Кеновелл. Э. Тайные гении в русской литературе. Анн-Арбор, Нова, 2000. 642 с.
Смит Ю.О. Наука и мифы. Н.-Й., Сайентист-пресс, 2000. 256 с. Эти книги могли бы оказаться весьма и весьма популярны. Если бы они вышли в России, где имеется колоссальный спрос на всевозможные "безумные идеи", вроде построений А.Т. Фоменко. Но рассматриваемые нами авторы американцы, да еще и сделавшие свои исследования, опираясь, в основном, на русские источники. Поэтому широкая публика эти сочинения не заметила, а специалисты хладнокровно проигнорировали. А зря. Э. Кеновелл, профессор какого-то малозначительного университета в Арканзасе, математик и местная активистка "феминистского движения", начинает свою книгу с пространного исторического введения. При всей величине этой вводной части, она предназначена для вдалбливания в голову читателя одной простой мысли -- в 19 в., в России женщине-писателю невозможно было добиться, чтобы ее воспринимали всерьез. Кеновеллл утверждает, что в это время в империи господствовал "мужской шовинизм", слишком сильны были религиозные предубеждения, над умами «довлело культурное влияние Востока, презиравшего женщин» и т.д. Поэтому, если автору-женщине не хотелось, чтобы на нее смотрели, как на квадратное яйцо, то ей пришлось бы создать целый заговор для пропихивания своих книг в печать. И г-жа Кеновелл уверяет, что раскрыла несколько таких заговоров. Ее же открытия полностью изменяют все традиционные представления о русской словесности. Так, говорит автор «Тайных гениев…», историю о том, как Софья Андреевна Толстая двенадцать раз переписывала "Войну и мир", литературоведы всегда приводит в качестве примера ее преданности мужу. На самом же деле, это только один из признаков величайшего обмана в истории мировой литературы. Не было, утверждает Кеновелл, «великого писателя земли русской Льва Николаевича Толстого». Был посредственный философ, беллетрист и демагог Лев Толстой и его гениальная жена, настоящий автор "Войны и мира", "Анны Карениной" и "Хаджи Мурата". Просто Софья Андреевна понимала, что в русском "маскулинстическом" обществе у нее нет никаких шансов пробиться, и она подбила мужа на колоссальное мошенничество. Взамен пообещав ему, что когда "Лев Толстой" станет всероссийски известным писателем, то он сможет широко проповедовать любые свои взгляды. Вот так-то, граждане… Чтобы убедить читателя в своей дикой теории, Элен Кеновелл написала обширнейший текст, состоящий из тринадцати глав. Монография ее вполне наукообразна, автор заполняет десятки страниц таблицами "лингвистических соответствий" и рассчитанных на компьютере "частотных графиков". В результате американская исследовательница находит «значительное сходство» стиля и лексики писем и даже хозяйственных записей Софьи Андреевны со стилем произведений «Льва Толстого». Более того, стиль самого Льва Николаевича представляется ей "откровенно противоположным" стилю автора "Войны и мира". Например, Кеновелл приводит хрестоматийную цитату о дубе из эпопеи Толстого и восклицает: "Сравните эту прекрасную прозу со стилем самого Толстого. Хотя бы с "Тремя медведями", изобилующими тавтологиями, или с началом "Филиппка": "Жил-был мальчик. Звали его Филипп". И вы действительно считаете, что "Войну и мир" и эти побасенки написал один человек?" Не буду утомлять читателя перечислением всех разнообразных и часто очень изощренных доказательств, приводящихся Э. Кеновелл. Остановлюсь только на проблеме "третьей редакции "Войны и миры", которой она отводит целых две главы. Напомню в чем суть -- дело в том, что мы с вами, дорогие друзья, в школе изучали "Войну и мир", опубликованную по самому первому изданию. Кеновелл уверяет, что Лев Толстой в подготовке первого издания не участвовал, а все доверил Софье Андреевне и Н.Н. Страхову. Также он поступил и со вторым изданием. А вот третье издание Лев Николаевич подготавливал сам. И подготовил, надо отдать ему должное, очень грамотно. Все утомительные французские предложения были заменены на русские, текст в ряде мест упрощен, философские рассуждения сведены в одну часть и помещены в конце книге. Казалось бы, воля автора явлена четко и недвусмысленно. Но, в последующих изданиях, которые опять-таки контролировала Софья Андреевна, все восстановлено так, как это было в первоначальном варианте. Классический конфликт автора и редактора – «редактор» Толстой пригладил текст, сделал его более "удобочитаемым", а упрямый автор Софья Андреевна все опять «перестроила» "под себя". Я думаю любой мало-мальски образованный филолог тут же указал бы на целый ряд фактических ошибок и нелепостей, существующих в построениях Э. Кеновелл. Но вряд ли бы ее это смутило. Ведь не смущает критика наших отечественных историков наших же доморощенных создателей "новой глобальной хронологии". У Э. Кеновелл даже способ гипотетического ответа критику еще легче – она просто обзовет его "мужским шовинистом" (или "пособницей мужского шовинизма", если с критикой выступит женщина). Большая часть многостраничной монографии Кеновелл посвящена Толстому, но в двух последних главах она раскрывает еще два заговора. Оказывается роман "Игрок" был вовсе не надиктован Ф.М. Достоевским своей стенографистке (и будущей жене), а написан ею. Она же, вероятней всего, написала и все более поздние романы Достоевского, который к этому времени окончательно сошел с ума и был в состоянии только на рулетке играть в Баден-Бадене. В самой же последней главе книги Кеновелл пытается уверить нас, что в русской поэзии было целых два поэта с фамилией Мандельштам -- Осип Эмильевич и Надежда Яковлевна. Отталкиваясь от того простого факта, что все поздние рукописи Мандельштама сохранились только в копиях, сделанных его супругой, Кеновелл утверждает все то же -- и в данном случае существовал "заговор" мужа и жены. И опять этот «заговор» сработал. Кеновелл считает, что к 1919 г. Мандельштам исписался, впал в депрессию и слабоумие. Его же жена, сначала робко ему подражавшая, превратилась в замечательную поэтессу. Но, чтобы попытаться сразу «пропихнуть» стихи в печать, Надежда Мандельштам стала прикрываться именем своего супруга. Для доказательства истинности своих построений Кеновелл опять использует «частотные графики» и активно сравнивает стиль и словесные конструкции, присутствующие в стихотворениях и "так называемой" поздней прозе О. Мандельштама со стилем и конструкциями воспоминаний Надежды Яковлевны. Я сознательно никак не буду комментировать открытия Кеновелл и позволю себе только одно высказывание -- как и в случае с компьютерной проверкой авторства "Тихого Дона", сочинение американской феминистки доказывает только одно -- компьютер позволяет убедительно сымитировать любые доказательства, а наивная вера "масс" в непогрешимость техники легко позволяет эти доказательства внедрить в общественное сознание. Юджин О. Смит также относится к почтенному племени «разрушителей науки», но, в отличие от Э. Кеновелл, зона его атаки существенно «шире». Он склонен критиковать и ревизовать «науку вообще». Сам Ю. Смит называет себя учеником и последователем Г. Д. Гачева, и его книга даже посвящена этому исследователю. Но «Наука и мифы» концепцию «национальных образов науки» развивает значительно радикальней, чем это когда-либо получалось у российского ученого. Теория Смита достаточно проста. Немного упрощая, ее можно свести к следующему – существует всеобщая интернациональная позитивная наука. Та самая, которая дала нам телефон, телеграф, радио, компьютеры и памперсы. Это наука представляет собой «реально действующее знание», которое приводит к «реальным практическим результатам». Если результат научной разработки может быть использован в повседневной жизни граждан, то перед нами именно наука. Но, как отмечает Ю. Смит, эта «реальная наука» окружена толстым слоем мифов, относящихся вовсе не к научной сфере знания, а к чисто поэтической деятельности человеческого сознания. И мифы эти оформлены в соответствии с глобальными мифологическими представлениями, закрепившимися в культуре той или иной нации. Как это происходит на практике, автор, видимо, являющийся специалистом по истории науки в России и СССР, показывает на примере теорий Т.Д. Лысенко, господствовавших в 40- 50-е гг. в советской биологии. Смит анализирует сказки, детские песенки, частушки и т.п. Из этого материала он выводит одну простую мысль – в русском народе всегда существовала склонность к «неразличению» отдельных видов животных и растений, смешиванию их в единую категорию, типа «гуси-лебеди», «калинка-малинка» и т.д. Отсюда, по мнению автора «Науки и мифов», и произошла «Лысенковская теория», обосновывающая возможность превращения растений одних видов в другие и наследования благоприобретенных признаков. В последней части своей книги Юджин О. Смит упорно призывает к радикальной ревизии всей современной науки, пересмотру ее с одной точки зрения – нет ли в популярных научных теорий четкого влияния тех или иных национальных мифологических конструктов. Автор даже уверяет, что если его призывы не услышат, то он сам продолжает «очистку научного храма». Среди своих ближайших целей Смит называет теорию эволюцию, по его мнению, зиждущуюся на общеиндоевропейских мифологических идеях и «квантовую механику», якобы восходящую к построениям немецких мистиков.Отар Хаммикадзе