Питер Брайль, Элиезер Дацевич.
“Антология русской поэзии от Михайлы Ломоносова до Шиша Брянского”.
Выпуск 8
.Советская поэзия для детей. (Часть 1.)
Необходимое предуведомление:
напоминаем, что в текстах песен и стихотворений концептуально важные строфы целиком выделяются курсивом* * *
Первоначально планировалось, что этот выпуск антологии будет посвящен той же больной теме, что и предыдущая – гнилым зародышам Руси Советской, проявившейся еще в годы относительного могущества России Императорской. И материалец даже подобрался. Как принято говорить у господ недорезанных гуманитариев из Тартуских и прочих университетов – “вполне репрезентативный”. На тему – “Российские пролетарские пииты”.
Однако примерно на четвертой “вирше” поэта-молотобойца (на самом деле, конечно, жыда-дерьмописца) у нас стало перехватывать дыхание от душащей ненависти. И вообще, мы осознали, что еще чуток – и падем жертвой болезни Дмитрия Евгеньевича Галковского, о которой он типа так написал в “БТ” (цитируем по памяти): “Да, если бы я писал связный текст, то уже на десятой странице стал бы нецензурно выражаться, а на двадцатой бросил писать. Задохнулся бы от ненависти”.
Поэтому, заботясь о состоянии собственного дыхания и вспомнив о том, что наступило лето (ну там детские каникулы, “1 июня – день защиты детей” и прочая мутотень), мы временно решили обратиться к почти неисчерпаемой теме – советской поэзии для детей. Тема эта настолько благодатна, что мы к ней будем возвращаться еще много раз. А пока что – первые подступы к теме.
Символом советской детской литературы для нас всегда оставалась сочиненная, по слухам, не то Овсеем Дризом, не то Вадимом Коростылевым песенка из фильма "Айболит-66" о советском пути развития, особом и отдельном от мирового. Она всем хорошо известна, но для порядка процитируем, текст ее выглядит просто великолепно (курсив наш):
Ходы кривые роет
Подземный умный крот...
Нормальные герои
Всегда идут в обход
В обход идти, понятно,
Не очень-то легко,
Не очень-то приятно
И очень далеко!
Зато так наступают
Одни лишь храбрецы
Зато так поступают
Одни лишь мудрецы
Глупцы, героев строя,
Бросаются вперед...
Нормальные герои
Всегда наоборот!
И мы с пути кривого
Ни разу не свернем,
И если надо, снова
Пойдем кривым путем!
Трудно понять, почему после всего этого поэт и композитор не поехали в гости к Макару-телятнику, а песенку постоянно крутили в "Утренней почте" на протяжении 70-х гг. Необъяснимо. Но именно в таком, откровенно антисоветском направлении и развивалась детская поэзия позднего СССР. Советские стихи всегда имеют политический "ангажеман". Их всегда можно толковать, как намек на "действительность". Иногда это намек завуалирован, но те, кто хотел легко его вычитывали. (Особенно, когда писавший хотел, чтобы это “чтение между строк” состоялось). Вот, например, типичное для советских детских стихов политическое послание, созданное Феликсом Кривиным:
И в декабре не каждый декабрист.
Трещит огонь, и веет летним духом.
Вот так сидеть и заоконный свист,
Метельный свист ловить привычным ухом.
Сидеть и думать, что вокруг зима,
Что ветер гнет прохожих, как солому,
Поскольку им недостает ума
В такую ночь не выходить из дома.
Подкинуть дров. Пижаму запахнуть.
Лениво ложкой поболтать в стакане.
Хлебнуть чайку. В газету заглянуть:
Какая там погода в Магадане?
И снова слушать заоконный свист.
И задремать – до самого рассвета.
Ведь в декабре – не каждый декабрист.
Трещит огонь. У нас в квартире – лето…
Вот. Этакий детский вариант знаменитого диссидентского:
Я не сплю в московской тишине.
Через час – подъем на Колыме.
Но среди всех советских детских поэтов почти неприкрытым политическим “ангажеманом” выделялось творчество Эммы Эфраимовны Мошковской. Г-жа Мошковская принялась чуть ли не конвейерным способом выпекать стихи, однозначно истолковывающиеся теми, кто искал в них очередную гадость в адрес СССР. Раскусила нехитрую технологию советского литературного дискурса. И благо ей за это будет. У Мошковской четко и ясно вылезали все комплексы советского еврея, его “тайныя надежды и упованiя”. И они откровенно, перед широчайшей аудиторией “одной шестой суши” их демонстрировала. Начнем с почти “канонического”:
Вы уезжаете,
Мы остаемся.
Мы остаемся,
Над вами смеемся.
Чему вы смеетесь?
Чему вы смеетесь?
Мы – уезжаем,
а вы – остаетесь!
(Откровенно говоря, я не понимаю, почему наша цензура тут же не прикрыла лавочку, в которой Эмма Эфраимовна ухитрялась печататься, после публикации этого стихотворения. Впрочем, как обычно – прохлопала все “совиными” бельмами). Отъезд – это, конечно, истинное счастье. Но чаще в стихах Мошковской описывается не отъезд, а его невозможность. Пропагандируются чувства еврея, сидящего в “отказе”. Иногда это только истерическая интонация, и стихи еще можно воспринять как “произведение для детей”:
Возьмите меня с собою,
Возьмите,
Ну что вам стоит!
На этот большой корабль
Возьмите меня с собою.
Но иногда ощущения демонстрируются ясно и неприкрыто, как в стихотворении “Поезд”:
Я новый блестящий поезд
сестре насовсем отдал,
когда настоящий поезд –
поезд я увидал…
Была там счастливая девочка,
счастливый девочкин
папа,
счастливый девочкин
дедушка
и его счастливая шляпа!
И был там счастливый кондуктор,
он дул в свой счастливый свисток,
и поезд ушел на Запад,
а может быть – на Восток…
……………………………………..
Как я бежал за поездом,
который куда-то шёл!
Мы чуточку были рядом,
и было так хорошо!
Шёл он неторопливо
и все-таки обогнал…
Поезд, какой ты счастливый,
если б ты только
знал!
Один единственный лозунг и одно единственное побуждение: “Надо уезжать!”. Потому что живется еврею в ЭСЭСЭСЭРе очень и очень несладко. Иногда он, конечно, храбрится и испытывает ощущения, описанные Э. Мошковской в стихотворении “Не буду бояться!”:
Страшно в лесу.
А если – в грозу?
А в темные ночи?
Страшно
очень.
И есть там медведь,
и медведица есть,
и волки даже!
А заяц –
как же?
А заяц живёт,
и – ничего!
И ёжик живет,
и детки его,
и бегают детки, резвятся!
И я
не буду бояться.
Но чаще ощущение показной храбрости быстро проходит и вновь наваливаются все те же чувства – тоска и непреодолимое желание “отъезда”. Одно стихотворение, очень показательное для “идейных воззрений” Эммы Эфраимовны, посвящено слонам, которые у нее нередко символизируют евреев. (Есть даже довольно длинный “стишок”, в котором описано, как у слонов выросли крылья и они все улетели на Юг, к “едреной фене”). Здесь же, напротив, рассказывается о несчастных слонах, запертых за железными прутьями все того же “железного занавеса”:
В зоопарке есть слоны.
У слонов бывают сны.
Днем и ночью старый слон.
Видит сон, все тот же сон.
Саванна! Саванна!
Далекий милый край!
Свободна обезьяна!
Свободен попугай!
И снятся долго-долго знакомые слоны.
Они не за решеткой, свободные они!
“Они – свободные, а мы – за решеткой”. И что же остается? Только в меру глумиться над режимом, по мере своих слабых сил показывать ему фигу из кармана. И Эмма Эфраимовна пишет стихотворение за стихотворением, в которых издевательски отрицаются все “священные частности” советской идеологии. Это настоящая маленькая энциклопедия диссидентских взглядов. Вот, например, финал стихотворения о крокодиле, который прожил 300 лет и только и делал, что всех ел. (Откровенный намек на Российскую империю):
Жил крокодил
триста лет.
-- Ходил
крокодил
на работу?
-- Нет.
-- Но, может быть,
он пригодился?
И кто-нибудь
прокатился?
Кого-нибудь,
может быть,
он пожалел?..
-- Крокодил пожалел?!
Не жалел –
ел!!!
- Зачем же прожил
крокодил триста лет?
Может быть, это известно?
- Нет!
Не лучше и преемник старой России – коммунистический СССР. Забюрократизированный, заидеологизированный и одно спасение из него – побег. Вроде того, что совершает воробей в конце стихотворения “Живой уголок”:
Были споры,
Были сборы,
Было два собрания,
Четыре заседания,
Исписали сто бумаг,
В результате вышло так:
Кролики – сбежали,
Курицу – украли,
А пока все охали,
Остальные – сдохли.
Воробей поскорей улетел.
Воробей подыхать не хотел.
Эмма Эфраимовна ухитрялась “протаскивать в советскую прогрессивную печать” даже откровенные карикатуры на советских вождей. Вот, к примеру:
Идет бульдог,
Две пары ног,
Приплюснут нос,
На шею ему дали
большие медали
…………………..
Медали,
Медали,
Блестят его медали,
Медали,
Медали,
За что их только
Дали…
Думаю, что все узнали “дорогого Леонида Ильича”. А вот и издевательские намеки на советский патриотизм:
В нашей квартире
лежит
снег.
В нашей квартире
окон
нет.
Она пока
без потолка.
Но видны
четыре стены!
И мне очень нравится в нашей квартире!
Она, по-моему,
лучшая в мире!
Едем дальше. Стихотворение, описывающее не что иное, как “железный занавес”:
За запорами!
За заборами!
За закрытыми шторами
можно жить в безопасности!
Горя нет!
И нету радости…
Некоторые стихи выглядят, как настоящие басни. Вот одна, посвященная западным сторонникам социализма, левым интеллектуалам, вроде Жан-Поль Сартра, рекламировавшим “советский эксперимент”:
-- Это козлик!
-- Это козлик?
Этот хвостик –
странный хвостик!
этот голос что-то страшен…
-- Ничего.
Наверно, кашель.
Это козлик.
Тихий. Скромный.
-- Что же он такой огромный?
Козлик около него…
козлик-карлик!
-- Ничего!
Это козлик!
Он хороший!
-- Где же рожки?
Нету рожек.
Он не сделает вреда,
этот козлик?
-- Ерунда!!!
Он отличный!
Симпатичный!
-- Только вид какой-то хищный…
-- Это тоже пустяки!
-- Но откуда же клыки?!
А вот реакция на политику “детанта” и уступок Советскому Союзу, делавшихся западными странами. (С моей точки зрения – “штука” куда сильнее, чем написанная в те же годы статья А. Солженицына “Мир и насилие”):
Кошка
съела канарейку.
А стелили ей постельку,
и не били, не лупили,
и котят ее любили,
и кормили всю семейку…
Кошка съела канарейку.
Прямо цап её из клетки!
А давали ей котлетки… Эх!
Одно стихотворение – настоящий маленький шедевр и почти пророчество. В нем Эмма Эфраимовна прекрасно описала бесславный и тоскливый конец СССР. Стихотворение называется “Бедный волк”:
Волку даже именин
никогда не справят,
с Новым годом ни один
даже не поздравит.
Заболеет серый волк –
будут только радоваться!
И больного навещать
будут все отказываться!
И придется умирать
в страшном одиночестве!
И не будут воздавать
никакие почести!
Только будут толковать
о бедняге козочке,
только будут вспоминать,
как трещали косточки…
И все же чувствовала Э. Мошковская, что “лафа” рано или поздно кончится. Потому что следит за диссидентами (да и за всеми кругом) “Большой-Пребольшой Дом”. То самый, который не “Госстрах”, а “Госужас”:
Дом
огром…
огромный дом!
Видит сразу
всё кругом!
Он стоглазый!
Видит сразу
спереди
и сзади
скверики
и садик….
Ох, не только скверики, к сожалению, видел “Большой Дом”. Углядел, видимо, он в конце концов и творчество Эммы Эфраимовны. И вот, явно сидя в приемной КГБ, он написала следующие строки:
Сейчас мне покажут, где раки зимуют…
Где раки зимуют, мне растолкуют.
Ведь неизвестно,
где раки зимуют!
Неинтересно, где раки зимуют.
Пускай где угодно раки зимуют.
Где раки зимуют, меня не волнует.
Этого мне не показывайте!
Вы меня
не наказывайте!
Мы надеемся, что советская власть все же смилостивилась, не стала наказывать Эмму Мошковскую и отпустила ее в “свободную (и обетованную) саванну”. Вот такая у нас была детская поэзия. И эти люди ("сова") разрешали Мошковскую с Дризом (автором стихотворения о том, что когда-нибудь "от всех злых и прожорливых собак избавятся", с явным намеком на КПСС), но высылали достаточно безобидных Зиновьева и Солженицына! Нет, тут ничего не скажешь. Кроме как – "в печку" его, весь советский культурный опыт... В печку, в печку...