Владимир Возницын

Еще один зловредный миф, или о нашей убогой фэнтези.

Кажется, что в современной литературной критике уже давно существует негласная договоренность – считать нашу российскую фэнтези изначально убогой, вторичной и недоразвитой. А поэтому шпынять ее при случае, да побольнее. При этом на реальное состояние нашей фэнтези вовсе не обращать внимания. Многих критиков занимает не истинное положение дел в этой области НФ-литературы, а возможность для доказательства неких мифологических конструкций. Причем конструкций чаще всего просто зловредных и даже мешающих нормальному развитию фэнтези в России.

Из разнообразных (особенно помещенных в Сети) статей, объясняющих нам, лаптям неумытым, почему в Рассеи не может быть приличной фэнтези, я для примера выделил три. Это широкоизвестная статья пана Анджея Сапковского “Пируг, или Нет золота в серых горах”, существенно менее известная (потому что, как мне кажется, кроме интернет-версии, других ее вариантов не существует) статья К. Крылова о фэнтези “Russian fantazy: между Империей и Степью” и статья Н. Мазовой с рабочим названием “Крест на горе”. (Здесь совсем полный швах, так как, насколько я могу судить, нет даже сетевой версии, а есть только рукопись). Объединяет авторов одно – общий похоронный тон в отношении российской (а, учитывая, что у пана Анджея речь идет прежде всего о польской литературе), а то и славяноязычной фэнтези вообще. (Приходиться употреблять уродливый термин “славяноязычная”, потому что под понятием “славянская фэнтези” и в нашем фэндоме, и даже в НФ-критике понимается нечто совсем иное).

Ламентации пана Анджея уже безбожно устарели, так как главный вывод, к которому он приходил в статье, сводился к тому, что славяноязычные авторы не знают литературного канона и метода построения текста фэнтези. Сейчас все изменилось. И того, и другого предостаточно. И канон изучили, и метод вызубрили. Более того – во многих отношениях наши авторы не только блестяще освоили приемы англо-саксонской фэнтезистов, но и переросли их. Согласен, что с этим моим утверждением можно поспорить, но даже если взглянуть на такой, подверженный элементарной проверке факт, как использование (или не использование) всех жанров фэнтези в нашей литературе, то увидим, что здесь все “олл райт”. У нас существует вполне полноценная фэнтези, развивающаяся во всех ее пяти (по классификации Лестера дель Рея) поджанрах – от эпической фэнтези (многотомные эпопеи Н. Перумова, Г.Л. Олди, А. Валентинова, Ю. Никитина) до юмористической (книги М. Успенского, А. Белянина, Р. Злотникова). (В оправдание пана Анджея заметим, что его статья касалась прежде всего положения в польской НФ. Однако у нас почему-то ухватились за его построения и стали их применять по отношению к российской литературной ситуации. А она весьма и весьма от польской отличается).

Другие претензии к отечественной фэнтези, на этот раз связанные не с формальным мастерством, а с национальной психологией, выдвигают К. Крылов и Н. Мазова.

К. Крылов в своих построениях приходит к выводу о принципиальной невозможности хорошей фэнтези у нас потому, что наша эпическая традиция, к которой апеллирует любая фэнтези, глубоко и безнадежно вторична: “Если говорить о какой-то трагедии русской цивилизации, то она… в том, что рядом с ней все время находилась Ее Высочество Развитая Культура, которая одним своим видом делала ненужными и бессмысленными любые самостоятельные усилия русских людей. Да, конечно, надо жить, трудиться, сеять хлеб… но делать что-то сверх того – для этого нужно рассчитывать на признание и славу в потомстве. А какая там слава, какое признание – когда не так уж далеко отсюда в пронзительно-синем небе сияют золотые башни Царьграда, и любому, кто хоть раз увидит это чудо, сразу станет ясно, что такого у нас не было, нет и никогда не будет, как ни корячься? Запад (в том или ином виде) всегда возвышался над Русью, как раскидистый дуб над березкой, имевшей несчастье вырасти у его подножия”. И, если в западной эпической традиции автор видит глубокий смысл (защита Мифа о Прогрессе), то в нашей - лишь пустоту: “Написать фэнтези по материалу русских былин казалось идеей более чем очевидной, и к тому же обреченной на успех. Однако, время шло, а ничего интересного на эту тему на прилавках не появлялось. Причина была все та же: полные непонятки по поводу того, вокруг чего должны вертеться все эти истории… А какой высокий смысл в существовании Владимирова двора? Что такого ценного защищают богатыри русские, окромя живота своего? Где тот Грааль, вокруг которого и ради которого всё?…” Предлагаемый же автором положительный ответ вариант ответа на вопрос “за что сражаются русские богатыри” отдает откровенной надуманностью: “Они стояли не за Прекрасное Универсальное Настоящее, как артуровские витязи, и не за Великое Самобытное Прошлое, как восточные мастера. Они отстаивали Будущее, они охраняли узкую полоску между пропастями, именуемыми “всё, что можно, уже сделано” и “всё, что можно, уже разрушено”, между беснующимся хаосом Степи и застывшим величием Константинополя. Это и есть основной лейтмотив, впотьмах нащупываемый “славянской фэнтези”. Ура! Сохраним туманное будущее, о котором мы не имеем никакого представления! Защитим туман, благо его немного -- только “узкая полоска между пропастями”! Заметно, что все замечательные словеса критика в поддержку “богатырской традиции” не отменяют, а только подчеркивают его сомнения в полноценности отечественного эпоса.

С восприятием нашей эпической традиции как пустой и нежизнеспособной согласна и Н. Мазова. Она, правда, видит корень проблемы в том, что материал, который использует славянская фэнтези (то есть былинные сказания), порожден не русским народом, а предшествующим ему древнерусским этносом. (Н. Мазова сторонник идей Л.Н. Гумилева, утверждавшего, что процесс этногенеза русских начался только в 14 в. н.э.) Однако выход, который предлагает современным писателям автор “Креста на горе”, лично мне кажется тупиком. Н. Мазова призывает воспринять в качестве русского национального эпоса и, следовательно, материала для создания фэнтези, “жития святых” и другие сакральные тексты. Ничего хорошего из этого не получится, потому что, как говаривал один из православных старцев 19 в.: “Негоже на одной полке держать Евангелие и Мыколу Гоголя”. В современной светской литературе единственно возможный путь внедрения своих религиозных убеждений – это путь, предложенный Дм. Галковским в “Бесконечном тупике”. Путь, при котором писатель как бы “выносит за скобки” то, что ему по-настоящему дорого. Читатель же, чтобы понять истинные убеждения автора, вынужден проделать некий “апофатический” мыслительный процесс: “Идеалом для этого писателя не является то-то… И это тоже не является… И это – нет”.

В наше время в любой книге прямые признания в любви к чему-либо неизбежно отдают пошлой сентиментальностью и слащавостью. Если желаете заставить читателя полюбить тоже, что и вы, лучше расскажите о том, что ненавидите. Обладающим минимумом мозгов человек и сам из этого сделает вывод – с какой стороны баррикад, разделяющих Добро и Зло, находится автор.

Можно, конечно, наплевать на состояние умов читателей и пытаться работать в агиографическом жанре. Не спорю. Но только для этого сначала нужно получить санкцию от соответствующих духовных инстанций, а не заниматься партизанщиной. А, во-вторых, сочиняя “жития”, следовать канонам. Потому что в любом ином случае ваша попытка дать некий “положительный идеал” приведет к столь же смешным результатам, как и усилия писателей соцреалистов по созданию образа идеального передовика производства.

Я не буду дальше дискутировать с точкой зрения, высказанной Н. Мазовой. Скажу только, что она в корне неверна, потому что агиографическая литература 14-17 вв. никогда не воспринималась русскими книжниками на том же уровне, на котором в Западной Европе бытовали рыцарские романы, романсеро и прочие тексты, являющиеся предшественниками фэнтези. “Жития святых” были частью литературы религиозной, игравшей в обществе строго определенные функции, связанные с ритуальной и идеологической деятельностью Церкви. К чисто развлекательным произведениям, близким по темам к фантастике, относились некоторые апокрифические тексты, чаще всего описывающие потусторонний мир и Страшный Суд (их аналогом в современной литературе будет вовсе не фэнтези, а романы-катастрофы и утопии), а также разнообразные переложения западных романов – повести о Бове-королевиче или Петре Златых Ключей, восходящие к французскому и бургундскому оригиналам.

Авторы статей, подобных текстам К. Крылова или Н. Мазовой, не желают примириться с одним, но весьма простым фактом -- никакого архетипического своеобразия русской культуры не существует. Мы -- часть культуры общеевропейской. Крайне своеобразная ее часть, вроде византийской или скандинавской, но все же органичная и имеющая те же корни. Восходящие не только к христианской, но и к средиземноморской (греческой и римской) традиции.

Враждебное отношение к этому простому факту вызвано советскими пережитками даже не в сознании, а в подсознании авторов. Советская эпоха слишком сильно оттолкнула нас в культурном плане от Европы, слишком откровенно заставляла верить наших граждан в близость русской культуры к культуре народов мумбо-юмбо и мао-яо. Мы просто забыли о своем глубоком родстве, даже не родстве – единстве с Европой.

Во времена СССР культурное противостояние и Востоку, и Западу заставляло наших идеологов и критиков изобретать миф о некой сверхоригинальной и сверхсвоеобразной советской литературе. Отрыжкой этого умонастроения является и современное презрение к российской фэнтези.

Все, пишущие и рассуждающие о вторичности, неполноценности, неразвитости и т.д. отечественной фэнтези, не обращают внимания на то, что эти же попреки можно было бы легко обратить и к отечественной научной фантастике. НФ в России развивается в тех же формах и в тех же поджанрах, что и западная. Она давно является частью единого мирового потока научно-фантастической литературы, и никого это особенно не расстраивает.

Поэтому не надо критикам попрекать тех отечественных авторов фэнтези, которые не пытаются ломаться в стиле "ах, мы другие, мы не такие". Мы не береза, выросшая в тени дуба, как пытается нас уверить К. Крылов, мы -- одна из ветвей этого дуба. Попытки же выхода за рамки общеевропейской культурной традиции чреваты для автора художественным поражением.

И даже “славянская фэнтези” остается в рамках этой единой традиции, если мы вспомним о двух уровнях нашей культуры, обусловленных русской национальной психологией. Психологией ироничной, самокритичной и издевательской.

Пафосные и серьезные рассуждения у русских всегда лучше получались при обращении к западноевропейским (а еще лучше – античным) эпическим образам. Здесь можно было спокойно, не боясь показаться смешным, рассуждать о “высоком”. При обращении же к русским мотивам неизбежна была ироничная усмешка и снижающий юмор. (Нередко черный -- но все равно юмор).

Поэтому и в отношении “славянской фэнтези” возникает характерная ситуация -- читатель берет с полки в книжном магазин томик про славянских героев с одним единственным ожиданием: "Вот и хорошо. Сейчас опять будут глумиться". Н. Мазова безусловно права в одном -- период 9-13 вв. “эпическим временем” для большинства русских не является. Там можно найти не архетипические образцы национального поведения, а только материал для иронических издевательств. При ином, не юмористическом и не ироничном отношении постоянно возникает (и не только у меня) чувство деланности, искусственности и неестественности. Тогда как произведение основанное на общеевропейском материале, восходящем, например, все к тем же базовым представлениям о короле Артуре, воспринимается вполне серьезно, а вот ирония здесь ощущается, как некое кощунство.

Вот эту особенность национальной психологии нашим авторам и нужно осознать и активно использовать: говорим о серьезном – и пишем про эльфийские королевства, пытаемся глумиться и веселить собравшихся – сочиняем текст про Змиев Горынычей и Анучток Беспятых. Наглее надо быть в эксплуатации европейского культурного материала, потому что наши писатели в данном случае не мародеры и не захватчики. Они – передовой отряд духовной “реконкисты”, участники возвращения нам того, наследия, от которого мы были искусственно отторгнуты в ХХ веке.

И, естественно, нашим авторам фэнтези должно быть глубоко наплевать на то, что они никогда не займут первого места в этой разновидности литературы. Да и вообще в фантастике мы всегда будем вторыми. В силу целого ряда объективных причин – от искусственно заторможенного развития НФ при Советах до гораздо более развитого книжного рынка в англо-саксонских странах. Как бы не пыжились наши “отечественные производители”, англо-американские писатели и критики их превосходства никогда не признают. Даже если книги наших фантастов и будут в десять раз лучше написаны, нежели у западных. По причинам, о которых еще в блаженные семидесятые пел А. Макаревич: “Только нас не замечают – из-за разницы в размерах…” Считают же западные литературоведы по сей день Пушкина всего-навсего малоталантливым эпигоном Байрона.

Поэтому задача для отечественных фэнтезистов на ближайшее время довольно проста – нагло присвоить и начать осваивать эпическое прошлое всех европейских народов. Откровенно плюя при этом на тоскливые вопли пораженцев, предлагающих не смириться с неизбежным вторым местом, а просто прекратить писать фэнтези. Проявить этакую здоровую “волю к смерти”: “Ах, нам не светит золотой венец, тогда откинем коньки наконец…”

Русские писатели должны стать своего рода партизанами мировой фэнтези. Тем паче, что это занятие нашему народу всегда было близко и понятно. В свое время появление трилогии Николая Даниловича Перумова о Средиземье вызвало шок и нервные припадки у слабонервных эстетов (покаюсь – и у меня тоже). А теперь-то я считаю, что этот путь был совершенно правильный.

Дело в том, что современная Европа имеет на свое эпическое наследие такие же, если не меньшие права, нежели мы. Современный Евросоюз – это некая реинкарнация покойного СССР, а вовсе не воссоздание Священной Римской Империи. Все эпическое, мифологическое и даже архетипическое богатство Европы – это наследство без хозяина. Приходи, бери, кто хочешь. (Американцы так и поступили. Они, что ли – наследники европейской культуры? Курам на смех. Однако пачками клепают фэнтези именно на этом материале и никто им косого слова не говорит).

Постоянная готовность к использованию самой разной эпической традиции уже существенно расширит “поле возможностей” для наших отечественных авторов фэнтези. Они станут свободнее в решении многих художественных задач и, что немаловажно, их построения станут более убедительны для читателей, чем если бы они ограничивались только своей собственной национальной культурной традицией. (Надо только отдавать себе отчет – в каком случае к какой именно традиции прибегать. И помнить об ограничении в восприятии у читателей – у них вызывают отклик только европейские (в самом широком смысле этого слова) эпические образы. Создавать фэнтезийные эпосы на тибетском или папуасском материале – только бессмысленный и малорезультативный литературный эксперимент).

А спокойная уверенность, с какой наш читатель воспринимает не только древнерусские, но и почти все остальные европейские мифологические системы, свидетельствует о невероятном расширении поля восприятия архетипического в современном русском сознании. Мы готовы черпать уже не из одного, а из множества “колодцев мифов”.

И поэтому можно высказать одну гипотезу о состоянии нашего коллективного подсознания. А уж не сбылись ли, после тех измывательств, ужасов и потрясений, которые пришлось перенести русскому бессознательному в ХХ веке, амбициозные пророчества Ф.М. Достоевского о “русском как о всечеловеке”?

Конечно, речь в данном случае идет не о слащавой и слюнявой утопии Фо-Мы, которую К.Н. Леонтьев справедливо обозвал “розовым христианством”. Речь идет о превращении русских в национальный сверхорганизм, строящий свое бессознательное на нескольких европейских “колодцах мифов” и поэтому способный поглощать и переваривать другие народы и их бессознательные. Без всяких последствий для самого себя. То есть не стал ли русский народ неким идеальным “плавильным котлом”? “Котлом”, в котором не выплавляется “всечеловек вообще”, а другие нации превращаются в русских?

После двадцатого очень трудно определить основные черты, характеризующие современную русскую нацию. Но не показатель ли это того, что мы раньше других превратились в образец для будущих сверх-национальностей мира? Для сверх-наций, между которыми и пойдет конкуренция за то, чтобы остаться одним единственным образцом?

Образцом, шаблоном, по которому будут переделаны все остальные народы мира. Морем, в которое вольются и растворятся без остатки речные потоки других наций. Они станут частью единого (надеюсь – русского) человечества, а свою культуру и язык оставят археологам, лингвистам и этнографам – как предмет для изучения, как нечто мертвое и нежизнеспособное.

Но уже сейчас надо вести активное работу по захвату “чужих территорий”, по эксплуатации иных “колодцев мифов”. Это даже и не действия завоевателя, это только возвращение утраченного наследства. Тем более, что наследство это сейчас просто валяется на улице, пока европейские интеллектуалы предпочитают устраивать коллективные радения вокруг Вздыбленной Елды, да прислушиваться к бурчанию в брюхе Вишну-Кришны. (Считая, разумеется, что получают “Вяликия Откровения”: “Тат твам аси,.. тат хвам аси.., хр-р-р… бу-у-у…”)

И еще одно условие, при неудержимом стремлении к духовной “реконкисте”, обеспечит будущее развитие российской фэнтези. Это то, что в современной литературе уже давно не важно “о чем” говорить; важно – “как”. Первое время, начиная с полного перевода "Властелина Колец", западные фэнтезийные романы воспринимались, как открытия. Теперь они выглядят как нечто давным-давно известное и даже поднадоевшее. На первый план в области литературного успеха выходит то, в чем всегда были сильны наши авторы -- литературное мастерство, владение языком и умение создать правдоподобных, живых и запоминающихся персонажей. Сосредотачиваясь на том, “как хорошо написать книгу на русском языке”, российские писатели будут все дальше и дальше освобождаться от комплекса “литературной зависимости”.

Поэтому, в противоположность многим утверждениям о гибели фэнтези и торжестве твердой НФ в ближайшем будущем (наиболее аргументировано такая точка зрения выражена у Э. Геворкяна в известной статье "Последний бастион") я скорее уверен во взлете нашей национальной фэнтези в наступившем столетии.

Нашим же российским критикам не стоит почти рефлекторно поливать желчью каждый новый российский роман, базирующийся на общеевропейской культурной традиции. Наоборот -- всячески поддерживать отечественных авторов фэнтези, столь смело использующих все доступное им “поле возможностей”.

И творчество таких писателей оценивать только с точки зрения формального литературного качества. А не для того, чтобы еще раз сокрушенно посетовать на то, насколько наша реальная культура не соответствует идеальным представлениям критиков о ней.