Этот небольшой сборник рассказов «ужасов» с нарочито «простой» черной обложкой меня лично сначала привлек только именем автора. Для знатоков англосаксонского литературоведения имя «С. Арбутнот» скажет не очень много, но кое-что вспомнить все же заставит. Этот преподаватель испаноязычной литературы из Эдинбургского университета является также автором ряда статей по теории «метапостмодернизма» и нескольких монографий, дающих модернизированную психоаналитическую трактовку некоторым классическим произведениям мировой литературы: книгам Х.Л. Борхеса, Г. Маркеса, Ш.Й. Агнона, Дж.Р.Р. Толкина. И вот теперь, как это обычно и происходит с литературоведами, дело дошло до собственных беллетристических произведений.
Самой большой удачей Арбутнота мне представляется то, что для обычного читателя, купившего книгу для развлечения или чтобы скоротать время в поездке, она так и останется обычной «книгой ужасов». Но для читателя-«эстета», ищущего в книге прежде всего «подтекст», «литературные аллюзии», «идейно-художественную направленность», здесь тоже будет чем поживиться. Подобный симбиоз крайне редок для современной английской литературы. У нас почему-то принято разделять литературу «масс» и литературу «элиты». Хотя «латиноязычные» писатели (тот же У. Эко или Х.Л. Борхес) доказали, что возможно успешное сочетание занимательности и сложных литературных идей.
Арбутнот, конечно, не Борхес, но его опыт все же вполне заслуживает нашего внимания. Автор пытается использовать идеи «метапостмодернизма» для создания «товарного продукта» и нередко это ему удается. Все классические приемы текстов «постомодерна» - от «мозаичных конструкций» до обязательной, всепронизывающей иронии налицо.
Например, часть рассказов в «Оттенках тени» оформлена в виде столь любимых английскими писателями «клубных рассказов». Только рассказчиков всего трое и собираются они на квартире то у одного, то у другого. Все герои-рассказчики ученые, каждый имеет степень доктора, хотя и в разных областях знаний. Это медик Хелменбридж, историк Равенкрофт и литературовед Арбутнот. Да-да! В рассказах ужасов Сайруса Арбутнота одним из главных героев является Сайрус Арбутнот. Постмодернистская игра, призывающая читателя не верить в искренность автора, а воспринимать повествование как ироническую пародию, подчеркивается и классическим предуведомлением: «Вся события, имена и персонажи вымышлена. Всякое совпадение с реальностью является случайностью». Арбутнот даже специально выделяет эти слова, помещая их на отдельную страницу, отчего они начинают выглядеть почти эпиграфом к его книге.
С. Арбутнот ведет игру в постмодернистский текст, якобы переполненный смыслами, призывая читателя включиться в поиск интерпретаций и разгадывания авторских намерений. У меня же лично создается впечатление, что к большинству «загадок» в «Оттенках тени» сам автор даже не удосужился придумать ответы. Кажется, будто он просто спокойно глумился над читателями, почему-то печатая один заголовок у рассказа зачеркнутым, а ниже помещая второе название, но более мелкими шрифтом. Одни рассказы представляют собой связное повествование, другие обрываются посередине, третьи же выглядят скорее как наброски или отрывки из более крупных сочинений. Любой из нас может придумать десятки объяснений подобному поведению и дать свою интерпретацию авторскому замыслу. Это затягивающая игра, результат в которой зависит только от позиции самого читателя. Кто решит, что Арбутнот - просто шут и пародист, кто-то - уверует в его идеи. Я же честно не знаю, какая из позиций ближе к истине.
При поверхностном чтении «Оттенков тени» кажется, что действие развивается в обычном мире. Упоминается Лондон, Нью-Йорк, автомобили, «жевательная резинка», теория относительности, Папа Римский... Но постепенно, вживаясь в мир Арбутнота, сталкиваешься с первым подвохом. Оказывается чаще всего речь идет о мире, сходным с нашим, но отличающимся, как писал кто-то из «великих», в «двух или трех частностях». Так в самом начале рассказа «Одиночество слышащего» упоминается календарь, висящий на кухне главного героя, где изображены четыре пирамиды в Гизе. А пока герой варит кофе, по радио, среди других международных известий, упоминают об экономических реформах в Китайской империи. Как мне кажется, наличие таких подробностей является знаком, предвещающим разрушение обычного мира и проявлений все больших черт мира «иного». Рассказ «Одиночество слышащего» строится по простой схеме: сначала герой видит как все больше искажается, «сминается» существующая реальность. Это разрушение сопровождается неописуемыми звуками, постепенно заглушающими все остальное. В конце концов, мир исчезает и герой ощущает, что его несет вихрь в абсолютно пустом пространстве. Этот вихрь неожиданно сталкивается с другим вихрем, затем с третьим... Героя швыряет между этими потоками воздуха, неожиданно пространство как бы освещается и он видит громадных и уродливых существ, из пастей которых и исходят эти вихри. Существа играют телом уже умирающего «слышащего», но в последнем проблеске угасающего сознания герой замечает множество других людей, «бесконечные ряды человеческих пылинок, ставших (а может быть и всегда бывших) игрушками четырех ветров». Эпиграфом к рассказу поставлена цитата из «Книги пророка Даниила»: «И вот, четыре ветра небесных боролись на великом море» (Дан. 2:7).
Как и любой писатель-постмодернист, Арбутнот не мог не оказаться под влиянием Кафки. Уже нарочито громоздкие, неестественные и «германоподобные» фамилии его персонажей невольно заставляют вспомнить читателя об абсурдном мире героев «Процесса» и «Замка». Однако «кафкианской» идее «простоты ужаса» автор «Оттенков тени», как и другие англоязычные писатели, склонны противопоставлять концепцию «изобилия кошмаров». «Мир переполнен чудовищными вещами, просто мы их не замечаем», - таково «кредо» Арбутнота. Его рассказ «Превращенный» представляет собой открытую полемику с Кафкой, с его новеллой «Превращение». В сущности, вся история Грегора Замзы - это доказательство самостоятельности души, свободы духа от тела. Телесно превращенный в таракана, он остается человеком до самой смерти. Грегор Зеринг из рассказа Арбутнота, постепенно превращающийся в «сияющего зверя», изменяется и телесно, и духовно. Смысл «Превращенного» заключается в том, что у человека нет никакой души, а все проявления сознания не более чем проявление телесных функций. Если в начале своего дневника преуспевающий бизнесмен Зеринг изъясняется на правильном литературном языке, то к концу это уже полуграмотный бред и смесь обычных слов с рычанием: «Я ходил хррагр и думать оргрр. Если вся ууррр, то... От нхгрр до хргрр!» (Любопытно, что для знатоков «литературы ужаса» конец рассказа «Превращенный» имеет совершенно другое значение, чем для менее искушенного читателя. Термины «Нхгрр» и «Хргрр» встречаются в рассказе Х.Ф. Лавкрафта «Данвический ужас» и обозначают некоторые очень сложные колдовские понятия. Таким образом, «сияющий зверь» Арбутнота предстает на чудовищем, а результатом «прогрессивной мутации», своего рода «сверхчеловеком». Как и обещал Ницше, этот «сверхчеловек» жесток и бесстрашен, но живет в канализации и питается разложившимися трупами своих жертв).
Заметно, что на автора повлияли и англосаксонские мастера «ужасов» 20-30-х годов ХХ века (Г. Лавкрафт, Э. Блеквуд, А. Мейчен). Многие сюжеты, которые развивает Арбутнот, уже использовались в литературе «ужасов». Например, рассказ, носящий «зачеркнутый» заголовок «Удивительная история доктора Хелменбриджа», представляет собой постмодернистскую «фреску» чистой воды. Его первое заглавие отсылает читателя к «Удивительной истории доктора Джекила и мистера Хайда» Р.Л. Стивенсона, а второй, «окончательный» заголовок «От Р к Х» - к дневнику главного героя «Данвического ужаса» Г.Ф. Лавкрафта. Главная же сюжетная посылка - то, что женщины вовсе не являются существами такого же вида Homo sapiens, как и мужчина - напоминает «Кожу наших отцов» К.С. Баркера. Арбутнот преподносит эту идею в виде иронического рассказа доктора Хелменбриджа своим собеседникам, отчего и мрачность предпосылки и трагический ореол ситуации, в которой оказался приятель доктора - мистер Райзенхрист, только усиливается. Английский автор снова и снова возвращается к своему излюбленному персонажу - одиночке, вдруг увидевшему «реальную» сущность мира. Рассказывая о гибели Райзенхриста, которого медленно убивают женщины, чью тайну он совершенно случайно раскрыл, Арбутнот еще раз стремится подчеркнуть «прелесть незнания». «Мы существуем только потому, что не видим истинной реальности» - этой мысли, терзавшей Лавкрафта и Блеквуда, Сайрус Арбутнот посвятил все свое творчество. Он нарочито подчеркивает это, ставя к самым разным своим рассказам один и тот же эпиграф из талмудического трактата "Берахот" - «Если бы мы видели хотя бы половину демонов, окружающих нас, жизнь на Земле была бы невозможна».
Этот эпиграф стоит и перед самым большим по объему рассказу сборника - «Idolon». На греческом слово это означает «зеркало» и по ходу действия главный герой раскрывает истинную роль зеркал в нашей жизни. Рассказ Арбутнот начинает предложением, напрямую заимствованным у Чарльза Форта - «Мы - чья-то собственность». Эти кто-то, как выясняет физик Мештервальд, герой «Idolon»а, общаются с нами при помощи зеркал. Нам только кажется, что мы видим в зеркале свое отражение. На самом деле, когда мы заглядываем в эту «неверную, пляшущую, отвратительную поверхность», каждому из нас является его «хозяин». Эти «хозяева», при помощи определенных жестов, руководят нашей повседневной жизнью. Они управляют нами, как опытный кукловод - марионетками.
Фантастический рассказ Арбутнота, явно навеян современными теориями психоанализа (в первую очередь - концепцией архетипов К.Г. Юнга). Но в нем нет и следа успокоительной научности таких теорий. Он нарочито написанной в мрачной и стилистически неровной манере, которая оставляет крайне тягостное впечатление. Это воздействие еще больше усугубляется одним весьма нехитрым приемом, удачно сработавшим у Арбутнота. Сначала кажется, что в «Idolon»е эпизоды бредовых видений Мештервальда чередуются с четкими, сделанными в бихевиористическом стиле позднего Д. Хэммита, описаниями встреч физика с другими персонажами. Цепь разнообразных ситуаций. И только к середине рассказа понимаешь, что никакого чередования нет. Арбутнот приводит описания одних и тех же событий, но только с разных позиций - с точки зрения «прозревшего» Мештервальда и с точки зрения его знакомых-«слепцов». (При этом создается иллюзия объективности - при желании рассказ можно прочитать и как историю простого безумия. Правда, сделать это можно только в одном случае - если ничего не знаешь об остальном творчестве Арбутнота). Рассказ, конечно же, заканчивается смертью главного героя.
При чтении Арбутнота становится ясно, что он считает, будто смерть - единственный выход для того, кто коснулся «истинной реальности». Исключение составляет только он сам и его ближайшие друзья. Они, оказавшись в подобной ситуации, нашли в себе силы отказаться от «нового видения». Поступили как слепцы, которые сначала прозрели, а затем добровольно выкололи себе глаза, чтобы вернутся к своим слепым сородичам. Они вернулись, но все равно остались отделенными от истинных слепцов воспоминаниями об этих мгновениях прозрения. Поэтому-то Арбутнот и его друзья собираются вместе, поэтому-то они и ведут бесконечные беседы о случаях «прозрения» - убийственного и одновременно притягивающего.
Заметно, что Арбутнот-автор ни в коей мере не осуждает Арбутнота-героя. В его мире смерть - это абсолютный конец существования, и каждый человек, стремящийся хоть на секунду продлить жизнь, как единственно возможное бытие, заслуживает одобрения со стороны Сайруса Арбутнота. Его концепция мира напоминает «негатив» с идей дзен-буддизма. Для приверженца дзена окружающее - только досадная иллюзия, затмевающая нирвану. «Попасть» в нирвану невозможно, можно только соприкоснуться с ней в один миг «сатори» - «просветления». Но ради этого мига и стоит жить.
Арбутнот же призывает бежать от «просветления», доказывая своими книгами, что «истинное знание» - невыносимо. «Сатори» его героев - самое ужасное несчастье, которое только может случиться с человеком. От этого нельзя убежать и оно непременно убьет «увидевшего».
Среди его рассказов один выглядит «автобиографическим». Это - «Шатающийся в тумане». В нем литературовед Арбутнот рассказывает своим приятелям о случае, якобы действительно произошедшем с ним. Начало рассказа типично для англосаксонского horror'а и опять-таки заставляет вспомнить о Лавкрафте. (Видимо, автор такого эффекта и добивался). Будто бы, после смерти богатого дядюшки и до объявления текста завещания, Арбутнот какое-то время должен был прожить в его доме, стоявшем на берегу одного из притоков Темзы. В первый же вечер, глядя из окна дома на сгущающийся туман, герой замечает в нем какое-то движение, намек на движущийся силуэт. И одновременно слышит странные, неописуемые звуки. Он выскакивает наружу с фонарем, но никого не находит. Эта история повторяется каждый вечер. Существо подходит все ближе, звуки становятся все яснее. Вроде бы приближается развязка. Но, в отличие от героев Лавкрафта, Арбутнот так и не решается внимательно разглядеть существо, чьи очертания он видел на берегах реки. На следующий день он навсегда уезжает из поместья дядюшки.
В сущности весь этот рассказ написан для нескольких финальных фраз, произнесенных Сайрусом Арбутнотом: «Все мы - не более чем сомнамбулы, шагающие по краю крыши. Тот, кто разбудит лунатика, наверняка его и убьет. В тот вечер я почувствовал, что еще немного - и меня не надо будет будить. Я проснусь сам, завывая от ужаса на краю карниза. Не думаю, что кто-нибудь осудит меня за выбор безопасного сна вместо убивающего пробуждения. Иначе некому было бы рассказывать эту историю».
Сверхидея Арбутнота объясняет и общее название сборника, одновременно заставляя вспомнить о мире Толкина, творчество которого всегда восхищало автора «Оттенков Тени». У Толкина - «Тень» - это иносказательное наименование для Царства Зла, для власти Черного Властелина Саурона. Арбутнот согласен с тем, что Тень - это действительно Зло. Но в то же время она - это и неописуемая, невообразимая, убийственная истинная реальность. С мрачной усмешкой автор говорит нам: «Все кошмары, с которыми столкнулись мои герои - это только слабые отблески Истины. Истины с большой буквы. Теперь вам понятно?...» И все это произносится в холодно-равнодушном, почти документальном стиле.
О стиле Арбутнота дает хорошее представление рассказ-отрывок «Язык Пао», входящий в подборку «Заметки с окраин сознания». (Название рассказа отсылает читателя к роману Дж. Вэнса «Языки Пао», а заголовок подборки - к роману Ф. Х. Фармера «Взрыв или записки на развалинах моего сознания»). Но, если в романе Вэнса герои, создавая особый язык, используют его в победоносной борьбе с инопланетными захватчиками, то для Арбутнота «язык Пао» является просто очередным проявлением непереносимой истинной реальности, для маскировки которой и были созданы все остальные языки. (Одновременно рассказ - это еще и пародия на восточное религиозное обучение и на вся восточную «эзотерическую» мудрость. Арбутнот явно намекает на это созвучием слов «Дао» и «Пао»).
«...Нас было сорок семь человек, прибывших в это андский монастырь для изучения языка Пао. Немцы, англичане, французы, испанцы... Католики, атеисты, мормоны... Даже один физик-теоретик, вечно что-то писавший в тетрадке с коричневой обложкой из дермантина. Он напоминал мне тупоголового «первого ученика» в классе, стремящегося запомнить все, что бы ни говорил учитель.
Хотя наши учителя - бритоголовые монахи в серых рясах в основном молчали. И в самом обучении, казалось, не было никакого смысла. Иногда мы целыми днями перетаскивали камни, а иногда копировали непонятные иероглифы, не принадлежащие к письменности ни одного народа мира. Как-то целую неделю нас заставляли громко кричать один единственный слог «Ва», до хрипоты и потери голоса.
Этот абсурд постепенно бесил все больше и больше. Каждый день, во время наших совместных трапез, кто-нибудь вскакивал с места и начинал призывать остальных бросить все и немедленно уехать из монастыря. Но пока еще большинство не поддерживало эти призывы, и бунтари умолкали.
Развязка наступила к концу седьмой недели наших занятий. Я делал наброски отдаленных гор, стоя на балконе своей комнаты, как вдруг услышал странные звуки внизу. Мой знакомый физик (я так и не запомнил его фамилии) корчился на улице, прямо под моим балконом. Бросив кисти, я быстро сбежал вниз. Физик лежал на камнях мостовой, его тело выгибалось, руками он скреб по земле. Меня поразило его горло. Он периодически вздувалось так, если бы он проглотил несколько теннисных мечей или если бы какие-нибудь живые существа проникли под его кожу и теперь пытались оттуда вырваться. Я, кажется, закричал. Сбежавшиеся монахи оттолкнули меня в сторону, но я, уже отделенный от физика стеной серых спин и бритых затылков, успел увидеть, как у него горлом хлынула кровь.
Он умер почти сразу, а мы, те, кто был еще жив, оказались пленниками в монастыре. Нас заперли в отдельных кельях, и каждую ночь мы слышали ужасные вопли очередного умирающего. Бежать было невозможно, сопротивлявшихся жестоко избивали и кормили впроголодь. Я же просто смирился со своей участью.
Дни проходили за днями, а я все еще был жив. Я не бросал рисовать, но делал это все более небрежно. Вместо эскизов я покрывал страницами какими-то непонятными расчетами, вспоминал изучавшиеся нами абсурдные иероглифы и конструировал из них бесконечные узоры. Один раз даже нарисовал безукоризненно точный архитектурный чертеж монастырской башни, видимый из окна моей кельи. Позже, на этом же листе я набросал лицо погибшего физика и выписал несколько якобы физических формул, представлявших собой бессмысленную смесь символов, оставшихся в моей памяти еще со времен колледжа.
Мое время настало неожиданно. Примерно на шестой день заключения в мою келью вошли три монаха. Двое из вошедших заставили меня встать с кровати, осмотрел с разных сторон, знаками попросили высунуть язык. В это время третий листал мои рисунки. Я хотел попросить оставить их в покое, когда они переглянулись и в один голос произнесли: «Пао».
Меня отволокли в храм, прихватив при этом и мои рисунки. Монахи показывали их настоятелю, пока монастырский цирюльник брил мне голову. Настоятель взглянул на меня, закрыл глаза и тоже произнес: «Пао». После чего на чистом английском языке он объявил, что мое обучение окончено и я полностью овладел языком Пао.
Я не успел ничего сказать. Монахи ловко заткнули мне рот и выволокли из храма. В этот момент я перестал вырываться и, наверное, закричал, если бы смог. На большой монастырской площади ровными рядами лежали тела моих бывших товарищей. Я успел заметить, что к ногам у них были привязаны бирки. У последнего на бирке был номер «сорок семь». Из серого андского неба к телам уже спускались грифы.
Последнее, что я запомнил - это яркий блеск статуи бога Солнца, укрепленной на воротах монастыря. Потом меня оглушили и очнулся я уже в Лиме, на какой-то помойке, в самой нищей части города. Как ни странно, деньги были при мне, здесь же - мой английский паспорт и даже костюм, в котором я приехал в монастырь. От утреннего ветра сильно мерзла обритая голова.
Я вернулся в Англию, женился, продолжаю рисовать и периодически выставляться. Мои картины хорошо продаются, и мне грех жаловаться на жизненные обстоятельства. Я так и не знаю, в какие моменты жизни я говорю на языке Пао».

(с) Питер Брайль