Сегодня, на наше общее счастье, у органов госбезопасности есть задачи поважнее, чем замаливать перед “прогрессивной общественностью” старые грехи. Официальный пресс-релиз ФСБ, подводящий итоги года, выглядит как победная реляция, поскольку впечатляющие успехи в отстреле и обезвреживании чеченских террористов, в сочетании с успешным силовым решением кризиса с заложниками на Норд-Осте, перевешивают накопившиеся претензии и упреки в недоработках. СВР подобных праздничных отчетов не пишет — но это и к лучшему для службы, где работают люди, девиз которых “без права на славу”, ведь в той степени, в которой контрразведчикам важно раскрыть свой успех, разведчикам важно его скрыть. В течение десятилетия общество надеялось на то, что хотя бы органы не удалось совсем разрушить, исходя, во многом, из этой надежды, оно уповало на тех политиков, которые генетически были связаны со спецслужбами. В уходящем году мы убедились, что надежды были не совсем напрасными и госбезопасность у нас все-таки есть…

Можно, конечно, сказать, что ВЧК была инструментом гражданской войны, и тогда следует воспринимать эту организацию в качестве средства уничтожения одних русских другими русскими (а можно припомнить и нерусских чекистов, о которых постоянно напоминают апологеты белого движения) и сделать все соответствующие выводы (они, впрочем, и делались много раз в те времена, когда в моде были призывы взорвать комплекс зданий на Лубянке). Память у чудовищных зверствах многих “чека” той поры, и о персонажах вроде садиста и наркомана Саенко, возглавлявшего Харьковскую ЧК в 1919 году вроде бы подтверждает этот вывод. Однако подобное определение будет исторической неправдой — идеология ЧК была не в том, чтобы уничтожать сограждан, а в том, чтобы быть “карающим мечом” революционной классовой войны. “Чекизм”, как определенная модель организации спецслужб отстраивался не как инструмент “геноцида русского народа” и т.д., а именно как структура, очень успешная и великолепно отлаженная структура, для ведения классовой войны вне и внутри страны обычными для подобных служб средствами, начиная от обычной разведки и кончая внесудебными расправами в логике красного террора. Совершенно не надо оправдывать эти расправы, но надо понять — как это было сделано.

Вся архитектура ЧК и после того, как она превратилась сперва в ГПУ, затем в НКВД, была подчинена этой логике классовой войны, войны, в которой были причудливо смешаны цинизм и романтика, великолепно выраженная Багрицким в его “ТВС” в монологе Дзержинского (из которго все, почему-то, помнят только фразу про “убей и солги”):

Однако Великая Отечественная менее всего была войной революционной и классовой. “Парадигма Дзержинского”, в рамках которой первоначально создавалась ВЧК, вошла в глубокий кризис — после войны начались бесконечные перетряхивания, слияния, раздробления спецслужб, вплоть до того, что внешняя разведка одно время была преобразована в Комитет Информации при МИД-е, что можно было себе представить в западных странах, но никак не в CCCР. Затем началась десталинизация, в ходе которой многие чекисты, великолепно работавшие в рамках “дзержинской” парадигмы, вроде знаменитых Судоплатова и Эйтингтона, вдруг оказались преступниками и действительно были ими в рамках “общегражданских” канонов, которые новое политическое руководство решило применить к сотрудникам госбезопасности.

Кризис чекизма был частично преодолен Юрием Андроповым, который отнюдь не случайно считается теми, кто так или иначе причастен к этой сфере общества, культовой фигурой. Именно Андропов был настоящим создателем того КГБ, которое в форме KGB вошло во все языки мира. Суть “андроповской парадигмы” состояла в создании мощнейшей службы национальной и государственной безопасности, которая соответствовала бы развитому общенародному социализму, который считался построенным Советским Союзом к этому времени. Значение Андропова как организатора и реформатора трудно переоценить — достаточно того факта, что в середине 1970-х он сумел в полной мере оценить нарастающую в мире террористическую угрозу и принял меры, чтобы страна встретила ее подготовленной — наша “Альфа” старше на несколько лет большинства аналогичных антитеррористических подразделений мира, в частности — на три года старше американской “Дельты”. КГБ было предметом страха и неприязни, в том числе и обоснованного, известной части российского общества, но он же был и предметом тайной гордости, выражавшейся ив искренней уверенности, что “эти” действительно все знают, все подслушивают, за всем следят, все в курсе.

Владимир Войнович может сколько угодно теперь говорить, что написал в “Москве 2042 год” просто издевательскую сатиру, но когда эта сатира вышла, то в ней отразилась вполне определенная уверенность части советской интеллигенции, что, подобно тому, как некогда говаривал один английский король: “вскоре вся Англия будет один Лондон”, так и “весь СССР превратится в один КГБ”. Человеком, который в наибольшей степени понимал, что такое невозможно, был, как раз, сам Андропов. В его парадигме чекизма отчетливо ощущалась нехватка идеологической составляющей, тема любви к Родине, которая стала звучать в позднесоветской чекистской культуре необычайно отчетливо и обостренно, могла служить мотивацией, но не идеологией. Между первоначальной идеологической и военной природой чекизма, и ориентированной на национальную безопасность андроповской парадигмой оставался внутренний конфликт. Отсюда, — мучительные поиски и, в итоге, катастрофа “перестройки”, начатой Горбачевым, бывшим одним из воспитанников и выдвиженцев Андропова, И, в качестве финального аккорда в истории старого чекизма, сбитые в 1991 году, “при Бакатине”, с “внутреннего” памятника погибшим чекистам слова: “павшим за дело коммунизма”. Именно это, даже не разрушение памятника Дзержинскому, которое еще можно было списать на не касающиеся внутренних дел спецслужб политические обстоятельства, было как бы гвоздем в гроб прежнего чекизма. Вместо сбитых слов обещали написать “павшим за Россию”, но в том-то и дело, что многие из погибших (и не погибших) сражались не за Россию, а за идею, ту идею, во имя которой был создан ВЧК. После этого жеста нового руководства из органов ушли очень многие, поскольку решили, что от такого начальства понимания “сути” органов ждать не приходится.

Сегодняшние органы госбезопасности находятся, после эпохи перетрясок, уничижения и травли, в несколько странном состоянии. С одной стороны — мы возвращаемся к “андроповской парадигме”, органы сегодня — это страж национальной безопасности, и именно в рамках этой парадигмы совершилось и пришествие чекистов во власть. С другой стороны, вполне эффективно эта парадигма работает в условиях относительной геостратегической стабильности, и в ситуации, когда можно создать единую суперструктуру наподобие тогдашнего КГБ, чего сейчас делать никто не будет. “Парадгма Дзержинского” для кризисных времен кажется значительно более подходящей, чекизм оказывается востребован, но вот как эту востребованность реализовать?

Необходимо понимать — что чекизм “по Дзержинскому” — уже не может быть доктриной “гражданской войны”, и его неуместно развернуть против “олиграхов”, неугодных журналистов и любых других несимапатичных кому-то сил внутри общества…. Как раз здесь необходим “чекизм по Андропову”, но более жесткий, последовательный и продуманный, сочетающий отказ от пустых и тупых репрессий, с репрессиями продуманными и целенаправленными. Зато “чекизм по Дзержинскому” вполне трансформируется в доктрину “войны миров”, в которой противником является “абсолютно чужой”. Таким абсолютно чужим для тогдашних чекистов был “классовый враг”, таким “абсолютно чужим” для нынешнего чекизма должен стать враг цивилизационный, тот враг, к которому нельзя испытывать ни жалости, ни нормального на обычной войне своеобразного “доверия к врагу”.