не знаю... И вся живность оттуда, скопом, валит на побережье. Обычно они 
проходят по равнине, мимо моего дома. В это время лучше не выходить.
- Какая живность?
- Не знаю. У вас таких нет.
- А в эту сторону - что?
- Лес.  Потом равнина. Люди здесь в основном живут на равнине. У кромки лесов.
- И ты говоришь, что тут безопасно? При том, что какие-то странные твари...
- Это опасности, которые можно предвидеть, - сказал он. - Конечно, все дома огорожены. 
туда так просто не пройдешь. Но это от животных, не от людей, понимаешь?
- Ты потому и таскаешься с ружьем?
- На всякий случай, - сказал он. - Кто знает... Кстати, там в рюкзаке, есть одеяло. Если ты 
хочешь спать...
Спать я хотела, но заснуть никак не могла. Может, просто, чересчур устала. Такое бывает.
Он молча глядел на огонь. Сидел он спокойно, расслабленно, но производил впечатление 
человека, который в случае опасности может отреагировать моментально.
- Тебе нужно будет выучить язык. - сказал он.
- Язык?
- Я говорю на вашем языке потому, что жил на той стороне какое-то время, - пояснил он, - 
но тут, понятно, мало кто его знает.
Вообще-то, здесь несколько наречий, но если ты, хотя бы, будешь знать язык кейяр...
- Кейяр?
- Ну, людей. У сульпов свой язык.
Наверное, мне и самой следовало это сообразить - не будь у меня в голове такая 
неразбериха. Когда-то у меня были способности к языкам...ладно.
Я наугад ткнула пальцем в ближайшее дерево и спросила:
- А это как называется?
Он сказал.
- Это значит - просто дерево? Или именно это?
- Именно это.
Может, у них вообще нет слова для "просто дерево", как у эскимосов слова для "просто 
снег"? Поди пойми.
- Я должна записать это, а то ведь забуду. У тебя есть карандаш какой-нибудь? Бумага?
- Нет.  - Он подложил под голову рюкзак и лежал, удобно растянувшись у костра.  - И не 
рассчитывай их раздобыть где-нибудь.  Тут такого просто нет.
- На чем же...как вы здесь пишете?
- Никто тут не пишет.- сонно ответил он. - кому это нужно.
Я обиделась.
- У нас азбука была еще в Древнем Египте. Или что-то там такое.
Он не ответил. Похоже, он уже спал. Костер догорал, вокруг стояла такая темнота... Кто-
то там жил, за всеми этими деревьями. Не то, чтобы мне было очень страшно, но меня била 
дрожь. Слишком уж все было непривычно. До того непривычно, что я до сих пор сомневалась
в собственном рассудке. Лошади во тьме фыркали и переступали с ноги
на ногу.  Видимо, я все-таки, оказалась в загробном мире - при своем
черном пальто   и  ворованных  офицерских  часах.  Как  могут  люди
обходиться без письменности? И как мне сладить с чужим языком?  Что
я вообще тут буду делать?
На этой последней мысли я и заснула.
2.
Проснулась я от холода. На самом-то деле, здесь было не столько холодно, сколько сыро - 
перед моим лицом качались ветки папоротника - на каждом перистом листе висела капля воды. 
Я смотрела, как в них преломляется серо-зеленое утро и боялась пошевелиться - все это 
великолепие тут же стекло бы мне за шиворот. Наконец, я выверну-
лась и села.  Водопад все равно обрушился,  но уже мимо. Хаарта видно
не было, хоть рюкзак и валялся на прежнем месте. Предоставленная самой себе, я занялась 
всякими насущными вопросами,  но, когда через полчаса он не появился,  почувствовала себя 
неуютно.  Может, мне нужно было проявить инициативу и разжечь костер?  Вряд ли у меня что -
нибудь получится,  в такой-то сырости. Может, он вообще ушел? Я перелезла через  ствол 
поваленного дерева - обе лошади были тут,  в зарослях какого-то кустарника.  Казалось, я 
притерпелась к этой невероятной ситуации  - теперь меня в основном беспокоили всякие непри-
ятные мелочи - собственно,  то, что и составляет жизнь - что одежда отсырела, что  все  мышцы  
после верховой езды с непривычки сводило судорогой, что хорошо бы поесть и выпить  чего-
нибудь  горячего.  Я уже понимала, что раз они тут не читают, не пишут, то и живут в дикости – в 
каких-нибудь землянках? Где нужно таскать воду из колодца и бегать на двор? У нас таких мест 
тоже хватало - ничего хорошего нет в этой близости к природе, ей-Богу.
Кусты затрещали. Я уже напряглась, готовясь в случае чего отскочить в сторону, но это 
вернулся Хаарт. Через плечо у него была перекинута холщовая торба - что-то в ней было.
- А костер ты не додумалась разжечь.- Сказал он недовольно.
Я виновато промолчала. Чувствовала я себя на редкость бесполезным созданием, ну, да 
это дело обычное.
Он бросил мешок на землю и занялся костром. Минут через пять огонь у него уже 
разгорелся - интересно, сколько мне бы понадобилось на это времени? Он вытащил из мешка 
флягу - по-моему, это была обычная армейская фляга, укрепил котелок над огнем и налил в него 
воды. Потом высыпал из мешка на землю корни, по-моему.
Я на всякий случай спросила:
- Что это?
- Наш завтрак, - сказал он.
И закопал этот самый завтрак в раскаленные угли.
- К вечеру мы будем дома, - сказал он, - если не будем останавливаться по дороге. Так что 
ешь как следует.
Я не представляла себе, как опять сяду на лошадь - у меня болела спина и ноги. Но на 
меня напал какой-то тоскливый страх, я боялась сказать хоть что-то.
Поэтому, я молча поела эти штуки, которые он веткой выскреб из огня; выпила горячий 
чай - на этот раз это был нормальный чай , он его высыпал в котелок из жестяной банки - и 
почувствовала себя лучше. Корни были по вкусу и похожи на печеные корни - ничего  особен-
ного. Потом он загасил костер, собрал свое хозяйство и сказал:
- Поехали.
Я поседлала лошадь, опять же, молча. Так мы и двинулись дальше в полном молчании.
Сведенные судорогой мышцы спустя какое-то время перестали болеть - я их просто не 
чувстовала. Руки занемели - я механически балансировала на лошади, поднимаясь и опускаясь в 
такт повторяющимся
толчкам. Когда Хаарт переводил свою лошадь в шаг, я просто повисала
в седле - не было сил разговаривать, смотреть по сторонам. Поэтому,
я не сразу заметила, что мы уже выехали из леса.
Он не поредел - расступился как-то сразу и мы оказались на равнине. Это была 
бесконечная равнина - как до того был бесконечный лес - зеленая, гладкая. Всюду, куда 
доставал глаз, расстилалась плоская изумрудная скатерть. Трава заглушала стук копыт - 
казалось, мы передвигаемся в каком-то странном сне. Я видела перед собой спину
Хаарта - он не проявлял никаких признаков усталости - а ведь он-то ехал без седла. Самя я давно 
уже держалась на чистом автоматизме - я перестала соображать, я принимала этот мир таким, 
каким он казался - бесконечное зеленое море, ни одного человека поблизости, ни строения, ни 
даже дерева - трава и трава, и низкое бессолнечное серое небо.
Хаарт пару раз обернулся, поглядел на меня, но ничего не сказал. Лошади какое-то время 
шли шагом, потом он поднял свою в галоп
- стало еще хуже, потому что трава подо мной слилась в сплошной ровный убаюкивающий 
поток, я ныряла в этих волнах не чувствуя своего тела, ни страха, ни удивления - ничего. Я все 
ждала, когда же это кончится, но равнина не имела предела, горизонт все время отодвигался, 
пряжка подпруги натерла мне ногу - единственное разнообразие в этом монотонном движении - 
впрочем, разнообразие не слишком приятное. Наконец, лошади пошли шагом и я поняла, что мы 
поднимаемся в гору. Это был очень пологий подъем - холм (если это был холм) ничем не 
выдавал себя, он был спрятан под тем же зеленым покровом, подъем был почти незаметен, и, 
наконец, в меркнущем вечернем свете я увидела перемену в пейзаже - передо мной стоял дом. 
Он вырос как-то сразу, ничто не предвещало его приближения, но это был дейс-
твительно дом, он был окружен оградой - массивной серой оградой из какого-то похожего на 
бетон материала. Ограда была гораздо выше человеческого роста, а сам он был выше этой 
ограды - наверное, потому, что стоял на верхушке холма. Это был настоящий добротный дом - 
никакая не землянка, не хижина, ничего подобного,- двухэтажный, с наружной лестницей, 
ведущей наверх, с покатой крышей. Верхний его
этаж был сложен из бревен, а нижний - цокольный - из массивных серых камней. Окна 
захватывали оба этажа - они были высокими, но довольно узкими и, в последнем рассеянном 
свете, я увидела , что в некоторые
из них вставлены разноцветные стекла.
Мы свернули и поехали шагом вдоль ограды - в ней обнаружились массивные ворота, 
которые были снаружи заложены деревяным брусом. Хаарт спрыгнул с лошади, передвинул 
брус и створки ворот распахнулись - он завел лошадь, а я въехала следом за ним. Двор за 
оградой был более менее обычным двором - я увидела конюшню , какой-то сарай, стог сена...
Я слезла с лошади, расстегнула подпруги, стащила седло и села на землю, так и держа 
седло в руках. Хаарт перехватил повод и отобрал у меня седло.
- По крайней мере, ты не сбила ей спину - сказал он.
Он увел лошадей, а я добралась до крыльца и присела на ступеньку - доски были сухими и 
теплыми. Я не сделала никакой попытки подняться даже когда Хаарт вернулся и отворил двери 
в дом - они тоже были заперты лишь на наружный засов. Ему пришлось прикрикнуть на меня и 
я поднялась, цепляясь за перила.
Внутри было темно - дверь за нами захлопнулась и мы оказались в узком коридоре, потом 
Хаарт прошел в такую же темную комнату. Я слышала, как он возится там, зажигая свет. Вскоре 
на пол коридора легла желтая полоска и я увидела, что он сложен из массивных каменных плит. 
По этой светлой дорожке я и прошла в комнату.
Это была большая комната - она занимала весь нижний этаж и служила, видимо, 
одновременно гостинной и кухней. В дальнем углу стояла плита - она топилась дровами, 
которые были аккуратно сложены рядом. Но тут же находилась какая-то вполне современная 
раковина - хоть и довольно непривычного вида, к ней были подведены трубы - какие угодно, но 
только не металлические. На полках темного дерева стояла всякая кухонная утварь, а посреди 
комнаты располагался здоровый деревяный стол - его темная поверхность матово отсвечивала. 
Мебели было немного, но она была добротная, надежная, а каменные плиты пола были 
застелены тростниковыми циновками. Не будь я полутрупом, мне бы тут понравилось.
Хаарт сказал:
- Если ты поднимешься по этой лестнице, то там есть ванна. Вода теплая.
Фонарь, который он держал в руке, отбрасывал резкие тени, отчего лицо его казалось 
суровым и невыразительным - темные ямы глаз, темные впадины под скулами. Свет был 
странный - не огонь и не электрическая нить накаливания - неяркое ровное сияние, исходящее
из матового шара.  Шар качался в плетеной веревочной сетке -  точно
поплавок на волнах.
- Откроешь шкаф в коридоре, там есть какая-то одежда. Посмотришь, что тебе подойдет.
Шкаф с одеждой стоял на верхней площадке лестницы - вернее, он был вмонтирован в 
стену.  Порывшись в нем, я нашла рубашку и полотняные штаны - они были мне велики, но, 
если перетянуть потуже и подвернуть штанины, то - ничего.
Следующая дверь действительно вела в ванную - довольно тесную, но вполне 
цивилизованную - ванна была утоплена в пол и к ней были подведены те же странные трубы. 
Краны были тоже какие-то непривычные - и я порядком помучилась прежде, чем мне удалось 
пустить теплую воду. Откуда бралась эта теплая вода, я так и не поняла - тут ведь не было ни 
электричества, ни центрального отопления. Под потолком пролегала изогнутая стекляная трубка 
- она слабо светилась.
Залезть в теплую ванну после того, как два дня подряд промаешься верхом на лошади - 
высшее блаженство. Когда я вылезла и переоделась, то уже чувствовала себя лучше и была 
способна хоть как-то соображать. Беда только в том, что проку от этой способности все равно не 
было - воображение мое все время буксовало - я так и не
могла понять, где я оказалась. Это само по себе здорово сбивало с толку, но еще хуже, когда не 
знаешь, как себя держать - вероятно, мне следовало проявить какую-то благодарность...Поди 
знай, до какой
степени.
Когда я спустилась вниз, за окнами было уже совсем темно. Хаарт уже успел затопить 
плиту и накрыть на стол - я боялась, что это опять будут какие-то корни, но пахло уж очень 
аппетитно. После всех этих физических упражнений на свежем воздухе изголодалась я страшно, 
но мне не хотелось показаться невежливой - поэтому я присела на нижнюю ступеньку лестницы 
и сидела там, пока он, не оборачиваясь, сказал:
- Ты можешь сесть за стол.
Посуда тоже была какая-то непривычная - хорошая фарфоровая посуда, но странной 
формы, какой-то текучей, что ли - настолько она была плавно изогнута. Белая тонкая чашка, 
казалось, светилась изнутри своим собственным светом. От нее поднимался ароматный пар - это 
было подогретое вино с какими-то специями.
Я из вежливости подождала, пока он не начнет есть, и только потом развернулась как 
следует. Ложки и ножи тут были, а вот вилки
- нет. Сейчас, правда, это меня мало беспокоило.
- Так как же все-таки ты оказалась тут? - спросил Хаарт.
Я рассказала ему всю эту историю про штурмовиков и приемник - довольно, впрочем, 
коротко.
- Тебе повезло, - сказал он. - Ты могла проплутать там до смерти. Там такие лабиринты, 
знаешь...
- Это действительно подземный город?
- Да нет, - ответил он, - это просто какая-то система коммуникаций. Может, под ними и 
лежит какой-то подземный город, не знаю.
- Какой смысл ходить вот так...туда и обратно?
Он пожал плечами.
- Это просто торговля.  Перевозка товара. Здесь ведь никто никогда не делал ничего 
сложнее телеги. Я переносил сюда оружие, разные вещи.
Я дотронулась до чашки - она еще хранила тепло и казалась такой хрупкой... не толще 
бумажного листа.
- У нас таких не делают.  Я хочу сказать, это музейная вещь. А ты говоришь, что тут 
ничего не умеют.
- Это не наши. Это леммы.
- Леммы?
- Другая раса.  Они иногда продают всякие такие штуки. Или меняют. Не думаю, чтобы 
они сами пользовались такой посудой.
- Я... не понимаю.
- Тут нужно прожить какое-то время, чтобы привыкнуть к этому. У вас там тоже все очень 
запутано. Здесь, например, нет войн.
- Сульпы... они такие страшные.
Он усмехнулся.
- Они, в большинстве своем, даже мяса не едят. А ты, когда там носилась, думала, они 
сейчас нападут на тебя, да?
- Наверное, да. Все это непривычно как-то.
От теплого вина я вконец расслабилась, мне стало хорошо и спокойно, только страшно 
лень было подниматься с места. Я просто сидела, пытаясь представить себе, как они тут живут. 
В целостную картину все это как-то не складывалось.
Хаарт покосился на меня и стал убирать со стола. Я даже не пыталась ему помочь - просто 
сидела и смотрела, как он складывает по-
суду в раковину. Он сказал:
- В следующий раз твоя очередь.
- Ладно. А чем тут вообще люди занимаются?
- Живут. Так же, как и везде.
- Мы долго ехали.  Два дня.  И не встретили никого.  Ни одного человека. Где все?
- На краю леса есть несколько деревень.  И еще город, не очень далеко. Но людей тут не 
много, это правда.
- У нас... - Я закрыла глаза и откинулась на спинку стула - даже этот мягкий свет сейчас 
казался невыносимым - все по-другому. Всего очень много...слишком много.
Хаарт перестал греметь посудой. Я приоткрыла глаза - он , обернувшись, глядел на меня.
- Здесь и правда, спокойно, - наконец, сказал он.
Здесь, действительно, было спокойно. Меня словно покачивало на теплых волнах, страх 
куда-то ушел, словно ему в этом мире действи-
тельно не было места.  За окном темное небо несколько раз вспыхнуло
- дальние зарницы высветили края туч, потом, через сто лет, я услышала тихий рокот.
Хаарт сказал:
- Ты хотела пройти обратно... Если это тебе действительно нужно, я смогу провести тебя 
туда через пару дней. Но, мне кажется, лучше будет, если ты останешься здесь. Если там тебя 
ничего не держит.
Я подняла голову. За его спиной было витражное окно, цветные блики лежали на 
каменном полу, на темной столешнице. Там, за окном, в темноте, раскинулся непонятный чужой 
мир. Не более чужой и непонятный, чем тот, который я оставила там, по ту сторону темного ла-
биринта, в грязи и холоде.
- Не держит, - сказала я. - Нет.
3.
Мне действительно пришлось выучить язык - когда у Хаарта лопнуло терпение, он просто 
перестал разговаривать со мной на языке той стороны. На самом деле, оказалось, что это не так 
уж и сложно - если иметь стимул.
Вскоре он сказал, что ему нужно отвести вторую лошадь к сульпам - он уехал и пропадал 
дня четыре. С его уходом все мое спокойствие куда-то делось - ночами я бродила по дому, 
заглядывала в углы, прислушивалась к несуществующим шагам. Дом принадлежал ему, а не 
мне, и не то, чтобы становился враждебным - просто не обращал на меня внимания. Я закрыла 
изнутри ворота и ночами запирала на внутренний засов входную дверь - мне мерещились всякие 
ужасы. Как оказалось, не напрасно.
Хаарт приехал очень мрачный. Он привел другую лошадь, вместо той, прежней, уж не 
знаю, где он ее раздобыл - крупную гнедую кобылу, с которой мы сразу поладили и рассказал, 
что до него дошли неприятные известия - кто-то из наших военных обнаружил Проход.
Видимо, на той стороне все было уж очень плохо - Хаарт не стал рассказывать, как 
обстоят дела, а мне не удалось ничего от него добиться, - раз вооруженные доблестные наши 
войска храбро ринулись неизвестно куда. Их больше двухсот человек - сказал он - они натащили 
с собой кучу оружия и уже постреливают. А с перепугу от них можно ожидать чего угодно.
Он ходил по дому черный и только к вечеру мне удалось вытянуть из него, что еще 
случилось.
- Те сульпы, которых ты тогда так испугалась, - сказал он.- Они поселились возле 
Прохода.
Я уже поняла, что произошло, но дала ему договорить. Может, ему станет легче, если он 
сам все расскажет.
- Они их убили, всех. Все становище. Перестреляли из автоматов. Они же совсем 
безобидные, сульпы! Они, наверняка, даже не могли понять, что происходит.
Это меня не удивило. Другого я и не ожидала - для наших людей, оказавшихся в 
незнакомом месте, озлобленных, испуганных, да еще и вооруженных, это была вполне 
естественная реакция.  Что-то вроде условного рефлекса. Но на этом ведь не кончится...
Я сказала:
- О, Господи! Хаарт, да ведь они тут всех перебьют. С ними нужно что-то делать. 
Представь себе, что вся эта вооруженная банда ввалится сюда и...
Он покачал головой.
- Ты не понимаешь. Никто с ними ничего не будет делать. Просто не сможет.
- Не сможет ? Почему?
- Я же говорил тебе - тут никто никого не убивает. Тут не бывает войн. Тем более, что 
нужно собраться всем вместе, договориться как-то, собрать оружие... нет. Никогда я ни о чем 
таком не слышал. Никто тут не будет обороняться - организованно, во всяком случае. Да и 
поодиночке - вряд ли.
- Но тогда...
- Прожить в лесу не так-то просто, - сказал он. - Посмотрим, что будет через пару 
месяцев.
- Но если они выйдут сюда?
- Нет, - сказал он, - не думаю. Они скрываются где-то в лесу. Похоже, они не очень-то 
любят открытые пространства. Тем более, скоро начнется Кочевье.  Их тут сметет  с лица земли, 
просто.
- Эти... миграции животных?
- Ты не представляешь себе, что это такое, - возразил он, - они идут сплошным потоком, 
сотни, тысячи. Когда они уходят, тут нет травы. Вся земля разворочена, вытоптана... И они 
опасны. Многие среди них опасны. Ты же видела, какая ограда вокруг дома. Это от них, от хаэд. 
И это при том, что холм они огибают стороной. Они движутся мимо холма - туда, на побережье.
Я попробовала представить себе то, о чем он рассказывал - темная, шевелящаяся масса, 
покрывающая равнину от горизонта до горизонта, распадается на два потока, огибая холм. Их 
должно быть видно с верхней площадки лестницы - не слишком приятное зрелище.
- Нам нужно съездить в город - сказал Хаарт.
Я даже слегка удивилась. До сих пор он не говорил ни о каких поездках  и  пресекал  все мои 
попытки поближен познакомиться с окружающим миром.  Я так и не видела тут никого больше - за 
все прошедшее время.
- Кочевье запрет нас надолго - объяснил он, - а продукты на исходе. Тебе нужно купить 
какую-нибудь приличную одежду. Седла второго тоже нет. Ну, и , может, узнаем какие-то 
новости.
Раньше я бы обрадовалась предстоящей поездке, но сейчас мне что-то расхотелось 
выходить за пределы дома - я была слишком напугана всеми его рассказами. Но пререкаться с 
Хаартом мне не хотелось
- при его теперешнем настроении. Я только спросила, берет ли он с собой какое-нибудь оружие 
и немного успокоилась, когда он сказал, что да, берет.
Мне было страшно. Какое угодно кочевье лучше, чем те ребятишки, с которыми я 
повстречалась тогда, на развалинах, ночью.
Чтобы как-то отогнать грызущие страхи, я попыталась отвлечься , пробуя представить себе 
этот самый город, однако, ничего разумного при этом слове в голову не приходило. Во всяком  
случае, вряд ли он будет похож  на  наши  города  - слишком уж тут все по-другому.  Из рассказов 
Хаарта я сделала вывод, люди тут не слишком активно общаются между собой,  даже, похоже, 
стараются избегать друг друга. А ведь город - это везде, в любой культуре предполагает скопление 
народа, разве не так?
Странно, однако, что они тут все воспринимают с таким фатализмом - просто сидят и 
ждут, что будет дальше. Может, их к этому приучила жизнь в безлюдных равнинах, где 
опасности избежать все равно невозможно... не знаю. У нас-то все всегда кипело , точно 
развороченный муравейник. Поди пойми, что лучше... Я уже давно перестала
верить в то,  что,  перед лицом совместной опасности, под угрозой
насилия в людях просыпаются лучшие качества - сплоченность, взаимовыручка и тому подобная 
чушь. Я слишком близко видела все это, слишком хорошо знала, как оно бывает на самом деле.  
Да и что толку было в том,  что мы нервничали, перезванивались, слушали  ночами последние  
известия,  топтались в очередях за газетами,  пока газеты еще выходили...  никакого толку.
Так что все просто зависит... от точки зрения, наверное.
- Ты говорил, что часто ходил на ту сторону, даже, вроде, жил там какое-то время. Тебе 
там нравилось?
Он пожал плечами.
- Раньше... да, наверное. Понимаешь, тут... здесь ведь никогда ничего не происходит. 
Ничего не меняется. А там каждый раз было что-то новое. Потом, правда... стало слишком 
опасно.
- Ты имеешь в виду проверку документов, комендантский час и все такое?
- Ну да. - Он нахмурился.- Не думаю, что сейчас имеет смысл туда ходить. Похоже, там 
еще долго будет неладно. Может, опять придется торговать с сульпами - есть племена, которые 
никогда не выходят на равнину.
- А люди - часто переезжают с места на место?
- Да нет, - сказал он. - зачем? Правда, на побережье есть целые деревни. Рыбаки. Перед 
началом кочевья они просто снимаются с места и уходят. Там , знаешь, что делается?
Похоже, просто ради новых впечатлений тут с места никто не двигается.
Я попыталась представить себе мир, лежащий за оградой дома - равнина, лес, и дальше, 
до самого края света, бесконечные топи. Ни огонька, ни жилья. Людям тут оставалось не 
слишком много места. Хотя... были и у нас такие же глухие земли. И живущие там люди годами 
понятия не имели о том, что происходит в большом мире. Но тем не менее, в мире всегда что-
нибудь происходило. Просто здесь, почему-то, людей было мало... слишком мало.
4.
Выехали мы затемно. До города далеко - сказал Хаарт, а нам бы хорошо быть там еще до 
полудня. К моей радости выяснилось, что он запряг лошадь, так что ехать нам предстояло на 
телеге. Не то, чтобы я совсем уж не любила ездить верхом, но за последнее время мне занятие 
это порядком поднадоело - как все, что превращается из удовольствия в необходимость.
Рассвет тут наступал медленно - горизонт затянуло туманом, да так, что было трудно 
сообразить, где мы находимся. Ни неба, ни земли - какое-то однородное серое месиво. Потом 
вокруг начало светлеть, земля неохотно отделилась от неба и я увидела все ту же бесконечную 
равнину.
Это был мир сплошной зелени - никакого другого выбора красок не существовало и глазу 
больше не за что было зацепиться. Покрытосеменные лишь начинали победное шествие по 
земле и были это, в основном, травы. Равнина, переливающаяся зелеными волнами, распахну-
лась от горизонта до горизонта и по левую руку, на самом краю света, виднелся лес, слишком 
синий, чтобы быть лиственным. Солнце так и не появилось, лишь в том участке неба, где оно, 
предположительно, находилось, расплывалось смутное пятно. Пахло нагретой травой, сы-
ростью; чего-то явно не хватало - я все пыталась сообразить, что не так и, наконец, поняла - не 
было привычных и неотвязных комариных облачков над головой. Похоже, насекомых тут 
вообще не было. Может, живет кто-то в лиственной подстилке? Ах да, листвы-то тут тоже нет. 
Ну, во мху, в почве, в хвощах и плаунах, жить кто-то все равно должен. Многоножки какие-
нибудь. То, что Хаарт назвал дорогой, на самом деле было чем-то вроде двойной колеи, еле 
заметной в этой бурной поросли. И было очень тихо. Вообще-то, начинаешь замечать, что очень 
тихо, только когда есть с чем сравнить тишину - какой-то звук все равно должен раздаваться. 
Телега чуть поскрипывала, а лошадь шла уж совсем бесшумно. Так что, когда я подумала о 
тишине, я сразу уловила этот звук.
Это был еле слышный ровный гул. Он доносился откуда-то справа, постепенно становясь 
все громче, пока я не разглядела, наконец, источник шума. Да так и замерла с открытым ртом. 
Из рассказов Хаарта у меня сложилось впечатление, что технический уровень тут довольно 
низкий и поэтому теперь я с удивлением наблюдала, как дорогу перед нами пересекло нечто, 
больше всего напоминающее парящую в метре от земли платформу. Может, она была на 
воздушной подушке, не знаю... Трава под ней чуть заметно пригибалась, но ничего больше. Но 
любое техническое приспособление, в общем-то, было мне не в новинку, а вот те, кто управлял 
этой штукой... Матерь Божия, никогда я такого не видела. Эти существа - их было трое - ростом 
были не больше десятилетнего ребенка, голая кожа их матово отсвечивала серо-зеленым, 
вытянутые вперед головы заканчивались роговыми челюстями, а выше двух темных, 
непроницаемых глаз на покатом черепе явно располагался еще один - теменной. Руки у них 
были хрупкие, с подвижными гибкими пальцами, а еще был хвост - мощный, явно служащий 
опорой и балансиром при передвижении.
- Это еще кто? - изумленно спросила я. Я уже готова была поверить и в неведомую 
кочующую болотную живность, и в живущих в лесах сульпов, но это уже ни в какие ворота не 
лезло.
- Это леммы, - тихонько объяснил Хаарт. - и веди себя с ними прилично. Они чувствуют 
мысли, или что-то вроде.
Я уже собиралась поинтересоваться, что значит "прилично", но тут один из леммов 
поднял тонкую руку, кожа на шее у него задерга-
лась и он сказал:
- Мы, привет.
Голос у него был глухой и невыразительный.
- Привет, - спокойно ответил Хаарт. Он держался так, словно ничего из ряда вон 
выходящего в такой встрече нет.
- Мы в город. - лемм недоброжелательно оглядел меня и сообщил:
- Это кейя с той стороны.
- Ну да, - сказал Хаарт. - Но она живет здесь какое-то время. И наш язык она тоже 
понимает.
- В лесу есть и другие люди с той стороны, - продолжал лемм все так же недовольно. - 
Они делают больно.
Я видела, что ему неприятно говорить об этом, - кожа у него из зеленоватой сделалась 
темно-серой, а горловой мешок мелко задрожал. Почему-то я почувствовала себя виноватой.
- Сама знаю, - пробормотала я, - я и сама от них пряталась.
Будь лемм человеком, он, наверное, пожал бы плечами, но на это они просто не были 
способны физически. Плечевой пояс у него был как у ящерицы-переростка. Зато он, наверное, 
мог вращать головой на все стороны света.
- Там были сульпы, - сказал лемм невыразительно, - их больше нет. Очень плохо. Проход 
закрылся. Этих, с той стороны - их тоже скоро больше нет. Еще до кочевья.
На этом беседа закончилась. Платформа плавно двинулась с места, проплыла над колеей и 
вскоре потерялась в зеленом сыром пространстве.
- Это что же такое? - спросила я, без особого, впрочем, удивления.
У меня уже выработалась привычка принимать все новые явления этого  мира  с  какой-то  
тихой  покорностью. И  верно,  ведь  какой-нибудь  древний грек не удивился бы, встретив в 
оливковой роще Пана, или там, кентавра, например. Так почему бы тут не резвиться явным 
пресмыкающимся,  да еще на каком-то летательном аппарате?
- Люди, - сказал Хаарт.
- Вот это?
- Ну, понимаешь, это все - люди. И леммы, и сульпы. У леммов всегда здорово 
получались всякие технические штуки. Мой дом - его
леммы строили.
Я представила себе дом Хаарта - с его изящными линиями, светильниками, 
наполненными биолюминисцентным газом, с его системой отопления и канализацией - явно на 
основе каких-то биологических приспособлений.
- Для того, чтобы они построили мне этот дом. - продолжал Хаарт - я работал на них лет 
пять - в их фактории. Так обычно это и делается - если ты хочешь что-то получить от леммов, то 
просто приходишь туда и работаешь на них - леммы сами назначают срок, в зависимости от 
того, что тебе нужно. Они могут делать все, кроме оружия, поэтому за оружием и приходилось 
ходить на ту сторону, через проход. Но теперь, похоже, этому пришел конец. Проход закрыт, 
слышала, что он сказал?
- Что значит " Проход закрыт"?
- Ну, тот тоннель, через который ты сюда попала. Теперь через него пройти нельзя. Те, 
кто попал сюда - эти отряды, банды эти - они не смогут выйти обратно. Останутся здесь. Но 
леммы, вроде, говорят, что они долго не протянут.
- Почему?
Он не ответил.
- Кто закрыл проход?
На этот вопрос он тоже не ответил. Вместо этого он продолжал:
- Они очень мирный народ, леммы. Понимаешь, у них так устроены головы, что они 
чувствуют все, о чем думают другие люди. Так что, если кому-нибудь поблизости плохо или 
больно...
- Им тоже делается плохо?
- Да.  И они разговаривают с нами, но между собой - нет. Думаю, они и нас понимают 
независимо от того,  отвечаем мы им или нет. Это просто так,  для удобства.  И никогда не говорят о 
себе "я", всегда "мы". Может...Может, они вообще не знают, что такое "Я".
Я задумалась.
- Уж не знаю, хорошо это или плохо.
- Не то и не другое. Это так и есть.
- А что из себя представляет город?
- Просто такое торговое место.
Они, видимо, существа общественные, эти леммы, настолько связанные друг с другом, 
что каждый из них просто не может воспринимать себя, как отдельную личность. А, раз так, 
они, скорее всего, не любят путешествовать поодиночке - поодиночке им страшно и неприятно и 
всегда подстерегает опасность эмоционального удара со стороны. И поселения их, наверное, 
что-то вроде улья или муравейника - по сути своей, я имею в виду. А путешествующие 
поодиночке люди - другие люди, кейяр, как подчеркнул Хаарт, должны казаться леммам 
совершенно невероятными созданиями.
Так что, действительно, это был странный мир. В нашем, агрессивном, раздробленном, 
напористом, леммы просто не выжили бы - минуты не выдержали. Уж слишком тяжким был бы 
для них психологический фон. А тут они прекрасно уживаются. Если три настолько разных пле-
мени могут существовать бок о бок, должно быть что-то, что удерживает их в равновесии - 
какой-то стабилизирующий фактор.
Меня убаюкала не столько дорога, - я вообще-то, люблю ездить, особенно, когда к этому 
не надо прилагать никаких усилий, сколько унылое однообразие ландшафта. Когда глазу не за 
что зацепиться, поневоле впадаешь в какой-то причудливый ступор. В голове крутилась какая-
то мешанина - обрывки чужого языка, невероятные догадки - все то, что тут же забываешь, 
проснувшись. Хаарт разбудил меня, сказав:
- Проснись, подъезжаем к городу.
Это и вправду было такое торговое место.
Больше всего оно напоминало базарную площадь. По бокам ее тянулись длинные унылые 
строения - то ли склады, то ли постоялые дворы. Самое высокое из этих зданий гордо вздымало 
целых два этажа. Земля на площади была хорошо утоптана и на этой земле рядами сидели люди 
- не только люди, как я потом разглядела, а рядом были навалены кучи всякого барахла. Хаарт 
привязал лошадь у коновязи - лошадей по периметру площади топталось довольно много,- и мы 
отправились на
рынок за покупками. Я брела следом за Хаартом,  то и дело натыкаясь
на всякую всячину, разложенную на земле,  и попутно пыталась понять,
что из себя представляет местная публика. Народ тут был самый разный
- я увидела нескольких сульпов, но они ничего не продавали, а рылись в грудах вещей, выискивая 
что-то нужное для своей лесной жизни, но
людей - настоящих людей - было огромное большинство.
Они все были неуловимо похожи друг на друга - один народ - темноволосые, скуластые, в 
ярких домотканных одеждах. Женщин среди них было очень мало, а те, что были - в основном 
старухи, сидящие на корточках с отсуствующим видом. Самой распространенной одеждой тут 
были шерстяные пончо со сложными геометрическими узорами. Уже потом Хаарт сказал мне, 
что по расцветке и узору можно узнать, откуда этот человек родом - я имею в виду, из какой 
деревни или местности. У нас, кажется, у каких-то народов тоже что-то в этом роде
бывает , верно?
Но интереснее всего было рассматривать не людей - в большин-
стве своем они  казались какими-то заторможенными,  словно сонными,
- а то, что они продавали. Это был какой-то фантастический склад барахла! Тут были какие-то 
рюкзаки из лоскутов чешуйчатой кожи, ножи
с резными костяными ручками, всяческая хозяйственная утварь, седла, упряжь, и, неожиданно - 
фонарик на батарейках, болотные резиновые сапоги, капроновые рыболовные сети - все явно 
нашего производства, все - с той стороны. Похоже, через проход шел налаженный товарообмен - 
до того, как он закрылся, проход этот. Интересно, как они будут
теперь менять батарейки? Я даже обнаружила в куче вещей вполне приличный портативный 
радиоприемник, а это означало, что где-то есть и передатчики.
Хаарт уже продал то,  что он там продавал , я так и не по-
няла, что это было, и теперь прятал в поясную сумку деньги - если эти серебристые квадратики с 
дыркой в одном углу можно назвать деньгами.
Я подошла к нему и спросила:
- А покупать мы тут что-то будем?
Мне очень понравился нож с костяной ручкой.
- Тебе нужна какая-то приличная одежда,- сказал он.  - Правда, это без толку. Все равно 
по тебе видно, что ты с той стороны.
- Какая приличная одежда? Это одеяло?
- Чем плохо одеяло? На самом деле, это очень удобная штука.
В общем, мы купили такое пончо, я, правда, хотела синее с белыми и коричневыми 
узорами просто потому, что мне понравилось сочетание цветов, но Хаарт сказал, что такое 
нельзя, потому что такие, видите ли, носят на болотах, и пришлось мне напялить красно-корич-
невое, а красный цвет я терпеть не могу с детства. Купили мы кожанные штаны - вот это, как раз 
было то, что надо, потому что, похоже, конный транспорт тут - единственное средство 
передвижения (не счи-
тая летающих  платформ леммов) и верхом придется ездить много.  Еще
был куплен нож с костяной ручкой,  потому что Хаарт сказал, что нож
мне пригодится.
- Может, мне пригодится ружье? - спросила я.
- В кого ты хочешь стрелять? - раздраженно отозвался Хаарт.
Я, в общем-то, ни в кого не хотела стрелять, но, исходя из всякой приключенческой 
литературы у меня составилось представление, что иметь при себе оружие в полудикой 
местности вроде как положено.
- Ну,хотя бы, в этих твоих, в хаэд,- неуверенно сказала я.
- И не надейся, что сможешь справиться с хаэдой, хоть с ружьем, хоть без, - резонно 
возразил Хаарт, - а больше стрелять тут не в кого. Если не хочешь напороться на них, держись 
подальше от Ко-
чевья, вот и все.
В этом мире, где не в кого было стрелять, сумерки были такими же долгими и 
заторможенными, как и рассвет - небо продолжадло мерцать, словно возмещая живущим под 
ним тот свет, на который поскупилось днем, но, наконец, все же и оно погасло. Я так и не 
видела тут ни луны ни звезд. Понятно, что сквозь такую плотную облачность звезд не 
разглядеть, а вот с луной сложнее - ее вообще могло не быть. Может, ее отстуствие и послужило 
причиной тому, что этот мир стал таким, каким он стал - без приливов и отливов, без резких из-
менений климата, без глобальных катаклизмов. А если тут, все же, и есть луна, то на что она, 
интересно, похожа? Вообще-то, чтобы выяснить, есть тут луна, или нет, достаточно побывать на 
побережье - Хаарт сказал, что от дома до моря всего лишь сутки езды. Но на побережье, говорил 
он, всегда небезопасно - хаэды там встречаются задолго до начала Кочевья. В сущности говоря, 
Кочевье это - просто какая-то массовая сезонная миграция - может, на дальних болотах, которые 
находятся в тысячах километров отсюда, просто наступают хо-
лода и те существа,  - пресмыкающиеся,  скорее всего,  - которые на
закапываются в ил, не засыпают на зиму, толпами валят сюда, к более
теплым местам...  не знаю.  Скорее всего,  так. Их гонит с места на
место то же, что в нашем мире швыряет толпы людей из страны в страну, то, что погнало в 
невероятные здешние леса вооруженные банды с той стороны - голод и страх.
Народ на торговом месте стал потихоньку рассеиваться, кто куда, часть телег отъехала, я 
сначала думала, что мы тоже поедем, но Хаарт повел лошадь к тому двухэтажному небоскребу. 
Он, действи-
тельно, оказался  постоялым двором - назвать это заведение гостиницей
у меня язык не повернется.  Стойла для лошадей были за  серой
высокой оградой, сделанной из того же странного материала, что и ог-
рада в доме у Хаарта - пористое ,  похожее на  пемзу  вещество,  но
цельное, точно бетон - ни швов,  ни стыков.  Я дожидалась во дворе,
пока Хаарт распрягал лошадь - окна в доме были освещены, но снаружи
сквозь них  можно  было разглядеть лишь темные бревенчатые стены да
потолок - так высоко они располагались.
- Вперед! - сказал Хаарт и мы вошли в дом.
Там было неуютно. В незнакомом помещении, да еще в присуственном, всегда неуютно, а 
тут и подавно. Свет здесь был тусклый и какой-то мутный,что ли. Он исходил от висящих на 
стене ламп - природный газ, по-моему. В углу располагалось громоздкое сооружение, видимо, 
представляющее собой буфетную стойку, а посредине комнаты, параллельно друг другу, стояли 
два длиных дощатых стола. Когда мы вошли, сидящие за столами люди повернулись к нам - те 
же ничего не выражающие лица, что и на базаре.
- Иди наверх- сказал  Хаарт.
Я пробормотала что-то насчет того, что неплохо бы выпить чего-нибудь горячего, если уж 
поесть тут нельзя.
- Иди наверх и закрой за собой дверь, - повторил Хаарт, - я принесу тебе поесть.
Я поднялась по деревяной стертой лестнице, по-прежнему чувствуя спиной внимательные 
взгляды. На втором этаже было несколько комнат - все они сейчас были пусты. Я вошла в 
ближайшую. Не комната
- каморка с наклонным потолком и крохотным окном. Из окна в лиловых сумерках проглядывала 
все та же бесконечная равнина под мягко осве-
щенным небом - где-то, у самого края, светились тусклые огоньки. В комнате была постель - 
низкие дощатые нары, покрытые домотканой дерюгой. Я повалилась на них, не раздеваясь - 
благодарение Богу, тут нет насекомых. Снизу доносился глухой шум - невнятный гул голосов, 
но, для такого скопления народа, впрочем, не слишком громкий. Мне приходилось бывать в 
самых разных гостиницах, в самых разных городах, - эта была еще не самая противная. На 
дверях не было запора, никакого замка, ничего - я их просто прикрыла за собой, когда вошла. 
Убаюканная этим мерным монотонным гулом, напоминающим шум морского прибоя, я 
задремала.
Разбудил меня Хаарт. Он принес пресную лепешку и отвар из трав, который тут у них 
безуспешно притворялся чаем. Пока я расправлялась со всем этим добром, он, сидя на краю 
постели, расшнуровывал сапоги.
- Почему они все на меня так уставились? - поинтересовалась я.
- Здесь редко бывают женщины, - пояснил Хаарт - это не в обычае.
- А что тут тогда делают женщины? Дома сидят?
- В основном, да. Я бы тебя оставил, но дом стоит на отшибе. А вокруг неспокойно.
- Из-за чего, из-за Кочевья?
- Нет, - ответил Хаарт.- Из-за банд с той стороны. И, кстати, никогда на людях не вступай 
первая в разговор.
- Это тоже не принято?
- Да.
- А у нас не так.
- У вас все друг друга перестреляли, - возразил он. - Там сейчас такое делается... Я думаю, 
потому и Проход закрылся.
Значит там смертоубийство. Что ж, к тому шло... Никаких угрызений по поводу того, что 
они занимаются этим без моего участия, у меня не было. Я попала в другой мир, я все равно. что 
мертва. Там холод и голод, и беспредел, и войска в оцеплении. Но дело не этом...
- Кто закрыл Проход? Как это получилось, что через него больше нельзя пройти, я хочу 
сказать?
Я уже пыталась задать этот вопрос и , примерно, с тем же результатом.
Хаарт пожал плечами.
- Не знаю. Но если Проход закрыт, значит, его кто-то закрыл. верно? А может, он и сам 
как-то закрылся.
- Послушай, это же не просто дырка какая-нибудь. Это что-то, связанное с огромной 
энергией... поля какие-то. - Я и сама не понимала, что оно такое, поэтому звучало все это как-то 
неубедительно.
- Чтобы открывать или закрывать такие штуки, нужно иметь очень высокий технический 
уровень. И огромные мощности. И, потом, леммы... Они не сказали, что Проход закрылся. Они 
сказали, что он закрыт. А это разные вещи - правда?
- Я примерно представляю себе , о чем ты говоришь, - сказал Хаарт, - но я, правда, не 
знаю. Может быть...
- Что?
- Нет. Ничего.
Было ясно, что больше от него ничего не добиться. Может, попробовать по-другому?
- Послушай, а зачем тут радиоприемник? Я видела на рынке. Что тут слушать? Значит, тут 
кто-то что-то передает?
- Ну, конечно, кто-то передает, - раздраженно ответил Хаарт, он уже явно начинал 
злиться, - я сам передаю. У меня наверху передатчик стоит. Мало ли что может случиться, 
Кочевье может свернуть
с тропы  -  такое иногда бывает,  или эти твои бандиты нападут.  Да
все, что угодно. Я же тебе говорил, старайся задавать поменьше вопросов. Почему ты все время 
задаешь какие-то бессмысленные вопросы?
Видимо, женщине не к лицу задавать вопросы, равно как и вступать первой в разговор. 
Это дурной тон. Но дело не в том, что я нарушаю какие-то обычаи, у меня сильное подозрение, 
что Хаарт стерпит, если я только не опозорю его на людях. Дело в том, что тут, вообще, похоже, 
никто не задает вопросы. То ли им просто не приходит в голову задуматься над устройством 
этого мира, то ли здесь, как и во всяком другом приличном обществе, существуют свои 
запретные темы - есть вещи, о которых не принято говорить. Все о них знают, все молчат. 
Причины в таких случаях могут быть самые разные, но результат всегда один и тот же. Но если 
молчат люди, тог-
да, может, скажет кто-нибудь другой? Леммы? Они-то явно что-то знают. В конце концов, это 
была именно их новость.  Они  вообще много чего знают,  эти леммы,  раз умеют читать мысли.  
Я и сама не понимала, почему они произвели на меня такое впечатление, эти существа. Может 
потому, что не казались карикатурным подобием людей,  как те же сульпы. Это было нечто,  
чему у нас не было никаких аналогий. Они ничем не напоминали нас, они не были людьми, но 
из  под этих хрупких,  нечеловечески гибких пальцев выходили изделия удивительной красоты 
и формы.  Странно - а ведь на рынке я не видела  ни одной людской поделки, ни  одной  
безделушки - ну,  вроде тех дурацких ковриков с лебедями и русалками,  которых полным-
полно на наших базарах.  Все вещи добротные, даже красивые, но все функциональное, ничего 
просто так... для красоты... для удовольствия...
5.
Утром, когда мы собирались, я молчала, как зарезанная - надеюсь, Хаарт был доволен.
Опять же, никуда мы с утра не поехали, а вновь отправились бродить по базару. Рыночная 
площадь довольно быстро наполнялась народом, хотя, самое оживленное время, видимо, 
приходилось на полдень.
- Нам надо купить муку,  - сказал Хаарт, - и соли.-
И нырнул в эту толпу.
Я пробиралась за ним. В голову мне закралось нехорошее подозрение, что , раз тут 
женщина не может слова молвить, как у нас на Востоке, то и тяжести тоже положено таскать ей. 
А мужчина должен идти впереди и отмахиваться кинжалом.
И тут я впервые увидела конченного.
Он сидел на земле - может, он и мог передвигаться без посторонней помощи, но это 
должно было стоить ему огромных усилий - расплывшаяся, бесформенная туша, настолько, что 
руки и ноги у него походили на чудовищные ласты.
Я отвела в сторону взгляд, как обычно делаешь, когда сталкиваешься с каким-нибудь 
уродством или увечьем, и уже хотела пройти мимо, но тут он меня окликнул:
- Эй!
Я вздрогнула и обернулась.
- Привет, - сказал он.
Он говорил на языке той стороны.
- Ты ведь оттуда, верно? - сказал он. - повезло тебе. Вовремя ты оттуда убралась. Там 
сейчас, знаешь, что творится?
- Может, не везде, не во всем мире, я хочу сказать... - Я все еще старалась не смотреть на 
него.
- В Европе - точно. Послушай, а ведь я тебя знаю. И отца твоего помню. Я еще на лекции 
к нему ходил и в экспедиции с ним пару раз ездил, не помню как его фамилия.
Я помнила, как его фамилия, этого человека- каким-то образом я узнала его. Звали его Ян 
и, когда я его последний раз видела, он был нормальным стройным парнем. Лет пять назад это 
было, а потом он куда-то делся. Тогда многие куда-то девались, все носились по свету, как 
безумные, в предчувствии грядущих катаклизмов...
Хаарт окликнул меня из толпы и я была рада этому. Под насмешливым взглядом человека 
с той стороны я попятилась, потом повернулась и кинулась бежать.
Хаарт уже грузил мешки на телегу. Видимо, насчет тяжестей я напрасно беспокоилась.
- Ну, что опять? - спросил он.
- Там сидит человек... он выглядит очень страшно.
- А, - сказал Хаарт, - это, наверное, конченный.
- Что это значит?
- Болезнь.
- Заразная?
- Нет. Не думаю. - Он забросил последний мешок на телегу и кивком велел мне садиться, - 
во всяком случае ты можешь не волноваться.
- Я... почему?
- Потому, что женщины ей не болеют.
Хоть в чем-то здесь женщинам повезло. Но все равно, неприятная штука.
- Я его знаю. Он с той стороны.
- Ну и что? Люди с той стороны чаще всего и заболевают. И довольно быстро.
Вообще-то, так оно и должно быть. Если предположить, что у местных есть иммунитет. А 
женщины не болеют потому, что она, болезнь эта, как-то связана с у-хромосомой... Но все это 
были малопри-
ятные мысли и я быстро их оставила.
Я и не заметила, как мы выехали из города - несколько десятков метров, и перед тобой 
слева и справа переливается травой равнина, шум базарной площади остался за спиной, он все 
затихал, затихал, затих и мы снова оказались одни в мире. Казалось, Хаарту и было легче 
одному, чем с людьми, он сразу как-то расслабился, словно что-то там выталкивало его из толпы 
или он не принимал их, не
знаю. Вообще, не знаю, насколько тесно тут люди между собой общаются - даже из того, что 
мимоходом сказал мне Хаарт, было понятно, что отношения тут строго регламентированы... 
того нельзя, этого нельзя... Но до чего они спокойнее наших... ни одной драки за весь базарный 
день.
Я все еще размышляла над этим, больше по инерции, убаюканная мерной тряской телеги, 
как вдруг лошадь резко остановилась. Хаарт бросил поводья и спрыгнул на землю.
- Эй, что там?
- Погляди.
Я посмотрела в том направлении, куда он показывал и, поначалу, ничего не увидела. 
Потом... Высокая, по пояс, трава в том месте ко-
лыхалась как-то иначе.  Хаарт уже бежал туда, разрывая перепутанные
стебли. Я видела, как он наклонился, пропал из виду, потом появился
вновь и крикнул:
- Иди сюда!
Я слезла с телеги.
Трава была такая сырая, что, не будь я в новых кожаных штанах, я бы тут же промокла, как 
если ступила бы в реку. Наконец, я добралась до Хаарта и увидела какую-то темную массу у его 
ног - эта масса вяло шевелилась.
- Помоги мне дотащить его до телеги.- Сказал Хаарт.
Это был сульп. Он лежал на животе, его мощные, покрытые бурым мехом руки вытянуты 
вперед, словно он пытался ползти к дороге. Темная шкура казалась мокрой от росы, но, когда я, 
сев на корточки, дотронулась до него, ладонь моя стала красной.
- О Боже! - сказала я. - Да он ранен! Кто его так? Какой-нибудь хишник?
- Ты что же, не видишь? - раздраженно бросил Хаарт. - Это же огнестрельные раны. Это 
ваши.
- Ты так говоришь это, как будто я имею к ним какое-то отношение.
- Но ведь ты же все время хочешь стрелять, разве нет? Помоги мне перенести его.
Я собрала остатки здравого смысла и сказала:
- Нет, так не пойдет. Нужно переложить его на попону. Если мы потащим его за руки и за 
ноги, он умрет.
- Он и так умрет, - возразил Хаарт, но, тем не менее, поднялся с колен и пошел за попоной. 
Я осталась рядом с раненным существом. Он лежал, уткнувшись лбом в траву, так что лица не 
было видно - только затылок с массивным костяным гребнем. Таких существ - или почти таких - 
обычно рисуют в учебниках зоологии,  они идут в цепочке, держась друг дружке в затылок,  в 
руках у них намалеваны какие-то дубинки, а впереди цепочки - человек прямоходящий с 
человеком разумным.
Хаарт принес попону, мы расстелили ее рядом с сульпом и перекатили его на бок. Он 
слабо застонал. Я нажала на здоровое плечо и опрокинула его на спину, при этом из раны на 
груди толчком выплеснулся фонтан темной крови. С пулевыми ранениями я сроду дела не 
имела, а тут еще абсолютно чуждое существо. Тем не менее было ясно, что рана сквозная и, раз 
он не помер мгновенно, может, ничего важного и не задето. Я стащила свою хорошенькую 
хлопчатобумажную блузку - здесь-то не было хлопка, только лен, - и, как могла, перетянула
рану. Сульп больше не стонал, но, видимо, лишь потому, что находился в глубоком обмороке. 
Мы с трудом перенесли его на телегу - весил он явно больше ста; я подсунула ему под голову 
мешок с овсом, чтобы уберечь от тряски. Лицо у него было страшное - я имею в виду, не из-за 
ранения, а вообше страшное - неумелая карикатура на человека.
Расплющенный нос, скошенный лоб, выступающие надбровные дуги... все, как положено.
Хаарт уже подобрал вожжи и лошадь мягко двинулась с места.
- Мы повезем его домой? - осторожно спросила я. Не очень-то весело обихаживать такую 
громадину.
- Нет, - ответил Хаарт, - в становище. Не знаю, откуда он, но тут есть становище, в лесу 
неподалеку.
Синяя полоса леса приближалась медленно - мы сделали остановку, чтобы поесть и 
выпить теплого пива из глиняного кувшина. Я налила пива в кружку и попробовала напоить 
сульпа - он глотал, но в сознание так и не пришел. Я думаю, что для него так было и лучше - 
может, здесь и существовали какие-то болеутоляющие снадобья, наверняка растительного 
происхождения, но я-то ничего о них не знала.
К полудню стало почти жарко, роса со стеблей начала испаряться и вокруг одуряюще пахло 
разогретой травой. Зелень и зелень - цветов,
которые у нас все время попадаются в полях и считаются сорняками, тут не было - ни цветов, ни 
опыляющих их насекомых. Только однодольные, только травы, а, когда мы подъехали к лесу, то 
оказались в густом покрове папоротника.
Это был очень тихий лес - никаких певчих птиц, хотя вообще-то, птицы тут,  вроде были - я 
пару раз видела,  как над равниной высоко в  небе парили черные,  точно вырезанные из бумаги 
силуэты. Это был лес, по которому можно было проехать в телеге,  поскольку он был полностью 
лишен подлеска.  Колея  шла под уклон и почва становилась все более сырой. Тут уже росли не 
хвойные деревья,  а что-то коленчатое, раздутое, с нежной бледной зеленью. Хаарт повернул 
лошадь, запахло дымом и мы оказались вскоре в становище сульпов.
Все поселение состояло из нескольких шалашей или шатров, по моему, сложенных из 
полых стволов этих странных деревьев, и центральной площадки для очага - видимо, она 
служила местом общего сбора. В печи, сложенной из камней, горел огонь и в огромном котле 
варилось что-то сьедобное. Мне потом пришлось попробовать это варево
- это оказались коренья, а сульпы, при всем их внушительном облике, на самом деле были 
вегетарьянцами. Около огня возилась куча детишек
- они были голенькими - я имею в виду, что шерсти на них не было и они вполне могли сойти за 
детенышей какого-нибудь человеческого племени. Хаарт, просунув голову за полог одного из 
шатров, обьяснялся с сульпами на их странном наречии. Наконец, из шатра вылез патриарх - 
шерсть у него на груди была седая, а суставы рук и ног явно подагрические. Он наклонился над 
раненным, лежащим на телеге, оглядел его своими маленькими черными глазками и что-то 
буркнул. Потом протопал к другому шатру и оттуда, после недолгих переговоров, вылезли еще 
двое - одна из них совершенно определенно женщина
- отвисшие груди свободно болтались по сторонам мощной грудной клетки. Сульпы подошли к 
телеге,  без всяких усилий  подняли  попону  и утащили раненного  в шатер.  Через несколько 
минут оттуда раздалось монотонное пение, сопровождаемое ударами чего-то мягкого (ладоней?) о 
какой-то гулкий предмет.
Я повернулась к Хаарту, который раскуривал трубку, прислонившись к чешуйчатому 
стволу огромного хвоща.
- Что с ним будет дальше?
- Может, он умрет, - резонно ответил он, - Может, нет.
- Они будут лечить его как-то?
- Ну, у них есть свои способы. Сульпы очень хорошо разбираются в травах.
- А теперь что будет?
- Теперь, думаю, они нас накормят.
Нас действительно накормили, с моей точки зрения, в обход всяких санитарных правил, 
потому что все ели из того самого котла одной ложкой, которую передавали по кругу. Я 
проглотила пару ложек из вежливости, по вкусу это была дрянь порядочная, и дальше 
пропускала свою очередь, просто наблюдая за происходящим. Я уже поняла, что, несмотря на 
свою пугающую внешность, сульпы были существами покладистыми - никакой толкотни, 
никакого права сильного. Дети ползали повсюду и время от времени какая-нибудь мамаша 
отпихивала от раскаленных углей уж слишком подвижного исследователя.
Когда мы возвращались домой, Хаарт держал ружье на коленях.
6.
Я не нашла передатчика, а приемник действительно был, добротный приемник с той 
стороны. Из-за такого же, только размером поменьше, я и влипла во всю эту историю. Я сразу 
начала крутить колесико - истосковавшись хоть по каким-то новостям, но это был напрасный 
труд. Понятно, что никакой музыки тут не было, да и быть не могло, но и новостей тут тоже не 
было. Монотонный, равнодушный голос - я так и не поняла, кому он принадлежал - я имею в 
виду, человеку ли, - периодически соскальзывая с настойки, твердил что-то о каком-то пожаре в 
каком-то квадрате. Пока я пыталась отыскать что-то повеселее, голос уплыл окончательно, но 
тут выплыл еще один
- этот уж точно принадлежал человеку, и я узнала о том, что, продвигаясь от Белого мыса на 
северо-запад, какой-то Каас с побережья встретил стаю хаэд, голов десять-пятнадцать, 
направлявшуюся на юговосток. Точное количество голов этот Каас считать не стал, а благо-
разумно предпочел убраться оттуда подальше. Видимо, правильно сделал. Мне уже порядком 
поднадоело это развлечение, но тут в комнату вошел Хаарт и спросил, не слыхала ли я сводку 
погоды. Перед началом Кочевья погода меняется, объяснил он, начинаются грозы, сильные 
ветры и лучше бы знать об этом заранее.
- А кто следит за погодой? - спросила я. До сих пор я так ни разу не столкнулась тут с 
организованной формой деятельности.
- Да никто, - ответил Хаарт. - Леммы иногда сообщают, если идет уж очень сильный 
ураган. Они как-то держат связь друг с другом. Дальние поселения, я хочу сказать.
- И никаких станций, никаких барометров?
- Какие тут станции, - ответил Хаарт, - а барометр я пронес с той стороны. Но он все 
время показывает только ту погоду, которая уже есть, по-моему.
Барометр показывал бурю.
Хаарт подозрительно оглядел его и даже постучал пальцем по стеклу, но на эту меру 
физического воздействия барометр никак не отреагировал. В результате Хаарт решил, что 
лишняя предосторожность не помешает и отправился во двор убирать сено, а мне велел закрыть 
ставнями окна. Я и сама не слишком доверяла показаниям барометра - точно такой же стоял у 
нас дома и, сколько я себя помню, показывал "Великую сушь", но окна честно задраила. К 
полудню небо, и без того облачное, затянула какая-то дымка, подул слабый ветер - это казалось 
тревожным уже потому, что до сих пор несколько недель никакого ветра не было.
К вечеру это уже был не ветер - это действительно был ураган. Он колотился о дом так, 
словно хотел вытрясти из него душу. Сквозь щели в ставнях были видны вспышки света - в 
небесах разгоралось какое-то грандиозное действо,на которое нас явно не приглашали.
Я начала беспокоиться о том, что одна из этих великолепных молний может шарахнуть в 
дом и допытывалась у Хаарта, есть ли тут громоотвод. Когда не удалось растолковать, что это 
такое, он отве-
тил, что громоотвод есть.  Леммы разбираются в таких вещах,  сказал
он, а грозы тут часты.
- Ты говорил, что целых пять лет работал на леммов, да? А что ты там делал?
- Ну, больше всякую физическую работу. Леммы не слишком сильные, сама видела.
- И жил там же?
- А что? Там забавно.
Больше мне ничего из него вытянуть не удалось - он отвечал на мои вопросы, верно, но, 
чтобы узнать то, что тебе действительно интересно, нужно знать, какие вопросы задавать. А для 
этого нужно лучше ориентироваться в окружающем мире. А для того, чтобы лучше 
ориентироваться, нужно больше о нем знать. А для того, чтобы больше о нем знать, нужно 
задавать больше правильных вопросов. Замкнутый круг какой-то.
Словом, я оставила это бесполезное занятие, тем более, что разговаривать было трудно - 
такой грохот стоял снаружи, и попыталась управиться с хлебом из новой муки. тут была очень 
хорошая печь
- хорошая для того, кто умеет обращаться с печью, а не с газовой плитой. Теоретически, я и 
раньше знала, что хлеб где-то выпекают, но саму технологию этого процесса представляла себе 
довольно смутно. Тут у них было что-то вроде сухих дрожжей - сначала тесто у меня
убежало, потом село, в конце концов Хаарт сказал, что есть это можно, если не придется 
угощать гостей.
Понятно, что никаких гостей не предвиделось - уже хотя бы потому, что за все это время я 
не видела здесь ни одного нового лица
- словно дом стоял на краю мира. И, поэтому, когда посреди всего этого грохота я услышала 
стук молотка о медную дощечку, то решила, что мне это просто померещилось. 
Первым услышал его Хаарт. Он подхватил стоявшее в коридоре ружье, снял с крюка 
дождевик и вышел. Я побежала за ним. Не знаю, что я там ожидала увидеть, во всем этом 
разгуле стихий, да и Хаарт, видимо, не ждал ничего хорошего, но на этот раз мы промахнулись. 
А зрелише, вообще-то, было жуткое. Весь горизонт был охвачен огненной пульсирующей 
лентой, грохот прокатывался от края неба до края прямо через наши бедные головы, а в зените 
то и дело взрывались ослепительные деревья. Газовый фонарь над высоким крыльцом казался 
насмешкой над всей этой роскошью. И, посреди неземного великолепия,
перед воротами стояла запряженная в телегу лошадь.  Ей все  это  не
нравилось - она прижимала уши и все пыталась куда-то отодвинуться.Я
сначала пожалела лошадь, а уж потом ее хозяев - они, по крайней мере, сидели в телеге, 
накрывшись какой-то дерюгой.
Хаарт передал мне ружье (которое я тут же нервно отставила подальше), натянул 
дождевик и пошел открывать ворота. Я вернулась в
дом, поскольку решила,  что, пожалуй, неплохо хотя бы заварить этот
дупацкий чай, чтобы гости не подавились моим хлебом. Они провозились какое-то время во 
дворе, распрягая лошадь, и, когда вошли, чайник уже кипел на плите - двое насквозь промокших 
людей, мужчина и женщина в одинаковых красно-белых пончо. Небесный фейерверк, видимо, 
не произвел на них никакого впечатления - они не выглядели напуганными, просто усталыми и 
замерзшими. Мужчина ( женщина не
сказала ни слова) объяснил, обращаясь исключительно к Хаарту, как будто меня тут не было, 
что они ехали с побережья, поскольку везут на продажу в город какую-то рыбу и хотят 
управиться до Кочевья, но в такую погоду лучше переждать под крышей и все такое... При этом 
он сидел, а женщина стояла. Я на всякий случай тоже решила не садиться, и только тихо 
радовалась в душе, что гости сюда ходят не часто. Хаарт сухо велел мне накрывать на стол - 
сама я проявлять
инициативу не рискнула. Мечась между гостиной и кухней, я все время посматривала на бедную 
бабу - она так и не села, и не начала есть, пока ее спутник не отодвинулся от стола. Я на всякий 
случай отступила подальше в тень, но демонстрировать приличное воспитание мне пришлось 
недолго - Хаарт вскоре отвел их во вторую спальню, помог мне убрать со стола и сказал, что 
вообще-то, все это чушь, но ,вообще-то, лучше, чтобы я и впредь на людях вела себя примерно 
так же. А то пойдут всякие нехорошие разговоры, сказал он. Видимо вроде того, что он по 
вечерам меня мало бьет, что ли...
Дождь шел всю ночь и все утро, на улице была такая темень, что я потеряла всякое 
представление о времени. Когда я проснулась, постель рядом со мной была пуста, я подхватила 
лежащие на полу часы - было уже девять утра - условных девять утра, потому что я подвела 
часы по солнцу. Я опять испугалась, что опозорю Хаарта перед гостями и поэтому очень 
торопилась - так торопилась, что заметила, что у нас прибавилось народу, только когда 
спустилась вниз, в гостиную.
Теперь они оба стояли - и мужчина, и женщина - они прижимались к дощатой стене и 
глаза у них были широко открыты. Хаарт тоже стоял у стены, ближе к окну, он увидел меня и 
чуть заметно покачал головой, но было уже поздно.
- Спускайся вниз. - сказал новый пришелец.
Он сидел за столом и держал на коленях автомат. Поза у него была наглой - подчеркнуто 
наглой, вызывающей, точно он все время кричал "Посмотрите, кто тут хозяин!". Второй рылся в 
кухонных за-
пасах - они, видимо, здорово оголодали в лесу. Их одежда уже давно
обтрепалась, а  дождь,  который до сих пор шумел за окнами,  не
улучшил ее состояние. Думаю, они и сами были растеряны и напуганы,
эти мародеры,  но от этого они были только опаснее.
Я спустилась по лестнице, почему-то стараясь двигаться как можно тише, и встала на 
нижней площадке. Тот, что сидел за столом, поглядел на меня и удивленно воскликнул:
- Э, да ты погляди!
Его напарник обернулся. У него было странное, полубезумное выражение лица - будто он 
вот-вот ни с того ни с сего истерически расхохочется, или начнет палить во что попало. Похоже, 
он был не в себе , да еще при оружии - кобура висела у него на поясе. Меня охватил тоскливый 
ужас, а я думала, что мне больше никогда не придется его испытывать... не здесь.
- Да она с той стороны! - сказал он. - Ты погляди, как нам повезло!
- Ты понимаешь, что я говорю? - обратился он ко мне.
Я украдкой взглянула на Хаарта. Он глядел в одну точку, лицо его ничего не выражало.
- А то они что-то лопочут по-своему, хрен поймешь.
- Да, - сказала я. - Понимаю.
Что толку было притворяться. За километр было видно, что я с той стороны - у местных 
был совсем другой тип лица, да и повадка, наверное, другая.
Он бросил мне под ноги пустой рюкзак.
- Собери нам поесть.  - сказал он, - и принеси чего-нибудь выпить. Давай, шевелись.
Я нагнулась и подобрала рюкзак.  Тот, второй мародер продолжал рыться в кухонных 
шкафах. Почему-то это меня разозлило больше всего
- я только вчера навела порядок на полках, а эта сволочь лезет туда своими грязными лапами.
- Все продукты в погребе, - сказала я. И сама испугалась - а вдруг тот, второй, попрется 
туда сам, или, что еще хуже, следом за мной.
- Так иди, принеси, - раздраженно сказал тот, что с автоматом.
- Чего ты ждешь?
В погреб вела дверь из кухни - у дальней стены. Сейчас она была закрыта.  По-прежнему 
стараясь ступать тихо, словно это делало меня невидимой,  я двинулась вдоль стены.  По пути я 
прихватила фонарь в плетеной сетке; в комнате за моей спиной стоял полумрак. Все молчали. 
Самым громким звуком был шум дождя за окном.
На пороге я обернулась и поглядела на Хаарта. Он смотрел на меня напряженно, словно 
пытался что-то сказать, но свет фонаря бил мне в глаза, а тот, что сидел за столом, прикрикнул:
- Ты что, заснула!
И я нырнула в темный подвал.
Оказавшись в безопасности тесного помещения я на минутку застыла, пытаясь осмыслить 
происходящее. Все это было словно во сне, словно не на самом деле. Я уже понимала, что от 
них так легко не отделаешься - они, похоже, были на грани безумия, вызванного страхом перед 
чужим, непонятным миром, да и ничего их здесь не сдерживало. Я кинула в рюкзак круг сыра, 
торбу с сухарями и налила вино в глиняный кувшин. Потом подобрала фонарь и двинулась к 
двери. И тут я увидела, что ее можно запереть изнутри. Оказывается, тут был внутренний засов, 
в погребе. Больше всего на свете мне хотелось это сделать - дверь была очень прочная, они меня 
никогда не достанут, а просидеть я тут могу хоть месяц - при таких-то запасах. Я поднесла 
ладонь к засову, потрогала холодный металл, неохотно отняла руку и побрела по лестнице 
наверх.
Они так и стояли у стены - все трое. Хаарт метнул в меня негодующий взгляд.
- Идиотка, - сказал он сквозь зубы на местном наречии.
Я пробормотала:
- Но, Хаарт, откуда же я знала... что мне нужно было запереться и оставить вас тут?
- Что вы там лопочете? - Прикрикнул тот, что сидел у стола. - Положи рюкзак на стол, 
ты...
Я положила рюкзак и попятилась к стене. Мне было стыдно и страшно. Хаарт хотел, 
чтобы я закрылась в погребе. Видимо, это единственное, что можно было сделать - они не 
пытались защищаться. Хаарт хотел, чтобы я была в относительной безопасности, потому что 
больше сделать ничего не мог. На того, другого, на ночного гостя, я и не рассчитывала - у него 
был покорный безнадежный взгляд и я видела, как он вяло привалился к стене - точно из него 
вынули все кости.
Тот, воторой, прекратил, наконец, копаться на полках, и тоже сел к столу. Ел он жадно, 
запивая еду вином, которое я принесла из
погреба. Оголодали они,  видимо,  порядочно. Не знаю, что им удавалось
раздобыть в местных лесах, что они там делали, на кого охотились...
Его напарник по-прежнему сидел, развалившись на стуле, и лениво поводил стволом 
автомата вправо-влево. Видимо, они все-таки, побаивались, оттого и решили есть поочереди. Но 
сидеть просто так ему было нудно и он спросил меня:
- Ты давно тут?
- Нет, - сказала я.
- А что ты тут делаешь?
- Ничего...
Он поудобнее вытянул ноги в сбитых, заляпанных грязью сапогах и сказал:
- А ты хорошо устроилась. Сидишь тут в тепле. Везет вам, бабам. Вечно они как-то 
устравиваются. Проклятый лес... И хоть бы был нормальный лес, а то, дерьмо какое-то, 
чертовщина. Да еще эти выродки в нем живут.
Уж не знаю, кого он имел в виду - сульпов или леммов.
- Да они безобидные, - сказала я.
Он хихикнул и похлопал ладонью по стволу автомата.
- Вот этого у них нет, верно? Так что же их бояться?
Лицо у него неуловимо изменилось, он застыл, уставясь прямо перед собой, потом 
тряхнул головой, словно отгоняя что-то.
- Что же их бояться, - пробормотал он. - Что же их бояться...
О Господи Боже, да они же здорово не в себе. Мне-то на секунду показалось, что, раз с 
ними можно разговаривать, их удастся уговорить как-то, успокоить, все уладить. Без толку. Они 
были так напуганы и издерганы, что едва владели собой, они заселили все окружающее их 
пространство чудовищами, у них было только оружие и страх, и залитый дождем чужой 
враждебный мир за окнами...
Напарник его, наконец, кончил есть, и они поменялись местами. Теперь автомат был у 
того, второго; он так и не произнес ни слова и мне здорово не нравился его взгляд. Свихнулись 
они все там, что ли?
- Как это место называется? - спросил тот, что со мной разговаривал.
- Не знаю, - сказала я.- Никак, наверное.
Я и вправду не знала, просто не задумывалась над этим. У меня было такое ощущение, 
что тут вообще мало имен собственных - а всяких топографических названий так и просто нет. 
Не знаю, как они обходились, местные, но они вообще много без чего обходились.
- Что ты врешь, - сказал он. - Так не бывает.
Я пожала плечами.
- Сколько живу, про такое не слышал. Откуда все это взялось?
- Не знаю... - сказала я.- Всегда было, наверное. Просто... никто не знал.
Тот, второй, отодвинулся от стола и передал напарнику автомат. Я уже поняла, что сейчас 
будет, я видела, как он смотрел на эту женщину. Ее беспомощность, ее страх возбуждали его все 
больше. Он подошел, схватил ее за плечо и отшвырнул от стены - так, что она оказалась на 
середине комнаты. Она упала на колени, да так и стояла, не сводя с него темных испуганных 
глаз. Он, усмехаясь, подтолкнул ее к лестнице, ведущей наверх. Она поднялась и пошла 
покорно, не оборачиваясь, а он двинулся за ней. Я ждала борьбы, слез, крика... Но все было 
тихо. Внизу, в гостиной, они по-прежнемсу стояли у стены. Никто из них не пошевелился.
Оставшийся в комнате мародер смотрел на меня - на лице его блуждала рассеянная, почти 
мягкая улыбка. Я тоже боялась пошевелиться. Я не могла встретиться взглядом с Хаартом - мне 
было стыдно - за него, за себя, за то, что сейчас будет.
- Налей-ка мне еще вина, - сказал он.
Я медленно пошла к столу. И услышала, как Хаарт тихо сказал на местном наречии:
- Урони кувшин.
Глядел он при этом не на меня, в сторону.
Я почти решила, что это мне послышалось. Уронить кувшин, зачем? Он стоял на дальнем 
конце стола...ладно...хуже не будет.
Я обошла стол, подхватила кувшин и сделала два шага. Этот смотрел на меня вполглаза, 
потому что меня и стоявших у стены мужчин разделял стол. Я поскользнулась ни с того, ни с 
сего, кувшин выпал у меня из рук и ударился о каменный пол. Я, как завороженная, смотрела, 
как он с грохотом разлетается на мелкие осколки. Вино растеклось по полу, оно казалось почти 
прозрачным.
Одновременно с этим грохотом раздался негромкий сухой треск. Я боялась поднять глаза, 
но все же, словно вторым зрением увидела, как сидевший за столом человек начал медленно 
клониться на бок. Он обернулся на этот звук бьющейся посуды - да так и падал, лицом ко мне, 
глаза у него были пустые, а изо рта стекала струйка крови.
Хаарта в комнате уже не было. Он взбежал наверх, по лестнице - я даже не успела 
заметить, когда...
Автомат соскользнул у него с колен и он упал на свое оружие, накрыв его всем телом, 
точно пытаясь защитить что-то очень ценное. Пальцы разжались, проскребли по каменным 
плитам, снова сжались. Теперь я слышала наверху какие-то удары, грохот, но не могла двинуть-
ся с места. Тупо приоткрыв рот, я смотрела, как по полу растекается вторая лужа - эта была 
гораздо темнее, чем винная.
Я услышала шаги на верхней площадке лестницы и вздрогнула, но это был Хаарт. Теперь 
я видела, что в левой руке он держит пистолет
- где он только его прятал? Правую ладонь он прижимал к щеке - у него была рассечена скула.
- Поднимись наверх - сказал он. - Помоги мне.
Я полезла наверх, цепляясь за перила - мне все время казалось, что я вот-вот упаду. Тот, 
второй лежал у двери спальни - выстрелы пришлись с близкого расстояния, несколько 
выстрелов. Странно, там, на той стороне, мне не разу не приходилось видеть стрелянных ран 
вблизи - и это при том, что на улицах стреляли постоянно. Женщина сидела на постели. Она не 
плакала, но ее трясло так, что я услышала, как у нее стучат зубы. Руки у нее были судорожно 
сцеплены на коленях и она неотрывно смотрела на мертвеца.
- Нужно стащить его вниз, - сказал Хаарт. - Если ты возьмешь его за ноги...
Я покорно нагнулась, но, когда я прикоснулась к теплому телу, меня тоже затрясло. Я с 
трудом подавила тошноту.
- Чего ты ждешь? - сказал Хаарт. - Давай.
Он подхватил мертвое тело подмышки - кровь была везде - на груди, на животе. Я отвела 
взгляд. Мы стащили тело вниз, проволокли через всю нижнюю комнату и вынесли на улицу. 
Хаарт велел положить его под навесом.
- Похороним их, когда дождь закончится, - сказал он, - еще не хватало мокнуть из-за этой 
падали. - И мы пошли в гостиную по второму заходу.
Я не понимала, почему я должна таскать эти трупы - я имею в виду, что этот наш гость 
мог бы и сам этим заняться, помочь хоть в этом, но, когда мы вошли в комнату и я увидела его, 
то поняла -
почему.  Он так и не отошел от стены - сполз по ней и теперь сидел,
привалившись к стене спиной, глядя  в  одну  точку.  Лицо  у  него
ничего  не выражало. Свихнулся он от страха, что ли?
Я налила в ведро теплой воды и начала подтирать все эти лужи. Хаарт устало сидел у 
стола.
- У тебя что, соображения не хватило, чтобы закрыться в погребе? - сказал он наконец. - 
Там же есть внутренний засов, на двери.
- Да видела я этот засов.  Но, ты понимаешь... откуда я знала, что так будет лучше?
- Если бы ты заперлась, у меня были бы развязаны руки, - сказал он. - А так, пришлось 
столько ждать, пока удобный момент подвернется. И считай, все еще хорошо обошлось.
- Они не в себе были, - сказала я. - Правда, они почти всегда такие. Но здесь они еще 
хуже... Они всего боятся.
Я чувствовала какую-то странную тоску...словно извинялась за то, что произошло. 
Словно в этом была и моя вина.
Сидящий у стены, наконец, поднялся и побрел наверх. Я смотрела, как он, цепляясь за 
перила и еле передвигая ноги, поднимается по лестнице.
- Почему он не пытался ничего сделать, Хаарт?- спросила я, когда он скрылся за дверью. - 
Ведь он даже не пытался.
- Я же говорил тебе, - устало сказал Хаарт, - здешние люди, в основном, беспомощны. 
Они просто не способны защищаться. Не могут.
- Но ты же смог? - И пожалела, что сказала. Не нужно было этого говорить.
Он горько ответил:
- А что мне еще было делать?
Ему и правда дорого обошлась вся эта история - и несколько дней он со мной почти не 
разговаривал. Хаарт починил ворота - они выломали засов, когда пытались проникнуть в дом; и 
мы закопали мертвецов, оттащив их подальше от дома, далеко за ограду. Несколько дней я еще 
могла потом различать это место - но оно на глазах зарастало травой, а вскоре уже ничего не 
было видно.
Должно быть, все и пошло неладно, с этой истории. До того, как все это произошло, у 
меня не было времени на какие-то размышления, я была слишком занята тем, что пыталась как-
то сжиться с этим миром, сложить в цельную картину разрозненные обрывки впечатлений, но 
что-то не совпадало, концы с концами не сходились и в результате, ко мне вернулись все старые 
страхи и сомнения - привычные, как эмбриональная поза, которая возвращается к человеку в 
тоске и безысходности.
После грозы погода изменилась. Здесь и до этого всегда было сыро, а теперь и того хуже - 
все время моросил мелкий дождь, по ночам он тихо скребся по крыше, словно просился в дом. 
И, за многие ночи, это был единственный звук, который доносился извне. Облака проплывали 
над домом - тяжелые, низкие. Я впервые поняла, что это такое - долгие вечера без книг, без 
телевизора, без телефона... Не то, чтобы я маялась бездельем - все время находилась какая-то 
мелкая работа, но мысли занять было нечем и самые разные вещи приходили в голову. После 
той истории я уже не чувствовала себя в безопасности, но поделиться своими страхами с 
Хаартом я не могла. Его вообще было трудно разговорить, а теперь он и вовсе предпочитал от-
малчиваться. И никогда ни о чем не спрашивал. Словно ему было просто не интересно все это - 
как я жила, чем занималась до того, как влезла в эту дыру. Это было здорово обидно, но и обиду 
я сносила молча - не то, чтобы я его боялась... сама не знаю, чего я боялась. Может быть, прояви 
он хоть какой-то интерес, какое-то участие,
мне было  бы легче.  А когда держишь все свои страхи при себе,  они
становятся только еще хуже, еще непрогляднее. Я боялась даже не то-
го, что на нас опять могут напасть люди с той стороны - я так давно
сжилась с постоянным чувством опасности,  что даже не замечала его.
Но от этого постоянного, тоскливого молчания мне впервые пришло в голову, что, может, Хаарт 
не так уж хорошо ко мне относится, как мне хотелось бы думать. Может, он привел меня сюда 
просто потому, что ему так удобнее, а вообщем-то, я для него мало что значу. И именно об этом 
я не могла его спросить - я почти была уверена, что знаю, как он ответит.
Утром он сказал, что уезжает.
И тут мне стало по-настоящему страшно.
Я уже оставалась одна, но тогда никто ничего не слышал о бандах с той стороны и я 
считала, что нахожусь в относительной безопасности. В пустом доме, где по ночам ни с того ни 
с сего скрипят ступеньки, словно кто-то тяжело поднимается к тебе по лестнице - в пустом доме 
всегда страшно, но любые вымышленные страхи - ничто перед реальной опасностью. Я даже 
ничего не сказала, но, видимо, страх был у меня в лице, в глазах, потому что Хаарт стал уверять 
меня, что беспокоиться не о чем. Он связался по радио - не знаю, с кем он там связался, - и 
никого в окрестностях точно нет.
- Я укрепил ворота, - сказал он. - А это были случайные гости. Не думаю, что сюда еще 
кто-нибудь дойдет. Тем более, что вот-вот начнется Кочевье.
- Может... я поеду с тобой?
На самом деле, ехать мне не хотелось. Мне хотелось, чтобы он остался дома. И чтобы 
прекратилось это затянувшееся молчание.
- Да никуда ты не поедешь, - сказал он. - Они засели в лесах, если еще живы. А тут все-
таки безопаснее, мне кажется.
Лично я была совершенно не уверена, что бомба дважды в одну воронку не падает. Не 
верю я в эту проклятую статистику.
Поэтому я сухо ответила:
- Это твое дело.
Он довольно терпеливо сказал:
- Кочевье будет идти мимо нас по равнине месяца два, а может, и три. За это время 
сульпы сдвинутся с места. Где мне их потом искать? А на ту сторону ходить я больше не могу. 
Проход закрыт, ты же сама слышала. И неизвестно, откроется ли он хоть когда-нибудь.
- А если вообще не ездить?
- А на что мы будем жить потом, когда Кочевье пройдет?
Я молча отвернулась.
- Послушай, - сказал он, - ты когда-нибудь перестанешь бояться? Ты же все время 
держишься так, будто вот-вот стрясется что-то ужасное.
- А разве это не так, Хаарт?
- Ты еще накличешь беду, - сказал он угрюмо.
Пререкаться с ним мне не хотелось.
Не могла я прижиться в этом мире - слишком плохо я его знала для этого; и оттого 
чувствовала себя беспомощной. А выходцев из того, своего мира я боялась как раз потому, что 
очень хорошо знала, на что они способны. Но я слишком зависела от Хаарта, чтобы возражать 
ему - больше у меня ничего тут не было, здесь, на этой стороне. Да и не знаю, до каких пределов 
стал бы он терпеть мои возражения.
Он уже давно научил меня стрелять - тут не было ничего мудреного, а я в свое время не 
так уж плохо выбивала в тире из винтовки. У меня хороший глазомер и я легко справлялась с 
неподвижной мишенью. А вот реакция меня всегда подводила - и мне совсем не хотелось 
проверять свои способности на практике.
Он показал мне, где стоит радиопередатчик и научил, как им пользоваться. Я могла бы 
работать на нем - вот только, зачем? Я уже поняла, что на Хаарта я еще могу полагаться - но 
никто больше пальцем не пошевелит, чтобы вступиться за меня в случае какой-нибудь беды; как 
не вступился за свою женщину тот ночной гость - на что мне-то рассчитывать? Всего этого 
Хаарту я, конечно, не сказала.
Возможно, спокойнее будет, когда мимо дома пойдет Кочевье и какое-то время никто не 
сможет показаться на равнине. А за это время что-нибудь изменится, всегда что-нибудь 
меняется, даже здесь, в этом мире. Я спросила Хаарта, сколько проходит времени от одного 
кочевья до другого - больше года, сказал он. Потом они идут назад. А потом, еще через год, 
начинается новое Кочевье.
- Они возвращаются тем же путем?
- Да, - сказал он, - но их гораздо меньше. Может, они уходят дальше, какая-то часть их, и 
больше не возвращаются, не знаю.
Я так и не поняла, как здесь меняются времена года. Похоже, резких перемен климата тут 
не было - после влажного сезона наступал еще более влажный - вот и все. Даже пронесшийся по 
равнине ураган не оставил никаких последствий. Может, какая-то циклическая смена времен 
года и происходит там, на дальних топях, откуда берет свое начало Кочевье...
Так что он собрался и уехал в тот же день, еще до полудня. Уехал верхом, а не в телеге, 
потому что так, сказал он, ему удастся обернуться быстрее. Возможно, он вообще проводил 
больше времени в разъездах, чем дома, и ему просто долго не сиделось на одном месте
- такое тоже бывает.
Я заперла за ним ворота и вернулась в дом.
7.
Итак, я осталась одна. Ночи падали на землю стремительно, точно стрелы - каждая 
казалась смертельной. Я бродила по залитому смутным светом газовых шаров дому, засыпая 
лишь под утро, когда туман за окном стоял такой, что разглядеть снаружи ничего нельзя было. 
Мне ни разу не потребовалось ни оружие, ни радиопередатчик, а из приемника доносился все 
тот же равнодушный голос (или это были
разные голоса, просто очень похожие), который время от времени сообщал, куда направляется 
Кочевье. Похоже, и вправду, маршрут его пролегал мимо нашего дома, по равнине, в сторону 
побережья, вдали от леса и синеющих на горизонте дальних гор. О людях с той сторны никаких 
сообщений не поступало - словно их и не было. На восьмой день этого непрекращающегося 
ожидания я услышала стук молотка о медную дощечку на воротах. Я побежала наверх - я знала, 
что это не Хаарт, он сказал, что его не будет недели две - по моему счету, поскольку никто здесь 
не мерил время неделями, - и уже заранее боялась того, что мне предстояло увидеть. Но это 
были всего лишь леммы
- никогда не думала, что могу так радоваться при виде этих странных созданий. Их было двое, 
они стояли на своей летающей платформе - то, что они стучали, было всего лишь знаком 
вежливости, их платформа могла свободно перелететь через ограду. Я спустилась вниз и с 
трудом отодвинула запирающий ворота тяжелый брус - Хаарт постарался на совесть. Если и 
можно научится чему то в этом мире, так это тому, что никого из местных не нужно бояться - 
особенно леммов, которые физически не в состоянии причинить никому боль. Поэтому я со-
вершенно искренне сказала:
- Я одна в доме, но я рада принять вас.
Понятия не имею, как положено принимать двух здоровенных ящериц. Как их сажать за 
стол? Чем кормить? Но платформа не двинулась с места. Она лишь опустилась чуть ниже, так, 
что головы стоящих на ней существ оказались на уровне моих глаз, и один из леммов сказал:
- Мы пришли, чтобы передать тебе сообщение, кейя.
Вот тут я и испугалась. В нежданных новостях нет ничего хорошего. Я и сейчас помню, 
как в том мире у меня всегда замирало сердце, когда в почтовом ящике обнаруживалось что-то 
внеплановое, а уж здесь, где не происходит почти ничего... Как выяснилось, я была права - это 
распространяется на все миры.
Лемм помолчал, видимо пытаясь перевести свое сообщение в слова. Это не так-то просто 
для существ, которые в обыденной жизни словами при общении между собой не пользуются.
- Люди с той стороны, они придут сюда за Хаартом. Он им нужен.
- Зачем?
- Они хотят, чтобы он показал им, как пройти обратно. Им сказали, он знает, как это 
сделать.
- Я думала, Проход закрыт. - удивленно сказала я.
- Они не верят этому. Они напуганы. Они хотят вернуться.
Я помню, когда мы встретили леммов по дороге в город, они сказали, что люди с той 
стороны долго не проживут. Похоже, так оно и вышло. Этот мир, где опасность, казалось, 
исходила только от кочующих животных, умел защищаться по-своему.
Не удивительно, что леммы узнали о том, что к нам собираются нагрянуть незваные 
гости. С их способностью читать чужие мысли,
они, похоже, знают все. Они что-то вроде межрасовых сплетников.
- Хаарту нельзя сюда возвращаться. И тебе надо уехать.
- А где сейчас Хаарт?
- В становище сульпов. Ты там была.
По крайней мере,  я знаю, как туда добраться. Жаль только, что
я представления не имею о том, как разговорить леммов.  Они наверняка
знают, о чем я хочу спросить,  что беспокоит меня, пусть смутно, не
высказанно, но вот скажут ли...
- Я должна торопиться?
- У тебя есть время до полудня. Потом они придут сюда.
О Господи!
Я сказала:
- Спасибо. И если я могу что-нибудь для вас сделать - я сделаю это с радостью.
Я и в самом деле это имела в виду.
Леммы не пошевелились, но у меня осталось полное ощущение, что тот, кто со мной 
говорил, отрицательно покачал головой.
- Нам от тебя ничего не нужно. Мы делаем это для Хаарта. Мы строили ему этот дом. И 
еще потому, что нам не нравятся люди с той стороны - очень не нравятся. Ты на них не похожа.
Очень лестно. Конечно, не трудно быть лучше озлобленных и испуганных солдат, но в 
любом случае, приятно, когда тебе так говорят. Тем более, совсем посторонние люди. Я сказала:
- Я уезжаю сейчас же. Мне нужно еще что-нибудь сделать?
- Сейчас - ничего. - сказал лемм. - Может быть, потом...
- Что - потом?
Но платформа уже поднялась над землей и стремительно поплыла в сторону леса. Тут 
только до меня дошло, что я могла попросить леммов взять меня с собой - не знаю, почему я 
этого не сделала и почему они мне этого не предложили. Но в любом мире есть свои, допусти-
мые и недопустимые просьбы. Может быть кейяр, людям, вообще нельзя даже ступать на 
летательные аппараты леммов... кто знает, что тут принято, а что нет, а я боялась допустить 
какую-нибудь оскорбительную ошибку.
Я пошла седлать лошадь.
Леммы сказали, что у меня есть время до полудня, но ждать мне было уже нечего. Я 
понимала, что не в состоянии спасти дом от разграбления - и мне было жаль до полусмерти, 
потому что я уже успела сжиться с ним...с просторными комнатами, с цветными стеклами в ок-
нах, с теплым каменным полом...
Я подседлала кобылку, которая так и осталась безымянной - словно я переняла местную 
нелюбовь к именам собственным. Она была крупной и ленивой - к моей радости, поскольку я 
никогда не доверяла низкорослым лошадям, - вывела ее из денника и выехала через распахнутые 
ворота. Я еще никогда не ездила верхом одна - ни в этом мире, ни в том и мне было здорово не 
по себе. Никакого оружия я с собой не взяла - кроме совершенно бесполезного ножа с костяной 
ручкой. Хаарт был прав - я не смогу стрелять. Это не для меня.
Трава была мокрой, кобыла шла спокойной рысью - поднимать в галоп мне ее не 
хотелось. Если верить леммам, я могла не торопиться, но дело даже не в этом. Мне не хотелось 
нестись сломя голову, лучше видеть то, что происходит вокруг.
И я увидела.
Это пролетело от горизонта к горизонту над моей головой, точно серебряная пуля, почти 
бесшумно. Я не успела понять - какой оно формы, каких размеров... Нечто стремительное, 
совершенное, принадлежащее другому миру. Даже не нашему, где за полетом небесного тела 
всегда следует звуковая волна.
Я не то, чтобы очень удивилась. Я ожидала чего-то в этом роде, Темная полоса леса 
приближалась, дорога вела под уклон и мы
стали продвигаться быстрее. Где-то за спиной, на равнине, я услышала трубный крик,  зов - 
яростный, не человеческий, никакой. Гигантский силуэт промелькнул  на фоне холма - огромное 
существо,  карикатурно двугногое, с победно вздернутой массивной головой.  Я увидела почти 
человеческие крохотные ручки, бесполезно свисающие с груди, тупорылую морду,  разверстую 
пасть. Это и был Большой хаэда - единствекнный кошмар здешних мест - до появления людей с 
той стороны.
Я ударила лошадь пятками, но это был чисто машинальный поступок. Она и без того 
сорвалась в галоп и мы стремительно понеслись к лесу. Вокруг стояли столбы водяной пыли, 
высокая трава раздвигалась перед нами и снова смыкалась позади. Я отпустила повод и обеми 
руками уцепилась за гриву. Но он не последовал за нами. Думаю, захоти,
он догнал бы нас в три прыжка.  Но он высматривал иную добычу - или
звал свою самку оттуда, с побережья.
По равнине проходило Великое Кочевье.
Оттого, что мы мчались, как безумные, я потеряла направление. Я долго  не  могла  
выехать на ту лесную тропу.  Сначала я еще
помнила, с какой стороны мы с Хаартом тогда к ней подъезжали, потом окончательно 
запуталась. Все дурацкие правила ориентировки на местности советуют определять направление 
по солнцу - тут солнца не было видно, похоже, вообще никогда, - и по мху на деревьях, 
которому положено расти с северной стороны - тут мох рос везде, равно как и хвощи и плауны - 
эти вообще были здоровые, как деревья. Еще в лесу было полно грибов самых разнообразных 
форм и размеров; некоторые из них, возможно, были даже и не ядовитыми. Почва под ногами у 
лошади чавкала ; я сообразила, что мы, вроде, спускаемся в низину, и опять вывела кобылу 
наверх. Тут было посуше, зато мы уперлись в массивный ствол рухнувшего дерева. Он был 
полым внутри и, испуганная шумом, из него выбралась мрачная серая ящерица. Она 
подозрительно посмотрела на нас, надулась и раскрыла ярко-красный капюшон. Она была 
славная и довольно крупная - длиной в мою руку. Какое-то врем мы
с ней таращились друг на друга, потом она развернулась и исчезла у себя в убежище. Видимо, 
мы с лошадью ей чем-то здорово не понравились. В низине на все голоса орали лягушки - 
больше я тут никого не видела: ни зверей, ни птиц.
Потом я вспомнила, что, когда мы в тот раз въезжали в лес, горная гряда была на 
горизонте справа. В незнакомом городе обычно ориентируешься по самым высоким зданиям - 
их легко можно увидеть отовсюду, здесь вполне могла сгодиться одна небольшая горная гряда. 
На самом-то деле, она была большая - просто очень далеко. Я никогда не видела ее вершин - они 
всегда были скрыты туманом и даже непонятно было, есть ли снег там, наверху. Никогда не 
любила горы. Они закрыват горизонт и искажают перспективу.
Итак, я оставила болото по левую руку и начала подниматься вверх. Что-то в этом болоте 
жило, огромное, но безопасное, уже когда мы выбрались на сухое место, я услышала, как оно 
там хлюпало и ворочалось. Примерно через час я почувствовала, что откуда-то тянет дымом. Я 
вновь ударила лошадь пятками и та пошла рысью, огибая стволы деревьев. Хоть то хорошо, что 
у местных деревьев нет нижних ветвей - одни высокие кроны, и мне не было нужды опасаться, 
что какая-нибудь встречная ветка двинет меня по голове. Еще минут через двадцать мы 
выбрались к становищу.
Оно-то никуда не делось. Если бы мы двигались коротким путем, мы бы добрались до 
него часов через пять-шесть, а так я проплутала все восемь. Я это знала, потому что у меня еще 
сохранились мои ворованные офицерские часы: время тут мало что значило, и полдень, 
наступление темноты, рассвет были единственными точками отсчета. Так что я меряла время, 
разбитое на чисто условные отрезки просто так - для своего собственного удовольствия.
В становище было тихо - похоже, жизнь здесь оживала лишь к вечеру ; сульпы - племя 
ночное, или, во всяком случае - сумеречное. Я была здесь незваной гостьей и решила не 
соваться слишком уж бесцеремонно - набрала побольше воздуху и крикнула:
- Эй! Есть тут кто?
Полог одного из шалашей шевельнулся и оттуда появился сульп. Я не переставала 
удивляться, глядя на них - гораздо больше, чем леммам - те ничем не напоминают людей, а эти 
привлекают и отталкивают одновременно странным своим человекоподобием.
- Я ищу Хаарта, - сказала я, - Ты не знаешь, где он?
Сульп молча глядел на меня. Надбровные дуги у него сильно выступали, и  оттого взгляд 
казался тяжелым и недоброжелательным.  Я вынуждена была напомнить себе,  что все это 
предвзятое вранье.  Мне некого тут бояться - только таких же людей, как и я сама.
Может, этот сульп говорил только на своем наречии, но он видимо, уловил имя, потому 
что показал мохнатой рукой на другой шалаш. Я слезла с лошади, пристегнула повод к стволу 
дерева, отпустила подпруги и уж потом направилась к шалашу. Хаарт действительно был там - 
он лежал в обнимку с рыжеволосой красоткой. Она была здорово рыжеволосая - с головы до 
ног.
Я окликнула его. Он вздрогнул и проснулся.
Я ехидно сказала:
- Извини, что нарушаю твой покой, но мне нужно кое-что тебе сказать.
- Подожди меня снаружи, - буркнул он. - Я сейчас выйду.
Он действительно через минуту появился, уже одетый.
- Что там стряслось? - спросил он меня недовольно.
- Неприятности. - Я пересказала ему все, что сообщили леммы.
- Они хотят, чтобы я провел их к Проходу? - Удивился он. - Но ведь это невозможно. Он 
же закрыт.
- Я тоже спрашивала об этом. Леммы говорят, что люди с той стороны этому не верят. Что 
они чем-то напуганы и хотят отсюда выбраться. Нам нельзя возвращаться домой, Хаарт. Они 
будут нас там ждать.
- Леммы читают мысли, - задумчиво сказал он. - Так что они знают все, что вокруг 
делается. Похоже, это правда.
- Что ты собираешься делать?
Он уже седлал свою лошадь.
- Раз домой возвращаться нельзя, отвезу тебя к леммам. В факторию. Там тебе будет 
безопасно. А сам поеду в город. Думаю, они пойдут в городу, если не смогут найти меня дома - 
это ближайшее неселенное место.  И, можешь представить себе, что они там устроят.
Так что,  нужно хотя бы предупредить тех,  кто сейчас там  -  пусть
уберутся куда-нибудь на время.