Ольга Елисеева
Можно ли найти почву для
беспочвенности? Корни для дерева, парящего в пустоте? Сопоставить гениальное со
смешным?
Случается, что похожие концепции и близкие по своим целям умственные
упражнения могут восприниматься в одну эпоху как нечто величественное и
восхищать современников, а в другую – как нелепое и даже маргинальное. Однако
смена исторической парадигмы не должна заслонять от исследователей сходных
идейных построений, пусть даже отстоящих друг от друга на несколько столетий.
Теория академика Фоменко многими своими чертами восходит к
философским постулатам эпохи Просвещения. Не к тем из них, которые сохранили
актуальность до сегодняшнего дня, а к т.н. «великим заблуждениям» века Разума.
Мироощущение человека XX в., пережившего научную революцию, кое в
чем сродни мироощущению европейца, подступившего к началу эпохи
Просвещения. Выдающиеся открытия Н. Коперника и И. Ньютона уже к началу
XVII в. полностью изменили картину вселенной даже в глазах обывателей.
Появилась наука нового времени, которая полностью отошла от богословия и
зиждилась теперь исключительно на эксперименте, математическом расчете и
логическом анализе. Во всяком случае так думали о себе европейские ученые XVII –
XVIII вв.
Их труды привели с проникновению в общество нового взгляда на мир,
декларативно основанного на понятиях: «разум», «природа», «естественный закон».
Окружающая человека эпохи Просвещения вселенная представлялась ему
гигантским механизмом, действующим по точным, а главное – познаваемым --
законами физики. Вспомним, на аллегорических картинах XVII – XVIII вв.
работающие механические часы сменяют ранее столь популярный череп – символ
тщеты всего сущего.
Образ огромного, хорошо отлаженного механизма мы найдем и в
художественных произведениях, и в философских трактатах того времени, где
высказывалось стойкое убеждение, что и сам человек, и общественная жизнь
подвластны неизменным естественным законам природы. Их надо открыть, изучить
и применить в повседневной жизни. Только так будет найден путь к созданию
совершенного общества, построенного на основаниях «разума».
Первый «кит», первое «великое заблуждение», на котором основана
философия Просвещения – попытка распространить действующие в природе законы
на человеческое общество и на человеческую историю оживилась в трудах Фоменко.
Он, как и подобает физику, подошел к прошлому с экспериментальной точки
зрения и применил математический расчет.
Совершенно естественно, что при этом академик уперся в результат,
предсказанный еще Вольтером в трактате «О феноменах природы»: «Тот, кто
пожелал бы посчитать несчастья, связанные с порочным правлением, вынужден был
бы написать историю человечества. – говорил великий просветитель, --Если люди
ошибаются в физике, то они еще больше делают ошибок в морали, и мы обречены на
невежество и несчастье в жизни, которая – поскольку одно вытекает из другого –
если очень правильно подвести итог, не содержит и трех лет, заполненных
приятными ощущениями».
Второй отличительной особенностью просветительского типа мышления,
роднящей его с построенной Фоменко «глобальной хронологией» -- был поиск в
природе некой общей, единой системы, которая помогла бы объяснить все явления
окружающей нас жизни. «Я установил общие принципы и увидел, что частные
случаи сами собой подчиняются им, -- писал Монтескье, -- что история каждого
народа лишь следствие этих принципов, и что всякий частный закон или связан с
другим , или вытекает из иного, более общего закона».
В этом важном постулате состоит основное отличие просветительского
миросозерцания от более распространенного в конце XX в. постмодернистского
видения мира. Современный человек, встречая огромное количество фактов, не
укладывающихся ни в концепцию, скорее склонен отказаться от концепции, чем от
разнородных, но важных фактов. Поиск некоего единого и систематизированного
объяснения часто воспринимается нашими современниками как репрессия по
отношению к реальности, как насилие над фактами. Для просветительского
мировоззрения характерны два выхода из противоречия между фактом и концепцией.
В лучшем случае, старая схема признается негодной и начинается поиску новой –
более всеобъемлющей. В худшем, как это часто случается у Фоменко, – происходит
незамечание фактов, не укладывающихся в систему, то есть сознательный отсев
информации.
Третьей важной отличительной чертой просветительских концепций
является их стремление к универсализму, всеохватности, глобальности замысла,
желание объяснить сразу все явления природы, науки, искусства, политического
устройства через единый универсальный подход. Ту же тенденцию можно наблюдать
и в «глобальной хронологии» Фоменко. Оборотной стороной универсалистского
подхода всегда являлся хорошо заметный дилетантизм. Вообще эпоха Просвещения
и в науке, и в политике и даже отчасти в военном искусстве – это время гениальных
дилетантов, даже не пытающихся стать профессионалами. Показателен случай с Ж.
Ж. Руссо. В юности Руссо считал себя прирожденным музыкантом и в 1741 г. явился
в Парижскую академию с новой системой записи нот. Она была отвергнута, но Руссо
по прежнему видел в себе музыканта. Когда он участвовал в подготовке первых
томов «Энциклопедии» Д. Дидро, то писал для них, главным образом,
музыковедческие статьи.
Сравнение со знаменитой «Энциклопедией» Дидро и д’ Аламбера вообще
очень показательно для теории Фоменко. Не следует думать, что ставя рядом эти две
книги, сопоставляется несопоставимое – великая «Энциклопедия», оказавшая столь
мощное воздействие на умы и во многом идейно подготовившая Французскую
революцию и «какая-то» «глобальная хронология». Принципиально новый подход
Фоменко полностью изменяет всю предшествующую историю всего человечества, и
полследствия его внедрения в общественное сознания могут быть не менее
мощными, чем французская революция.
С 1747 г. Дидро и д’Аламбер работали над подготовкой собственного
издания по версии английского словаря Эфраима Чемберса «Энциклопедия или
Толковый словарь наук, искусств и ремесел». Недовольные английским вариантом,
они решили полностью переделать свою книгу по последнему слову науки.
В середине – второй половине XVIII в. это издание многим заменяло
учебники и даже целые библиотеки, ибо представляло собой не что иное, как свод
новейших знаний и идей эпохи Просвещения. Похожая картина происходит сейчас с
книгами Фоменко, которые некоторые читатели начинают воспринимать как замену
всем совокупным знаниям по предшествующей истории человечества, и даже
вступительные экзамены на исторические факультеты вузов пытаются сдавать на
основе «глобальной хронологии» Фоменко.
Полемический запал статей сделал «Энциклопедию» не столько
справочником, сколько манифестом эпохи Просвещения. К 1772 г. первое издание
было в основном завершено. Не смотря на то, что к работе над статьями были
привлечены знаменитости – Руссо, Вольтер, Монтескье, Гольбах, а также мастера
своего дела скульптор Э.М. Фальконе, архитектор Ж.Ф. Блондель, грамматики Н.
Бозе, С.Ш. Дю Марсе, гравер Ж.Б. Папийон, экономисты Ж. Перронэ и Ф. Кенэ,
факты порой излагались поверхностно, встречались и явные ошибки, статьи
стремились отразить новейший уровень знаний по той или иной науке и зачастую
предоставляли читателю теории, которые уже вскоре были опровергнуты. Поэтому
«Энциклопедия» вызвала критику не только со стороны клерикалов, но и вообще
профессионалов всех тех областях знания, которые она затрагивала.
Эта картина тоже чрезвычайно напоминает ситуацию с теорией Фоменко,
которую критикуют главным образом профессионалы: историки, физики,
математики, астрономы, лингвисты. В последнее время к ним подключились
психологи, предупреждающие о заметной лишь для врача-профессионала кодировке
текста, отключающей формальную логику читателя (о чем будет сказано ниже).
«Энциклопедия», как и роскошно изданные труды Фоменко,
распространялась быстро и широко. Более 4000 тысяч экземпляров мгновенно
разошлось по очень высокой цене. До 1789 г. последовало еще пять изданий. С
каждым разом их формат уменьшался, количество иллюстраций сокращалось,
качество бумаги ухудшалось, соответственно падала и цена, поэтому последние
издания «Энциклопедии оказались по карману значительно большему числу
читателей.
Круг этих людей тоже роднит великое детище Дидро с книгами по
«глобальной хронологии». Исследования показали, что «Энциклопедию» покупали
аристократы, ученые академий, провинциальное дворянство, раньте, нотариусы,
учителя – т.е. именно те слои общества, которым предстояло сыграть столь заметную
роль в надвигающейся революции. Подписчиков из торговой и промышленной
буржуазии практически не было. Это может звучать парадоксально, но только на
первый взгляд. К новым идеям зачастую восприимчива та часть населения, которая
сильно обеспокоена своим будущим, чьи позиции уже серьезно пошатнулись.
Анализируя круг поклонников теории Фоменко, можно выявить сходную
закономерность. Среди его сторонников много лиц с пошатнувшимся социальным
положением и задетым корпоративным сознанием: бывшие офицеры, преподаватели
военных вузов, ученые-представители точных наук, до недавнего времени
работавшие с высокими технологиями в оборонной промышленности и
чувствовавшие свою полную защищенность от социальных потрясений. Они тянутся
не столько к сути теории Фоменко, которую далеко не все понимают, а к
болезненной новизне конструкции, ломающей жесткие рамки привычных
представлений об истории. Принимая ультра новые и ультрарадикальные концепции,
эта часть общества старается закрепиться в опасном для себя Завтра.
Что касается т.н. «новых русских», то их среди сторонников Фоменко нет,
как не было у «Энциклопедии» Дидро читателей среди промышленной буржуазии.
Новые слои общества, уверенными шагами идущие к господству, заинтересованы как
раз в освящении своей будущей власти некоей традицией, и склонны поддерживать
именно традиционные формы гуманитарного знания.
«Энциклопедию» охотно читали в крупных провинциальных городах –
Лионе, Монпелье, Тулузе, Бордо, Рене, Кане, Нанси, Дижоне и Безансоне.
Избалованную столицу трудно было удивить новинками. Провинциальный тип
мышления менее защищен от сенсации, и склонен посредством приобщения к
ультрановым теориям побарывать некоторый комплекс неполноценности по
сравнению со столичным миром. Ведь и Женева, и тем более Россия времен
Екатерины II, по отношению к Парижу в общественном сознании выступали в роли
провинции.
Сходную ситуацию мы видим и с теорией «глобальной хронологии»
Фоменко. Чувство сопричастности к новейшему знанию позволяет современному
российскому читателю побороть страшный комплекс, развившийся в результате
крушения мощного государства – комплекс бедности, слабости, презираемости и
оттесненности от культурных и экономических центров мира, где течет «сытая»,
«настоящая» жизнь. Комплекс периферийности, совершенно недостойной великой
цивилизации, которой является Россия.
Столь большой резонанс теории Фоменко в обществе говорит нам о ярком
проявлении феномена ущемленности современном в российском обществе.
Парадоксальна и другая параллель. Франция, откуда родом было
большинство творцов «Энциклопедии», усиленно представлялась просветителями в
своих статьях как страна, из которой власть сознательно изгнала все науки и
искусства. Величайшие ученые, художники, философы оказались вынуждены уехать
из-за своих прогрессивных убеждений или из-за нехватки средств к существованию
(ведь монархическое и католическое государство нисколько не поддерживает науку).
«Не понимаю, как мыслящие люди могут жить в стране обезьян, -- писал Вольтер о
Франции, -- которые так часто превращаются в тигров. Что касается меня, то мне
стыдно жить даже на границе. Поистине настало время порвать прежние связи и
вынести за пределы страны омерзение, которым мы переполнены».
В современном общественном сознании России укрепилось близкое мнение,
подстегивающее как чувство ущербности, так и чувство паники, эксплуатируемые
Фоменко.
Читателю, не сведущему, может показаться, что ничего особенно
трагического с историей не произойдет, если господствующие в т.н. «официальной»
науке теории будут заменены на концепцию, предложенную Фоменко. Одна схема
меняется на другую – это происходит в науке не редко, каждое новое поколение и
даже каждый новый ученый «передумывает» историю для себя. Что в этом
страшного?
Однако такая благостная картинка возникает только на первый взгляд. До
сих пор историки опираются на хорошо известную им сумму фактов, которая
постоянно пополняется, а для обычного человека (не профессионала) история – это
сумма образов, возникшая из прочитанных книг, увиденных фильмов и рассказов
современников. Эти-то образы, часто не ясные, но вошедшие в общественное
сознание, и составляют плоть и кровь истории, не как науки, а как общественного
феномена. Они позволяют отдельному человеку или целому народу в нужный
момент опереться на т.н. традицию и выстоять в новых исторических катаклизмах.
Для теории Фоменко подобная плоть и кровь истории невозможна,
поскольку он считает, что все источники, отражавшие «реальную» историю
уничтожены. Поэтому при замене традиционной концепции истории на «глобальную
хронологию» адекватного обмена не получается. Только что в руке о читателя
лежало сокровище многотысячелетней истории, наполненной образами и событиями,
с героями, злодеями и подвигами, и вот «кто-то камень положил в его протянутую
руку». Пустота, не отзывающаяся на крик о помощи, ибо любая теория – лишь голый
скелет, который еще надо обрастить фактами.
«Облегчение» истории, изъятие из нее фактов, и замена их на довольно
расплывчатую схему, к тому же не имеющую ничего общего с реальностью
прошлого, тоже полностью укладывается в «воспитательные» концепции века
Просвещения, призванные путем отрыва от старой, «порочной» традиции создать
«совершенного человека», свободного от пороков окружающего его мира.
Просветительские поиски природных законов развития общества
способствовали возникновению новых учений о человеке. Не даром философы XVIII
столетия так любили сравнивать развитие всего человечества и отдельной
человеческой личности. «Просвещение – это выход человека из состояния
несовершеннолетия, в котором он находился по собственной вине. – писал И. Кант. --
Несовершеннолетие – это неспособность пользоваться своим рассудком без
руководства кого-то другого. Несовершеннолетие по собственной вине имеет
причиной не недостаток рассудка, а недостаток мужества пользоваться им без
руководства кого-либо другого… Имей мужество пользоваться собственным умом! –
таков, следовательно, девиз просвещения».
Идея создания «новой породы людей» посредством ограждения их от
воздействия внешнего мира была очень популярна в эпоху Просвещения и
коренилась в масонской этике. Ярким художественным воплощением подобной
теории стала детская сказка «Гамелинский крысолов», столь популярная в XVIII в. и
дошедшая до современных читателей в более позднем изложении братьев Грамм.
Близкому сюжету посвящена и опера Моцарта «Волшебная флейта».
В сказке флейтист уводит детей жадных и черствых горожан из города в
страну вечного счастья, где они, покинув злых родителей, вырастают добрыми и
честными людьми. Среди счастья и справедливости дети забывают о том, что у них
когда-то были матери и отцы. Отделенные от своих отпрысков непроходимой горой,
гамелинские горожане старятся, слепнут и, наконец, умирают. Вместе с ними
умирает и «порочный» мир, к которому они принадлежали. Детям не больно от
смерти родителей, потому что они ничего не знают и ничего не помнят о своей
прошлой жизни.
В легенде о «гамелинском крысолове» подчеркивается две болезни –
«слепота» отцов, не позволяющая им отыскать дорогу в страну счастья, и
«отсутствие памяти» у детей, благодаря которому они только и могут быть
счастливы в заветном мире. Но… детям достаточно вспомнить о том, что у них
когда-то были папы и мамы, бабушки и дедушки, и такой прекрасный мир всеобщего
счастья покажется им тюрьмой. Каковой на самом деле и является.
Тюрьма может быть очень комфортабельной и увитой розами, как мир
счастья в «Гамелинском крысолове». Но наслаждаться жизнью в ней можно лишь,
утратив память о воле. Отказ от исторической памяти, пусть страшной и кровавой, --
главный залог создания «счастливого» человека. Именно к подобному отказу от
реальной истории, а вернее к ее перекодировке на совершенно новые события нас и
приглашает академик Фоменко.
Есть основания предполагать, что подобная перекодировка исторической
памяти в рамках Западной культуры уже произошла, но сделана она была куда более
мягкими, незаметными методами, чем «новая хронология» Фоменко. Видимо, в
«грубой» России принято действовать посредством топора и шоковой терапии.
Подспудно осознание такой перекодировки памяти проявляется в наиболее
чувствительных пластах культуры – литературе и искусстве. Широко известен
бродячий сюжет, переходящий из боевика в космическую оперу и обратно: герой,
считающий себя порядочным добрым человеком, начинает вспоминать обрывки
ужасных картин, как бы из своей «другой» жизни, где он оказывается маньяком-
убийцей и негодяем. Окончательное возвращение к нему прежней, когда-то стертой
памяти – трагедия. Он либо кончает с собой, либо умирает от рук близких своих
жертв. Частота обращения к этому сюжету говорит о беспокойстве целой культуры.
Невозможно одновременно осознавать себя носительницей всего самого
благородного и доброго в современном мире и в тоже время краешком уже стертой
памяти знать, что в на самом деле сегодняшнее благополучие построено на
тотальном геноциде множества народов, чья земля «вопиет под ногами».
Возвращение памяти в данном случае означает отказ от права устанавливать в мире
«царство счастья и справедливости».
Цивилизация России не лучше и не хуже цивилизации Западной, она просто
моложе. И перед ней только еще встал вопрос об отказе от исторической памяти,
ради счастья и сытого самодовольного благоденствия. Зная особенности нашего
исторического развития и национального характера, можно предположить, что здесь
такой отказ не пройдет столь незаметно и бескровно как в Европе и Америке.
В эпоху Просвещения попытки давления на историческую память тоже
совершались. Например, стирание воспоминаний о прошлом посредством изменения
архитектуры. Достаточно вспомнить хотя бы знаменитый неосуществленный проект
В.И. Баженова по перестройке Кремля. Его древняя архитектура представлялась
просвещенным людям XVIII в. беспорядочной и бесформенной.
В начале 70-х гг. XVIII в. в Кремле начинается ломка старых строений,
рушатся стены. Внутренние площади Кремля, еще вчера замкнутые, теперь видны с
другого берега рек. Однако выше фундамента стройка не поднялась. Все средства
уходили на осушение рвов, на укрепление сочащегося водой, подрытого, оседающего
откоса кремлевского холма: если он съедет, могут рухнуть стоящие на нем древние
соборы. Знаменитое библейское выражение, столь часто используемое мартинистами
для характеристики России: «Я хочу прийти к тебе, но дух земли препятствует мне»,
-- подтвердилось в полной мере. Земля в прямом смысле слова препятствовала
постройке. Весной 1775 г. императрица приказала засыпать котлован и прекратить
работу.
Идея воспитания «естественного человека», отрешенного от тлетворного
давления прошлого, от развращающего воздействия знаний наиболее ярко
проявилась в творчестве Руссо. У Руссо она обрела парадоксальный смысл. На
вопрос: «Способствовало ли улучшению нравов развитие наук и искусств?», он
отвечает отрицательно. В трактате «О науках и искусствах» (1650) он обрушивается
на всю современную ему цивилизацию, прежде всего на искусство. «Какая может
быть истина в этих символах? – спрашивает Руссо, -- Если искусство возникло из
роскоши, астрономия -- из суеверия, геометрия – из скупости, физика – из пустого
любопытства, и все они из честолюбия».
В романе-трактате «Эмиль или о воспитании» (1762) Руссо видел главное
педагогическое правило в близости ребенка к природе. Он считал, что после букваря
первой книгой для мальчиков должен стать роман Д. Дефо «Робинзон Крузо» -- эта
«библия» просвещенного человека XVIII в. Изоляция Робинзона на необитаемом
острове от тлетворного влияния внешнего мира и преобразование острова своими
руками – суть педагогических исканий французского писателя.
«Естественный человек» Дефо счастлив лишь на очищенной от людей земле,
где все необходимо начинать сначала, своими руками строя свой мир. Однако этот
«естественный человек» немыслим вне цивилизации даже на острове, ведь Дефо
снабжает своего героя всем необходимым с корабля. Робинзон Крузо – классический
пример того, что подразумевали просветители под «естественным человеком», и что
он представлял собой на самом деле. Отрывая его от цивилизации, они все же
оговаривались, и передавали герою кое-что из ее достижений.
Не даром во всех комментариях на тексты Дефо обязательно повторятся
общеизвестная сейчас информация о том, что моряки, терпевшие кораблекрушение и
попадавшие на необитаемые острова, после нескольких лет одиночества дичали,
сходили с ума, разучивались говорить. Прожить в «естественных условиях» 20 лет и
не потерять рассудок человеку не удается.
Нередко естественное воспитание мыслилось просветителями оторванным от
людей на лоне природы, а воспитателями, лучшими по сравнению с родителями,
представлялись даже животные. Следуя традиции преклонения перед «естественным
человеком», детей похищенных и выживших в стаях диких зверей, в XVIII – XIX вв.
принято было изображать прекрасными. Таков «Дикий мальчик из Оверни». С
гравюры XIX в. на нас смотрит одухотворенный и великолепно физически развитый
римский герой, контрастирующий с современными фотографиями реальных
«маугли» – грязных, зачастую не умеющих стоять на двух ногах и несущих явные
следы деградации на лицах. Такова реальная плата за разрыв с человеческим
обществом и его «порочными» традициями, к которому так часто призывали
просветители.
Однако в XVIII – начале XIX вв. педагогические идеи Руссо казались многим
весьма притягательными. Доже противники просветительского миросозерцания
видели в них сугубо мистическую подоснову. Поэт и гравер XVIII в., создатель
собственной мифологии Блейк обратился к теме детства под влиянием работы с
Мери Уолстонкрафт, развивавшей идеи Руссо. В каждом ребенке Блейк видел
бессмертную душу, которая, согласно неоплатоническим воззрениям только что
пришла в этот мир из вечности и еще смутно помнит великие знания об устройстве
вселенной. Именно для того, чтоб человек сумел «вспомнить» свои утробные
видения, его и нужно освободить от искаженных знаний «этого мира». Такое
представление отразилось в «Песнях невинности» Блейка и их аналоге-антитезе
«Песни опыта». Если состояние невинности не означало для Блейка неведения, то и
опыт для него – не обретение мудрости, а утрата ясного видения, творческой
энергии, блуждание в потемках, тяжкое бремя земных забот.
Лучшим способом освободиться от спуда ложного опыта всегда было не
просто новое знание, медленно доходящее до широких слоев общества, а внушение
читающей публике неуверенности и высокомерного отношения к старым знаниям,
приятного любому дилетанту. В XVIII в. огромную роль в создании «общественного
беспокойства» по поводу хронологии истории земли сыграли вполне научно ценные
работы Бюффона, который попытался экспериментально установить возраст земли.
Определив, насколько время охлаждения шариков из разных материалов, зависит от
величины их диаметров, Бюффон пришел к выводу о том, что земля существует не
менее 75 тыс. лет. Несколько позже, уточнив свои расчеты, Бюффон получил другое
значение – 3 млн. лет. Но эту цифру он даже не рискнул опубликовать, она
сохранилась только в черновиках. Ведь согласно библейским преданиям, мир был
создан между VI и IV тысячелетием до Рождества Христова. Сейчас
экспериментальные попытки Бюффона кажутся крайне наивными. Но тогда они
произвели фурор и имели эффект взорвавшейся бомбы, поскольку любые
манипуляции со временем своего существования человечество воспринимает крайне
болезненно.
Фоменко в данном случае проделал работу прямо обратную Бюффону,
доказывая более короткие рамки существование человеческой истории, а не
расширяя рамки существования земли. Однако резонанс в обществе возник уже по
причине сдвижения временных рамок. Чувство неуверенности, за которым обычно
следует отказ от старого знания, было порождено.
Еще болезненнее общество обычно переживает нападение на т.н. «святыни»
своей истории. Имена героев и устоявшееся описание событий. Если подобные
барьеры уже преодолены, и общество снесло «пощечину» своим историческим
представлениям, то можно прививать ему новые. Этим методом успешно
пользовались просветители. Воинственный скепсис Вольтера как нигде проявлялся
при его прикосновении к французской истории. В знаменитой поэме «Орлеанская
девственница» (1735 г.) Вольтер использовал легенду о Жанне д’ Арк для
разоблачения религиозных верований. Стремясь опровергнуть истории о видениях и
чудесах Жанны, а также о ее девственности, философ выставляет эти стороны
предания в смешном и даже бесстыдном виде. Происходит и смещение времени, св.
Дени спускается с небес на корабле типа греческого «Арго».
В статье «История» для «Энциклопедии» Дидро Вольтер высказывал
убеждение, что многие факты вымышлены хронистами, и современные люди не
могут иметь ни малейшего представления о реальных событиях прошлого. Ту же
старую, как мир, мысль повторяет и Фоменко, но, внутренне согласившись с ним
читатель, потом согласен уже на любое нарушение обычной логики, как когда-то
соглашался с соблазнением вольтеровской Жанны дьяволом в облике грязного осла.
Сломать барьер, не позволяющий читателю воспринимать формально
нелогичные построения – основная цель «новой хронологии». Ведь взятые из
контекста книги доказательства Фоменко не выдерживают критики не только
специалистов, но просто задумавшихся людей. Методика может произвести
впечатление только на человека, вообще не умеющего считать. Например, академик
убежден, что завоевание Греции македонцами и османское завоевание – это лишь
разное описание одних и тех же событий. Он пишет: «Покорение античной Греции
македонцами датируется 338 г. до н.э. При греко-библейском сдвиге на 1810 лет
античный 338 год до н.э. трансформируется в 1472 г. н.э., что очень близко к 1459 г.
н.э. Согласование станет идеальным, если сдвинуть античную дату на чуть меньшую
величину – на 1800 лет ровно. Тогда получится 1462 г., что практически совпадает с
1459 г. н.э. Таким образом, по-видимому, мы обнаружили средневековой оригинал
известной античной Херонейской битвы». ( Г.В. Носовский, А.Т. Фоменко. Русь и
Рим. Правильно ли мы понимает историю Европы и Азии. Кн.I. М. 1997. С. 580 –
581)
Остается только пожать плечами: господа физики, если ваши лабораторные
расчеты позволяют числовое сдвижение в одну—другую сторону, то науки, которые
вы представляете, не могут быть названы точными в полном смысле слова.
Даже если принять идею о некоем «греко-библейском сдвиге» на 1810 л. , то
как быть с остальными цифрами? Шаг вправо – одна дата, шаг в лево – другая, и то
что одна из них близка к третьей дате в истории вовсе не означает, что эти даты
тождественны, потому что , извините, история, это не математика, и ее вариантность
при близких исходных условиях – громадна. Расхождение в три года, а тем более в 13
лет для истории стран и народов – глобально.
Например, тот факт, что бомбардировки Косова и Чкечни произошли в один
и тот же год, с разницей в несколько месяцев, и проводились приблизительно
похожими средствами, оба конфликта разгорелись на почве сепаратизма и
национальных проблем – вовсе не означает, что перед нами один и тот же конфликт,
лишь описанный по-разному.
То, что Джек Потрошитель XIX в. и Чикатило XX были маньяками-
убийцами и нападали на женщин, вовсе не значит, что это один и тот же человек, в
Викторианская Англия и постсоветская Россия – одна и та же страна.
То, что генералы Франко и Пиночет оба были военными диктаторами,
боролись с революцией или социалистической идеей вооруженными средствами,
жили в испаноговорящих странах в XX в. вовсе не значит, что перед нами одно и
тоже лицо.
Представьте себе, как через тысячу лет историки, найдя описания уже
разрушенных Статуи Свободы в Америке и Родины-Матери в Волгограде, действуя
методом Фоменко отождествят их друг с другом. А что? Две колоссальных каменных
женщины, обе возвышаются над городом, перед обеими водная гладь (река, залив –
не все ли равно?), обе держат в поднятой руке нечто (меч или факел – все лишь
несущественный разнобой в источниках). Таким образом перед нами описания
одного памятника в одном и том же городе. Не верь глазам своим. Либо волгоградцы
давно живут в Нью-Йорке, либо все ньюйоркцы перебрались в Волгоград.
Рассуждения подобного рода лишены элементарной логики. Если во всех
«Мак-Дональдсах» мира подают одно и тоже, то это не значит, что в мире всего один
«Мак-Дональдс».
Возникает вопрос: есть ли хоть что-нибудь ценное в теории Фоменко? Для
того, чтобы ответить на него, снова следует обратиться к знаковому образу из времен
эпохи Разума. К знаменитому «Фаусту» Гете. Фауст – герой немецкой
средневековой легенды, заключивший союз с дьяволом Мефистофелем ради знаний,
богатства и мирских наслаждений. Он символизирует собой дерзания человеческого
разума и олицетворение сомнений в необходимости этого дерзания.
Бог, для которого, по мысли Гете, дьявольское – тоже непременная
составляющая часть мироздания, посылает Мефистофеля -- «часть силы той, что без
числа творит добро, всему желая зла» -- «взбудоражить» разочарованного ученого
Фауста: «из лени человек впадает в спячку; ступай, расшевели его застой».
Именно расшевелить научное мышление и посылаются в мир самые на
первый взгляд дикие и опасные теории. Такова роль «глобальной хронологии».
Опровергая эту буйную игру ума, наука может совершить и непредсказуемые
прорывы. Например, задуматься о цикличности развития великих цивилизаций,
подчас в разное время и в разных условиях, повторяющих сюжетные ходы и главных
действующих лиц огромной драмы человеческой истории.