Среди так называемого “творческого наследия” Ивана Антоновича Ефремова особое место занимает “роман приключений” “Лезвие бритвы”.

“Роман приключений” — так сам автор так определил жанр своей книги. Однако никаких нормальных приключений в этой серейшей и нуднейшей книге нет. В сущности, “Лезвие бритвы” — это колоссальный художественный провал, худшее из того, что написал Ефремов. И в то же время — эта книга заслуживает самого внимательного рассмотрения. Потому что именно в ней Ефремов говорил о возможном альтернативном пути современной ему России.

Анализировать “Лезвие бритвы” тяжело. Хотя бы потому, что, перечитывая эту книгу, поражаешься — до какой бездны подлости и гнусности может дойти, в общем-то, не самый плохой и не самый бездарный человек. Ведь эта книга, утверждавшая, что мы уже живем в почти райском мире воплощающейся утопии, писалась в 1959 — 1963 гг. В то самое время, когда губилась и уничтожалась (уже, во второй раз, после ленинско-сталинского погрома) православная церковь, когда историческая Россия окончательно стала превращаться в “Нечерноземную зону СССР”, когда народ от массового голода спасали только закупки хлеба за рубежом, когда людей расстреливали на улицах Новочеркасска.

Ефремов мог бы проявить хотя бы минимум порядочности, просто не став писать в это время книгу о “счастии и процветании русского народа под мудрым руководительством его партии и правительства”. Состряпал бы лучше еще один рОман о грядущем коммунизме — глядишь, меньше дерьма было бы на памяти “главного советского фОнтаста”. Но нет — уж слишком хотелось отметиться выдающейся книгой, “библией для интеллектуалов”, дающей якобы ответы на все “животрепещущие вопросы бытия”.

Неужели Ефремов не смотрел по сторонам, неужели он не видел, что окружающее его коммунистическое дерьмо должно либо пойти ко дну, либо попытаться еще раз (пусть и ценой жизни половины человечества) всплыть, чтобы окончательно загнать всех в коммуноидное рабство? Конечно, видел. Но при этом упорно продолжал рассуждать о великом пути Советской России.

Правда, далеко не все одобрялось Иваном Антоновичем в совершившемся. Для него советский путь, хоть и был безусловно верен стратегически, все же содержал в себе тактические ошибки. И ошибки эти заключались в том, что сохранялись еще какие-то воспоминания о России, как о великой христианской стране, стране белого человека, в том, что у русских не смогли пока еще отнять православия.

Альтернатива, которую Ефремов предложил России, вскоре стала “светочем” для сотен и тысяч ублюдочных советских интеллигентов, ненавидевших народ, из которого они вышли, мечтавших о его уничтожении. Сначала они хотели, чтобы Россия целиком уподобилась Западу. Когда же попытка тупого уподобления привела к миллионам трупов, раздавленной экономике и осознанию того, что “умы лучших мыслителей Европы” оказались просто застоявшимся говном, в процессе бурления породившим мечту о фаланстерном социализме, то интеллигенты побежали в другую сторону.

На Восток, в Индию махатм.

* * *

Правда, не очень понятно — как сочеталось преклонение перед индуизмом у Ефремова с его не меньшей симпатией к буддизму. И в “Лезвии бритвы” с удивлением можно обнаружить, как индийский гуру, духовный руководитель одного из главных героев, спокойно околачивается в буддистском дацане, в так называемом “Малом Тибете”. И в речах героев заметно, что они постоянно путаются между индуистским и буддистским восприятием реальности. (Последнее, конечно, своей дикостью и якобы “наукообразностью” должно было вызвать больше симпатий у Ефремова).

Однако, вот от этого “разнотыка”, от неумения автора отделить индуизм от буддизма, становится ясно -- откуда растут ноги его произведения. Вернее — откуда торчат рога и ослиные уши.

Источник вполне ясен. И замашки у создателей этого источника вполне древние, освященные, типа, "традицией". Ведь еще в 1888 г., стряпая "Тайную доктрину", путала старая ведьма Блаватская буддизм и индуизм, не могла даже разобраться -- кто от кого происходит.

Сам Иван Антонович, думаем, в мутные воды “сечинений” основательницы мировой теософии не погружался. Недосуг. Он воспользовался текстами последователей и продолжателей, которых не единожды прославляет в своем гнусном “рОмане”: “Великий друг Индии, русский художник Николай Рерих… Долгое время наша молодежь почти не знала Рериха — одного из величайших художников мира”.

Мы ничего не придумываем -- о том, что Ефремов пользовался текстом трактатов "Агни-Йоги" для своих научно-фантастических романов много писали и до нас. (В начале 90-ых гг. в "Науке и религии" была даже специальная статья, в которой автор с придыханием все эти источники анализировал и выявлял. Чуть ли не по черновикам самого Ивана Антоновича).

Дутая популярность бездарной книжонки "Лезвие бритвы", на которое Ефремов положил столько сил, причем без особого желания (это всегда чувствуется -- в охотку текст пишется автором или по приказу и под погонялом) свидетельствует о некоем проекте, замышлявшемся как раз в это самое время, на рубеже 50-60-ых гг.

* * *

Уж не знаем, в чьих мозгах он сложился -- затеяли его какие-то премудрые мастера агитпропа 50-ых, “фэповцы” того времени, или это был стихийный продукт мышления советских интеллигентов, но только проект кому-то показался многообещающим. Судите сами -- к концу 50-х наиболее перспективную, сталинскую версию коммунизма усилиями Никиты и компании удалось пришить. В мировой коммунизм верилось уже мало. Все попытки реанимировать дух большевистского революционаризма вызывали весьма слабое воодушевление -- а гораздо чаще -- бешеное раздражение.

И, кроме того, появился центр силы, который претендовал на куда лучшее понимание все того же скромного наследства Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина. Краснопузый и желтомордый Китай.

С китайцами -- непримиримая идеологическая вражда. Мы их клеймим как догматиков, они обзывают нас ревизионистами. Особенно долго эта грызня, на радость “мировому империализму”, продолжаться не могла. Нужно было выбирать -- или кланяться в ножки китайцам и вместе с ними реставрировать весьма пошатнувшийся ореол сталинского коммунизма, или искать что-то новое.

Кланяться китайцам Хрущеву явно не хотелось. Уже одно примирение с Тито слишком много стоило для авторитета Москвы. Поэтому необходимо было и дальше двигаться по пути “ревизионизма”. Благо, ХХ съезд доказал -- покорные коммуноиды съедят все, что хочешь, а подневольные русские любой отход от мертвящего и иссушающего мозг вампирского коммунизма сочтут за благо.

Решение найти некий синтез между индуизмом и коммунизмом Никите подсказали, рассчитывая на его давние симпатии к Индии. Индийская республика со своей вечно разрушенной экономикой и бездарным правительством, давно уже пыталась повиснуть на шее у СССР. И надо еще отдать должное нашим кремлевским "стратегам", что они не воспользовались “братскими отношениями с великим индийским народом” и не попытались раздувать на родине Ганди коммунистическую революцию. А то пришлось бы русским кормить еще одна развивающуюся страну, ничем не лучше Эфиопии, с таким же голодом и болезнями, да еще и населенную почти миллиардом человек. Не исключено, что в таких условиях даже наших запасов нефти и газа не хватило бы, чтобы поддержать существование так называемого социалистического лагеря.

Но -- не случилось этого, к счастью. Однако, не слившись идеологически, верными союзниками СССР с Индией все же остался. (Особо побратимничать и не хотелось. Вон как пели – “Москва-Пекин”, “Русский с китайцем братья навек” — а вскоре уже военные планы пришлось рисовать -- как братьев атомной бомбой усмирять).

Межу тем кризис хрущевской эпохи подталкивал коммунистических вождей к решению задачи конвергенции. (Хотя бы потому, что собственного пути для русской России они не видели и не хотели видеть. Оттого что сами были ее убийцами и могильщиками. И до сих пор удивлялись — почему окаянная, фашистско-погромно-самодержавная еще не сдохла?) Условно говоря было как бы три пути -- "назад", к китайцам, "вперед", к штатовцам и прочему “имперьялизму” и "вбок" — к совершенно неожиданным решениям, вроде духовного симбиоза с Индией. “Назад” идти было нельзя, “вперед” -- очень не хотелось, могло все это как-нибудь боком вывернуться. (Да и опять же — ведьма страшная, недодушенная Россия, при помощи каких-нибудь европейских фашЫстов, могла из гроба подняться).

Оставался один путь -- к ногам махатм.

В Индию. В индийскую Каноссу. (Это уж после, в 60-ые гг. Лёник Брежнев придумает гениальный ход. Простой и логичный, как Колумбово яйцо – “а чего мучаться -- давайте просто ничего не делать”).

Но откровенно принимать бред про раджа-Йогу, тантрические позы и Шиву с восставшим лингамом наперевес было как-то гнусно. Да и собственный народ мог не понять. Поэтому решили воспользоваться индуизмом в его экспортном варианте. Благо, и идеологическая обработка уже имелась. Да еще со стороны проверенного товарища -- Н.К. Рериха, агента НКВД, советского шпиона и провокатора.

Свистопляска вокруг Рериха, развернувшаяся в хрущевские времена, была просто удивительной. Однако бдительные цензоры из комсы довольно быстро почуяли, что из неконтролируемого рерихианства может вырасти совсем не то. Мало ли — начнет человек читать про “духовность”, рассматривать рериховские картинки, а там ведь не только Гималаи да налджорпы, но и русские монастыри (в ранних работах) есть. Станет человек задумываться, вспомнит о том, что он — русский или (спаси Маркс!) — православный.

Поэтому надо было предложить новую идеологию в безусловно ядовитой форме, с багрово-кровавым коммунистическим клеймом, не смываемым и не снимаемым. Да еще так, чтобы не столь откровенное антихристианство Рерихов было явлено во всей сатанинской злобе.

Вот тут-то и подвернулся “великий Иван Антонович”.

Ненависть к христианству, как это обычно и бывает, шла рука об руку с ненавистью к России исторической -- то есть русской России.

* * *

В прологе бездарного "романа приключений" все, что автор может сказать о выставке драгоценных камней, где представлен и русский национальный герб, укладывается в несколько гадких фраз: “Государственный русский орел из горного хрусталя, отделанный золотом, с крупными изумрудами вместо глаз… И опять — Козьма Крючков со знаменитой пикой и насаженными на нее немцами из змеевика на подставке из редкостного малахита небывало густого цвета… Искусство художника-камнереза было поразительно. Но вместе с тем становилось обидно, что такое искусство и материал потрачены на дешевые карикатуры, годные для газетенки-однодневки”.

С удовольствием Ефремов поливает грязью героя Великой Войны – казака Крючкова, который, в отличие от многих дутых героев коммунистических времен, действительно совершил свой подвиг. Казак ведь даже повторил его еще раз -- в годы Гражданской войны, сражаясь против еще более страшных врагов и оккупантов своей родины. Против тех, кто пришел убить ее, вытравить ее душу: “При вторичном взятии Усть-Медведицкой отличился герой последней войны с германцами казак станицы Усть-Хоперской Козьма Крючков, снявший пост красных в шесть человек” ("Донская волна". 1918 г.)

Любопытен даже национальный состав героев советских частей "Лезвия бритвы". Читаешь -- и невольно протираешь глаза -- будто составлял этот подбор некий современный недоношенный кретин из борцов за права человека последнего образца, террористолюбец и бандитофил.

Ну, сам Гирин понятно – “типа русский”. (Сразу почему-то вспоминается Солженицын: “Никакие они не русские, коммунисты они”). Любовница Гирина — Симочка, ясное дело -- еврейка, да еще и с примесью цыганских кровей. Остальная публика -- тоже какой-то поразительный интернационал полукровок. Но вот на заднем плане мелькает даже положительный чеченец!

Удивительное дело -- прошло не так уж много времени с момента реабилитации этого народа. И вот главный фантаст России уже устраивает "кавказоидам" бесплатную рекламу. За что, интересно? Нет, не за борьбу с кровавым и антинародным большевистским режимом, не за восстания против коммунистов, в итоге завершившиеся депортацией. А за то, что предки чеченца боролись с русскими, за то, что истребляли и вырезали русских казаков:

“— Да кто ж такой этот Зелим-хан? — спросил Андреев.

— Герой-одиночка, рыцарь, пытавшийся восстановить справедливость, сражаясь с жандармами и царскими чиновниками. Впрочем, как и подобало абреку, одиночному мстителю за попранную свободу или честь, — отвечал Гирин под одобрительные кивки Солтамурада”

За парочку, вполне разрешенных и даже одобрявшихся чуть ли не на уровне ЦеКа фраз о борьбе с русским прошлым “до войны”, наивные читатели были готовы простить Ефремову все остальное. И даже возвести чуть ли не в национальные пророки. Хотя те, на кого молился в своих книгах Ефремов — хрущевская верхушка коммунистической шоблы боролась с русским национальным чувством даже яростней, чем Сталин в последние годы своего правления. (Коба хоть пытался изображать некий духовный бонапартизм, развешивая периодически всем сестрам по кровавым серьгам — устраивая то “Ленинградское дело”, то “дело врачей”. Усатый Батька просто стремился всем показать — “будет только так, как я хочу”. А идеология уже и не важна).

Хрущевские же годы стали годами возвратной лихорадки, временем, когда уже казалось бы переболевшей большевизмом России стали снова делать упорно прививки чумного яда.

Внешняя форма Ефремовской фантастики были только более-менее приемлемой облаткой, покрывавшей все то же смертоносное и гнусное идеологическое содержимое.

Этот “русский пророк” писал о Ленине: “Небывалая в истории народная любовь, тысячи бдительных глаз не уберегли великого нашего Ленина”. Глазам не веришь. И это сказано о Рыжем Дьяволе, которого миллионы людей на Руси с удовольствием разорвали бы на куски. Да воскресни он и появись, скажем, на Тамбовщине, где еще была сильна память о перелесках, залитых русской кровью, жить бы ему пришлось ровно столько, сколько времени хватило бы крестьянам понять — кто стоит перед ними.

Еще одна вина лежит на Ефремове и ему подобных фантастах — представление людей Запада в виде законченных, бездарных и слабых дураков. Как легко мудрый советский ученый Гирин побеждает злодея Дергази! Вероятно, наши исторические и геополитические конкуренты только радовались, почитывая такие характеристики. Умный, сильный и идеологически гибкий соперник представал законченным кретином, да еще и “исторически обреченным”. Чего не почивать на лаврах, если все, что могут придумать западные шпионы — это устроить тупую провокацию: отправить насолившему им “советскому” книгу шифровальных кодов? В романе Ефремова это вызывает здоровый хохот у всех собравшихся: “Господам кажется, что у нас еще остались маньяки, вероятно искренне верившие, что стоит любого советского ученого выпустить за границу, как он сразу же с корабля или поезда побежит в английскую или американскую разведку”. А вот при “дорогом Никите Сергеиче” такие кретины в “органах” перевелись. (В реальности, кстати, совковская система была настолько идиотична, что, думаю, подобная посылочка привела бы к вполне реальным результатом. А кто-нибудь еще и орден бы получил за разоблачение очередного “империалистического шпиона”).

И в то же время жестокая антизападная риторика не мешает современным либерастам продолжать восхищаться Ефремовым.

Ефремов смотрел и не видел то, что легко замечал взгляд непредубежденного наблюдателя. Того, кто не думал только об одном — как бы навязать своей стране “чудеса” индийского бытия.

Скажете — злобствует англосакс? Перегибает палку проклятый колонизатор? “Культурный шок” у него?

Что же — вот наблюдения человека, которого никто не решится назвать “ретроградом” и “колонизатором”. Позиция того, кто сумел с безупречной точностью доказать, что даже самые дикие цивилизации мира — это общества со сложнейшей и не менее многогранной историей, нежели современная западная цивилизация. Да-да, речь идет о Клоде Леви-Строссе.

И на это нам предлагали равняться? Даже позиция наших шизофренических западников на этом фоне кажется более разумной и понятной.

А в то же время Ефремов прекрасно знал, до какой грани ему можно идти. Где надо остановится, чтобы не вызвать гнева правящего коммунистического начальства, “родненькой власти”. Вот и после всех рассуждений о величии греческой культуры и чуть ли не камлании перед порнографическими скульптурками индуистского храма в Каджурахо (а их даже Мохандас Ганди мечтал разнести), неожиданно появляется следующее: “Но нельзя и одним прыжком вернуться в Элладу, как того требуют разные наутристы и нюдисты на Западе. сейчас время не совершенно обнаженного, а открытого тела, не скрывающего красоту своих линий, но еще не настолько ставшего совершенным, не настолько привычного, чтобы показываться нагим”. Понимал Иван Антонович, хорошо понимал, что купание без трусов Советская власть не одобрит. Вот и поставил ограничитель, свидетельствующий о том, что “сокрушитель ханжеской христианской морали” был готов идти только до определенных границ. Границ, начертанных коммунистическим цензором и партийным начальством.

* * *

К этому устремлению добавлялся и наш извечный русский нигилизм, воля к ничто, обусловленная бескрайностью “кормящего ландшафта”, да неизбывным любопытством русского народа. (В стиле — “А что будет, ежели усё на хрен разнести?”)

Однако, интеллигенция, читавшая (и почитавшая) Ивана Антоновича Ефремова), вычитывала у него нечто другое. Что, как мягкой сопливой тряпкой, скользило по тараканьим мозгам этого сволочного сословия и вызывало следующую реакцию: “Вот, что речет Вяликый Пророк Иван свет Антонович! Мы есмь высшая каста и свет Зямли Совецкой. Ибо веруем в Обезьяну и Материю, выше которых ничего нет! А потому, Ванька, неси нам дармового сала и коньяка…”

Своей книгой Ефремов закладывал основы для совершенно небывалого явления на Руси — “иерократии”, этакого российского брахманизма.

Идеальный русский человек, в представлении Ефремова — хам, гад и свинья, убежденная в собственной непогрешимости. От количества произнесенных Гириным в тексте “Лезвия бритвы” проповедей утомился бы и сам Билли Грэм. Так что никакой Гирин не русский — это советский идол, плоть от плоти комсомольских мерзавцев, зашагавших по плакатным страницам большевистских газет и журналов еще с 20-ых годов. Историческая Россия, равно как и обычные русские люди, взывают и у героев Ефремова только презрение и отвращение. (Это хорошо заметно в первой части романа, в воспоминаниях Гирина о поездке в российскую глубинку 30-ых гг). Вместо исторической России Гирин ищет Русскую Индию, торжество азиатчины и находит ее, как и полагается, в Сибири, у “перевоспитанных” советской властью староверов.

Или, вернее — всемирного Тадж-Махала.

Уничтожение исторической души русского народа — вот то, к чему стремился Ефремов и “иже с ним”. Такие писатели работали в том же направлении, что и советская школа, которая так неосознанно бесила своими идеологическими гнусностями. Советских школьников пытались уверить, что нужно быть самоуверенной хищной гадиной, готовой на все “ради торжества всемирного социализма”. И что мы обязаны принести “единственное верное учение и единственно верный строй” во все уголки Земли. И что мы уже сейчас постигли Великую Истину и живем в почти воплощенном идеале.

Школьник чесал домой, с отвращением выслушав все вышесказанное на политинформации, а по дороге — наблюдал пьяных творцов нового будущего, пустые полки в магазинах, заводы, изрыгающие уже десятилетиями клубы вонючего дыма, и яму посреди шоссе, которую не могут заровнять уже три месяца. От такого “воплощенного идеала” хотелось выть. Школьник прибегал домой, с радостью открывал “Роман Приключений”, и с его станиц ему неожиданно принимались доказывать то же самое — “Мы живем в стране почти воплотившейся утопии”.

Советские коммунисты и их убежденные подголоски, вроде Ефремова, словно не видели одной глубинной особенности русского народа. Особенности, которая очень сильно определяет его мировидение. В глубине души русские ненавидят похвальбу и чванство. Даже самое справедливое и заслуженное.

А уж когда торжествовало чванство наглое и лживое, подобное тому, что проповедовалось во времена позднего советизма, то больше всего хотелось взять лом и начать гвоздить по головам партийных и околопартийных брехунов.

Ефремов создал утопическую картину мира, в котором такое безмозглое чванство стало “нормой жизни” для всех. Вернее — для “сильных”, для тех, кто достиг высшей степени совершенства на пути трансформации Советской России в “магическую сверх-Индию”. Поклонники буддизма и обезьяны не хотели дожидаться, пока вымрут все русские, пока исчезнет всякая память о русской России. Они мечтали о ее насильственном искоренении. О создании нового кастового общества, в котором “духовно продвинутые интеллигенты-брамины” будут управлять толпами покорных Ванек-чандал.

Тогда, в 60-ых гг. этого не получилось.

Однако многие из этих интеллигентов дождались 90-ых — и продолжили работу по преобразованию еще уцелевших остатков России в “новую Индию”.

Действуют они и сегодня…