Япон Дудаев. Гора Меггидо. Роман в двух Армагеддонах. СПб., “Терминус”, 2001. 318 с.

Ванда ван Белочка. Дело Гнусного Юрода. М., “Алеф-Бет-Гимел-Далет”, 2001. 202 с. (Серия “Плохих людей – тьма”).

В каком-то смысле появление текстов, подобных романам “Гора Меггидо” и “Дело Гнусного Юрода”, является определенным итогом, достигнутой целью. Постмодернистская литература “достукалась” до того, что на нее, в основе своей состоящей из подражательных и пародийных текстов, стали писать целые романы-пародии. Ведь роман Ванды ван Белочки представляет собой развернутую издевательскую реплику на сериал Хольма ван Зайчика, а сочинение Япона Дудаева – на различные "конспирологические фэнтези", описывающие вмешательство потусторонних сил в политику, а также на всю “волну” модных постмодернистских романов.

Авторы рецензируемых романов – фикции, что у “Ванды ван Белочки” специально подчеркнуто в ее “имени”, созданном для того, чтобы с ходу напоминать о Хольме ван Зайчике. Пародийность же текста “Япона Дудаева” отмечена издателями уже на титульном листе, где надпись “Перевод с чеченского” дана в два раза большим шрифтом, нежели название романа и фамилия его автора.

Как и в “канонических” постмодернистских сочинениях, формальный сюжет имеет в обеих книгах крайне малое и опосредованное значение. В книге Я. Дудаева он сводится к следующему -- Россия, тайно управляющаяся сектой магов-сатанистов, ведет упорную войну с Чечней, во главе которой стоят мистики-суфии. Маги вызывают из преисподней Сатану-Путина, который побеждает Чечню, заставив суфия Масхадова “со товарищи” уйти в “мистические пещеры” в некоем параллельном мире.

В книге В. ван Белочки нарисован более сложный, якобы “альтернативный” мир, где в 7 в. н.э. Русь была захвачена ацтекскими племенами и стала частью огромной державы Русамерики, простирающейся на два континента. В такой исторически невозможной конструкции заложено отношение автора к идее синтеза Руси и Орды, проповедующейся “Хольмом ван Зайчиком”. В глазах В. ван Белочка такой синтез не правдоподобнее объединения языческой Руси и империи ацтеков. Остальной мир разделили между собой Византия, Австралазия (Австралия и Новая Зеландия), а также Камбоджийская Империя. (Была еще и пятая великая держава – “Миттельевропа”, но она погибла в войне с Русамерикой).

Сюжет “Дела гнусного Юрода” также восходит к книгам Х. ван Зайчика -- русамеранские следователи Гостомысл Острие Бревна и Радомысл Гнилой Пень расследуют деятельность тайной секты "Великого Юродивого" святителя и пророка Амфибрахия. (Секту, разумеется, направляет и финансирует зловещий и обаятельный византийский шпион Варнава Казандзакис). В конце концов, следователям удается предотвратить восстание последователей "Гнусного Юрода" в Ярославле, Муроме и Верхневолжском Теотиуакане.

Процесс дальнейшего замыкания литературы на "самой себе" в этих произведениях дошел до крайней степени. Ведь пародируются и используются как материал для скрытого цитирования постмодернистские тексты. То есть сочинения изначально представлявшие собой пародии и набор из скрытых цитат. Выворачивание уже вывернутого однако не приводит к “прорыву к истинной реальности”, столь милого сердцу критиков соцреалистов. Напротив, реальность исчезает уже в принципе и мы остаемся в мире самодовлеющего и саморазвивающегося Текста. Текста, вне которого ничего не существует.

Деятельность же персонажей в таких произведениях обретает смысл только в том случае, если они соотносятся не с реальными прототипами, носящими те же фамилии, а со сходными литературными персонажами и ситуациями. (Например, абсурдная реальность "Русамерики" приобретает хоть какое-то право на существование, если читатель соотносит ее с Ордусью Х. ван Зайчика, а вовсе не с реальными событиями 7-8 вв. н.э. в Евразии, когда она якобы была завоевана "ацтеками, чичмеками и сапотеками")

Также и история “Горы Меггидо”, разделенной на две части (“Первый Армагеддон” и “Второй Армагеддон”) связана вовсе не с конкретными событиями двух чеченских войн. Литературность своих построений Я. Дудаев откровенно подчеркивает даже в именах персонажей -- например, обаятельный командир российских спецназовцев, обедающий на окраине чеченского села среди кольев, на которые посажены боевики, и макающий кусок человеческого мяса в таз с водкой, носит имя Элпидифор Фандорин. Он также умен, вежлив, остроумен, как и лубочный герой Акунина, но ему же автор совершенно спокойно приписывает замашки графа Дракулы Задунайского.

Во многих эпизодах Я. Дудаев откровенно заимствует приемы и сюжетные повороты из таких известных образцов “конспирологической фэнтези”, демонизирующей германский национал-социализм, как “Им помогали силы зла” Д. Уитли или “Слепые идут в ад” А. Бодуна. Только вместо условных “нацистов” у Япона Дудаева выступают не менее условные “русские сатанисты, засевшие в Кремле”.

Автор “Горы Меггидо”, конечно же, не чеченец. Заметно это хотя по тому, как он издевается над “героическими образами Великой и Свободолюбивой Ичкерии”. (“Непокоренной Чечни”, говоря словами незабвенного Мовлади Удугова). Чего стоит восьмая глава второй части, рассказывающая о “героическом быте” чеченских боевиков, которые питаются говном в горах и рассуждают при этом о суфийских премудростях. Автор здесь откровенно пародирует Сорокина и поэтому нарочито перебивает связные проповеди адептов Кадирии или Хваджагана совершенно бессвязными “рассуждениями” на якобы “чеченском языке”: “Хварды хабыр кубырды мурды. Албарых махубар. Курбуду магихорм кабздык”.

Якобы положительные чечены на самом деле выглядят полными дегенератами. Это они – настоящие бесы, а вовсе не “Сатана”-Путин. Так, автор долго и со вкусом описывает поединок между Басаевым и Радуевым, во время которого они бодаются неожиданно выросшими на их головах рогами. Проигравшему Радуеву рога спиливают тупым напильником, забрызгивая кровью полкомнаты, а затем, связав, подбрасывают российским десантникам. И вот как в конце этой сцены изображен Басаев: "Шамиль продолжал жевать рог Радуева, со скрипом водя по его поверхности своими кривыми желтыми зубами:

-- Игрыды берядя киругуду. Бе-е-е? -- обратился он к Удугову, стоявшему рядом на четвереньках и помахивающему хвостом с острым костяным наконечником -- Якши бе-е-е?

-- Бе-е-е.. Бе-е-е.... -- отвечал Удугов, равномерно и неторопливо кивая головой".

Описание же действий российской армии в Чечне дается в откровенно эпическом виде, хотя и не без издевательских намеков. Больше всего таких намеков в главах, посвященных началу “Второй Чеченской”. Автор издевательски воспользовался фамилией одного из российских командиров – Шаманов, чтобы нарисовать следующую картину : “Из громкоговорителей, укрепленных на танковой броне, лился яростный грохот шаманских бубнов. Командирский “уазик” Шаманова, украшенный хвостами песцов и закрепленной прямо на капоте медвежьей шкурой, остановился на обочине. Генерал выпрыгнул из машины, удерживая в правой руке огромный бубен.

-- Товарищ генерал! – из дверцы высунулся адъютант – Осторожнее!

-- Ничего страшного… -- Шаманов смотрел на небо. – Надо бы “воздушное сопровождение” подкорректировать…

Сонмы полупрозрачных духов Нижнего Мира двигались над российскими такновыми колоннами. Как опытный Путешественник по Оси Вселенной, генерал сразу же увидел, что духи слишком отклоняются к северу, демаскируя войска. Шаманов поднял бубен над головой, притопнул ногой и начал заклинать:

-- Корба, корба, эдемени го…”

Материал для литературных издевательств берется авторами из самых неожиданных источников. Так, Я. Дудаев оказывается хорошо знаком с литературой “новых правых”, но использует ее для всё того же стебалова и глумления. Например, большая часть речи Басаева, которую он якобы держит перед войсками накануне вторжения в Дагестан, напрямую заимствована из статьи К. Мутти “Явление Махди”, перепечатанной в альманахе “Милый Ангел” еще в 1991 году: “Восстановим Ислам, ибо он в отчаянной и беспомощной ситуации усталого верблюда, который склоняет голову и вертит хвостом! Установим в этом мире Империю Аллаха! Покажем и докажем милосердную волю Аллаха к обучению человека справедливому образу жизни!” И сотни голосов муджтахидов отвечали ему, как один воин Аллаха, яростно и уверенно: “Бе-е-е… Бе-е-е… Бе-е-е…

У В. ван Белочки глумление уходит скорее не в филологию и скрытое пародирование стиля, сколько в создание немыслимых и невозможных исторических альтернатив. Вот, например, картины “не столь давнего столкновения Русамерики и Миттельевропы, позже названного Великой Отчественной войной”: “Гитлер, великий пророк Вотана, поднял вверх руки, призывая гнев Вальгаллы на орды наступающих варваров. Наступал решающий час в борьбе Миттельевропы против Русамериканского варварства. Вотан против Тескатлипоки, Фрер против Итцамны, Тор против Кецалькоатля… На Зееловских высотах решалась судьба Евразии.

Главный жрец Йозеф Геббельс поднёс жертвенный нож к шее пленного русамеранца, подвешенного за ноги на стволе “Королевского Тигра”. Кровь брызнула на броню, в жертвенных чашах взревело пламя.

-- Боги благословляют наш поход! – взревел Гитлер. – Во имя Вотана и Европы! Вперед, воины!

Громкий рёв вырывался из глоток тысяч эсэсовцев. С ними неожиданно смешался шум авиационных двигателей. В быстро темнеющем небе над Мюнхеном показались тысячи самолетов. Они проходили над головами участвующих в празднике и исчезали, двигаясь в одном и том же направлении. На восток, на восток, на восток…”

В описаниях Австралазии В. ван Белочка издевается над “классикой антиутопии” -- “1984” Дж. Оруэлла. Даже название Великобритании в романе Ванды ван Белочки взято из книги английского писателя – “Взлетная полоса 1”. И, конечно же, как и в книге Япона Дудаева, в “Деле гнусного Юрода” предостаточно и аллюзий, и почти не замаскированных цитат. Вплоть до того, что “либеральный неототалитаризм” Австралазии носит название, восходящее к “1984” – “австрасоц”.

И в том, и в другом романе авторы использовали характерную слабость всех читателей произведений с более или менее жестко закрученным сюжетом -- невольное сочувствие к персонажам, играющим “отрицательную роль”. Главный злодей “Горы Меггидо” -- президент Путин, напрямую представленный автором как “Сатана”, в то же время вызывает массу симпатий. Он -- олицетворение государственной мощи. Как и говорит о себе этот персонаж в романе Дудаева "Я -- воплощение Уицраора России". (Для тех, кто подзабыл -- в мифологии “Розы мира” Д. Андреева уицраоры -- это духи-носители идеи великодержавной государственности). Автор явно любуется своим персонажем, описывая его полеты над ночным Кремлем: "Приняв облик гигантского птеродактиля, новый владыка России летал над вечно шумящим великим городом. Никто не замечал его, даже всевидящие лучи локаторов ПВО. Кутаясь в перепончатые крылья летучей мши на колокольне Ивана Великого, Путин сидел и размышлял: "Этот мир, куда меня вызвали столь неосмотрительно глупые колдуны, правившие Россией, весь, весь станет моим. И возвышение России будет едино с моим возвышением". Его охватывала неудержимая радость, в восторге он раскрывал пасть, заполненную рядами острых и кривых зубов. И клекот, раздававшийся некогда над просторами мезозойских болот, сливался с торжественным боем курантов на Спасской башне". (Дополнительное издевательство автора и над читателями, и над критиками заключается в том, что перед нами очередная замаскированная цитата. В данном случае -- из "Плутонии" В. Обручева)

Образ В.В. Путина, формально изображенного в виде Сатаны и Антихриста (“Даджаль явится в России” – говорит о российском президенте пророчествующий Джохар Дудаев), на самом деле выписан автором “Горы Меггидо” максимально привлекательно. Это “новое издание” булгаковского Воланда, в речь которого встроены всем известные цитаты из “Мастера и Маргариты”: “Во тьме кремлевского кабинета лицо президента казалось багровым, словно освященным адским пламенем. Он пошевелился и тени за его спиной сложились в ясные очертания перепончатых крыльев. Касьянов поежился, заметив, как между тонких губ русского президента быстро метнулся и столь же быстро исчез острый змеиный язык.

-- Запомните, Михаил, -- казалось, не проговорил, а прошипел Путин. – Вы едете на Запад не просить, а информировать. Никогда ничего не просите у сильных. Они сами обо всем догадаются и сами все дадут”.

Как ни странно, но у Я. Дудаева более симпатичным персонажем, чем он является в жизни, оказался даже Б.Н. Ельцин. Не очень удачливый колдун-эзотерик, вынужденный пить от чрезмерного напряжения при контактах с потусторонним миром, Ельцин вызывает откровенное сочувствие. По сравнению с холодным рационалистом Волошиным (они якобы вместе закончили одну и ту же подпольную школу магов) Борис Николаевич и более человечен, и более понятен: "Не могу я, Саша, как ты поступать... -- голос Ельцина после выпитого стакана зазвучал более тонко и почти плаксиво. Президент аккуратно выловил грибок из банки и захрустел им. -- Я как посмотрю на их мир -- так мне тут же нажраться хочется. А ты -- так ничего... Мантию снял, гримуар в сейф сунул -- и спокойненько чешешь в Думу или Дом правительства".

Волошин холодно улыбнулся, все также кутаясь в мантию.

-- Привычка, Боренька, привычка. Я же и в школе брал только дисциплиной и постоянными тренировками. Тебе же все просто давалось. По природе, так скать...

-- Да, эта ты прав. -- Ельцин задумался. -- Только лучше бы у меня все это хуже получалось. Не могу я больше "их" видеть, не могу...

Трясущейся рукой президент налил себе еще один стакан водки".

В романе Ванды ван Белочки любование “отрицательными героями” еще заметней. Для автора “главный злодей” является носителем всего положительного. Детективы же Острие Бревна и Гнилой Пень концентрируют в своем образе все то, что В. ван Белочка терпеть не может в выдуманной ей Русамерике. Утрированный до "джеймсбондовости", Варнава Казандзакис, "атташе по вопросам культурных связей консульства Византийской империи в Москве", тем не менее остается самым привлекательным героем романа. К тому же он постоянно (и к явному восторгу читателя) “выходит сухим из воды”. Византийский шпион является инициатором интриги, лежащей в основе произведения В. ван Белочки – ведь именно он, по сути дела, создает движение "Гнусного Юрода" -- “пророка Собаки и Свиньи, наисвятейшего Амфибрахия”. Казандзакис постоянно, на шаг, а то и на целый десяток, опережает русамеранских сыщиков. И единственный из всех “отрицательных героев, после поражения восстания сектантов, не только остается в живых, прикончив с десяток сотрудников спецназа "Рычащий Ягуар", но и выходит из игры полностью безнаказанным. В финале книги Варнава Казандзакис долго издевается во время беседы над приехавшим в посольство "русамеранским" детективом и в конце концов просто выпроваживает его за дверь:

"-- Надеюсь, беседа была полезной. -- Варнава, усмехаясь, привстал с кресла. -- А теперь я попрошу вас, уважаемый, незамедлительно покинуть и мой кабинет, и территорию посольства.

Византиец возвышался над столом во весь свой огромный рост. Случайный луч света неожиданно проник за солнцезащитные шторы и осветил значок на лацкане парадного пиджака атташе. Маленький двуглавый орел вспыхнул как огонек пламени, на секунду ослепив Острие Бревна. Он сморгнул и ответил:

-- Разумеется, я сейчас уйду. Но предупреждаю -- если вы еще раз попытаетесь влезть в дела нашего государства...

-- Я должен расценивать это заявление как личное оскорбление? Или оскорбление Империи? -- Улыбка Варнавы стала еще шире. Острие Бревна замолчал и резко повернувшись зашагал к выходу. Он шел по не слишком большому кабинету, уже не видя Казандзакиса, но продолжая ощущать его издевательский и ироничный взгляд".

В некоторых случаях авторы доходят до грани, при которой их текст может восприниматься, при все своей пародийности, как еще большее кощунство, чем книги В. Сорокина. Так, у читателя -- кондового советского патриота явный шок вызовет эпизод в “Деле Гнусного Юрода”, рассказывающий о встрече ветеранов битвы за Берлин. Дряхлые дедушки, обвешанные орденами вспоминают о подробностях сражения, среди которых в качестве главного всеми рассказчиками выделяется жертвоприношение тысяч и тысяч пленных прямо на ступенях "поверженного Рейхстага".

Авторы романов “Гора Меггидо” и “Дело Гнусного Юрода”, люди близкие друг другу и стилистически, и по литературным приемам (построении сюжета, эпизодов, даже отдельных предложений) тем не менее довольно резко отличаются по мировоззрению. "Я. Дудаев" -- откровенный либерал, противник фундаментализма, проводящий в своей книге (если отвлечься от всех филологических экспериментов), очень простую идею: “открытое общество”, даже возглавляемое откровенными чертями (как РФ в романе), вынуждает этих чертей вести себя более-менее прилично. Тогда как движение фанатиков-мюридов, помешавшихся на религиозном "творчестве" в области “практического джихада”, даже при таких достойных вождях, как романный Джохар Дудаев, неизбежно превращается в сборище ублюдков и негодяев. В итоге у их духовного лидера и не остается иной альтернативы, кроме физической гибели или перехода на иной план существования. (Последнее же, “на нашем уровне реальности” тоже выглядит как смерть. Эпизод, описывающий "фана" (окончательное слияние с Божеством) "шейха Джохара", внешне описывает удивительно бессмысленную и даже глупую гибель первого президента “суверенной Чечни”. После “вознесения Дудаева” остается только взорванный броневик да обгоревшая "хырка" (суфийский плащ, передающийся от учителя к ученику). (Можно, разумеется, посчитать, что автор решил поиздеваться и над идеями “открытого общества” тоже. Но тогда это “литературный ход”, рассчитанный уже на совсем параноидального и озабоченного выяснением истинных намерений автора читателя. Что-то я таких никогда в жизни не встречал).

Ванда ван Белочка же -- человек откровенно консервативных, более близких мне воззрений. Ее идеал откровенно нарисован в образе православной Византии, владеющей Малой Азией, Балканами, Римом и Африкой. Идеализация доходит почти до лубка -- сильная императорская власть, мощный государственный аппарат, симфония властей, сияющий в лучах прожекторов крест над Святой Софией, авианосный крейсер "Юстиниан" в порту Херсонеса Таврического, православные священники, крестящие "язычников" в водах Ганга и Брахмапутры по миллиону в день. (Индия оккупирована Византией после почти пятидесятилетних боевых действий).

И для автора Византия – конечно же, не более чем маска для образа идеализированной и утопической России. Самое же возникновение такой маски обусловлено природой жанра романа-постмодернистской пародии. Только там и может смотреться органично следующий пассаж: "Под крылом самолета, несущего беспокойного спавшего Варнаву в Дели, проплывал священный город Кум. Великий Кум с его знаменитыми духовными академиями и семинариями, с монастырями и лаврами, над которыми по утрам плыл радостный и гармоничный звон тысяч колоколов. Прекрасный город, где в тени деревьев можно было увидеть группы семинаристов, горячо обсуждающих какой-нибудь сложный богословский пассаж из Иоанна Богослова или Григорий Сицилийского. Спорщики слишком увлечены проблемой, кажется, что они ничего не видят кругом, как вдруг все замолкают словно по незримой команде, чтобы принять благословение от проходящего мимо архиерея. А тот, взметая полами рясы вечную и неистребимую пыль Кума, чуть замедлив шаг для быстрого благословляющего жеста, продолжает идти к Архиерейскому Дому – резиденции митрополита всея Персии, над которым еле заметной точкой виден самолет, уже уносящий Варнаву Казандзакиса к предгорьями буддийского Афганистана". Центр шиизма, превращенный в главный город "Православной Персии" -- это еще не самое крайнее изобретение Ванды ван Белочки. В дальнейшем будет упоминаться и главная лавра Лхассы с мощами святого Захарии Тибетского, и книги, выпущенные "Обществом ревнителей православия острова Тапробана" (то есть современной Шри-Ланки, принявшей православие якобы еще в 11 в. н.э.).

И все же эксперимент, предпринятый и В. ван Белочкой, и Я. Дудаевым, закончился, как мне кажется, неудачей. Появление подобного рода книг откровенно свидетельствует о конце эпохи постмодернизма (и даже пост-постмодернизма). Дальше плыть некуда и изгаляться уже больше невозможно. Да и ненужно. Зашифрованность многих эпизодов и элементов в книгах Я. Дудаева и Ванды ван Белочки настолько велика, что "непосвященный" читатель уже не чувствует авторской игры. Текст книг воспринимается на уровне "просто рассказа", в отличие от исходных книг пост-модернистов. (Хотя бы потому, что пост-модернисты все-таки ориентировались на сочинения, известные большинству читателей. Происходило это благодаря советскому насильственному школьному образованию). В романах же “Гора Меггидо”и “Дело Гнусного Юрода” авторы издеваются над текстами современного “майн-стрима”, незнакомыми (или малознакомыми) большинству. Игра воистину не стоила свеч, так человек, купивший книгу на лотке, начнет ее читать как НФ или политдетектив, иронии не поймет.

Поэтому, вспоминая старый лозунг: “Товарищи, лучше просить, чем грабить и убивать”, можем только обратиться к нашим писателям с призывом: “Господа и граждане! Бросайте мучаться фигней! Проще писать немудреные базарные детективы, чем изощряться в филологических и супер-гипер-модернистских изысках”.

Отар Хаммикадзе.