Вэл Эскизов ПАДЕНИЕ СТАРОКОНСТАНТИНОВА И стало мне хорошо - после двух месяцев мытарств, смог я дока- зать, что совсем уж не грош мне цена. Милостив Господь к народу Своему - вот ведь куда забросило, а и здесь можно жить. Сказал я им, что я врач, они мне поверили, и теперь сижу здесь, в теплом бараке, время у меня есть, да и служба не беспокоит. На дворе мо- роз, по Цельсию -31, день рабочий начался. Что остается делать? Бумагу изводить. Вспомнил я одну подробность из своей жизни. Слу- чайно вспомнил, в разговоре как-то имя упомнили, дня два назад, и задумался я - где же я это слышать мог? Жизнь сложна, иногда и не то забудешь. В общем, многое вдруг вспомнилось, как будто вчера было, однако же вон сколько времени прошло! Вот и пропускай после этого мелочи... В общем, вот что было. Спускался я из Земли Израиля на Украину, чтобы совсем уж время даром не потерять. Люблю я теплые края Южной России, и подолгу там живу, вот уж где воистину обетованная земля, не в обиду Земле Израиля будь сказано, потому что всюду может жить человек. И пришел в город Староконстантинов, блаженной памяти, го- ворю так потому, что уж нет его давно, и кто теперь его помнит? Пришел, там меня спросили: куда идешь? Говорю: спускаюсь из земли Израиля на Украину, поживу немного, да и дальше пойду. Еще спро- сили: кто таков и откуда? Говорю: реб Шломо бен Ахав, из Земли Из- раиля, из Бет-Лахма. Не верят. Какой, мол, говорят, может быть рабби в Бет-Лахме. Земля Израилева-то во власти агарян. Ну, правы они, конечно,- слукавил, тут никуда не денешься, но не все же правду им говорить... Говорю: а коли так, то вот мое последнее слово - откуда пришел, не помню, куда иду - не знаю, сам я никто и звать меня никак. Обиделись. Говорят, что верят. Ну да ладно, все-то здесь на Украине у еврея недоверие появляется. Оно понятно - жизнь трудная, русский царь еще тут закон какой-то выпустил, мол, жить можно только отсюда досюда. Или тогда еще не выпустил, не помню уже. Однако жить все равно трудно было. То тут, то там притесняют сынов Израилевых. Неспокойная жизнь на Украине, и лю- ди все какие-то неспокойные. Так и норовят что-нибудь натворить. Истинно говорил один рабби, что настанет время, и забудет народ Израилев, что Бог Сам брань за него ведет. Вот тогда-то, говорил, ясно станет, что скоро придет мститель и Мессия. Почему ясно? Бу- дут, говорит, потомки Авраамовы всюду по своей воле жить, забудут Закон и молитвы, забросят тфилин, начнут свинину поганую жрать - а все из-за чего? Покажется им, что Господь высоко, храма нет, а царей и не будет. И возьмутся действовать сами. Но, говорил, ска- зано, что завещал Господь выбирать царей из колена Иудина. А ког- да стали царями Хасмонеи, то ничего им не помогло - и Храм-то они освятили, и с врагами сражались, и много было народу явлено чудес - но где теперь Хасмонеи? Ибо Господь за бездействие карает и за самовольство равным образом. Потому и Храм Он разрушил и рассеял нас по лицу земли, чтобы тверже мы помнили Закон Израилев. И ни- чего тут не поделаешь. Говорили мудрецы - жди каждый день. Вот и я жду. Но это я так, к слову. Короче, пришел я в Староконстантинов и приняли меня там. И вопросов лишних больше не задавали. А надо вам сказать, что находится Староконстантинов на австрийской гра- нице, уж если совсем точно говорить - недалеко. Народ слоняется туда-сюда, везде цыгане, хохлы усами улицы метут, драгунский полк разъезжает. Чуть что - начинают контрабандистов ловить. Такое вот любимое занятие у эдомитян в Староконстантинове. А евреи живут себе спокойно и в чужие дела не встревают. И еще скажу, что жизнь в городе этом была, в общем, неплохая. Если б не драгуны, таможня да хохлы, так и вовсе был бы рай земной. Люблю я такие места, где вроде как и шумно, а вроде и спокойно. Туть хоть никто особо не интересуется пришлыми людьми. Идет человек, ну и пускай себе идет, не нашего ума дело. Если б знали они, кто я такой, то, ко- нечно, было бы в городе смятение. Но я о том, как всегда, умолчал. Послушали меня они и успокоились. Жить у меня было на что, а по- селился в доме одного из самых богатых людей города. Кто жил там тогда, помнит Беньямина Залмансона. Доброй души был человек, и называли его все просто - дядя Беня. Я его тоже так называл, хоть я ему и в прадедушки не гожусь. Так вот, был у дяди Бени хлебный амбар, и мануфактура тоже была, и лавка была, и знали его в Прос- курове, и в Каменце, и по ту сторону границы, в Тарнополе, тоже знали. Хороший был человек, благословенна его память. И жена у него была хорошая, а звали ее Руфь. И дочери были хорошие, а как звали, не помню. И кони были хорошие. Так вот, бывало, сидишь, а он и спрашивает: "А что, правда, рабби Шломо, что рабби Израэль Бешт такой удивительный был чело- век? И ученики его, что, вправду, такие дела делали, как хасиды говорят?". "Это, - говорю - чистая правда. Сам я не видел, но расказывал мне человек один в Земле Израиля, что был у Бешта уче- ник. Вырежет он из листка бумаги голубя, сложит, скажет что-то - - готово дело, голубь полетел." Читал я тогда каббалу Исаака Лу- рии и с дядей Беней ее обсуждал. Но и с ним иногда тоже случалось. "Однако, - говорил - странный ты человек, рабби. Идешь куда-то, семьи у тебя нет, имущества мало. И что тебе на месте-то не сиди- тся? Куда тебя все несет?" Ну, я выкручиваюсь, как могу. "Семья моя, - говорю, - в Иерусалиме, а иду я посмотреть, как живут ев- реи в Ашкеназии и Сфараде, потому что отцу своему я это обещал." И что тут поделаешь? Скажешь правду - не поверят. Не может этого быть, и все тут. Ибо путь мой потаен, а конца ему не видно. Еще был в городе извоз у Иосифа Хацкелевича, рыбная торговля у Гилы Дорфман, шинок у Зуся Халгеровича, скупка у Мойши Каца. Много чего было. И был еще у Беньямина Залмансона приказчик, Мойша Бланк. Вот про него-то и будет мой рассказ. Как увидел я Мойшу Бланка, сразу подумал - странный он чело- век. С утра до вечера бегает, на работников кричит, весь в муке до корней волос. Называть себя велит на русский манер - Мойша Шму- левич. Как я на него посмотрел, то решил - слишком уж это дея- тельный человек, нет в нем спокойствия, чтобы выдержать изгнание. Обязательно, думаю, склонится он к вере в бога чужого. Немного времени прошло. Пока мы с дядей Беней читали каббалу Исаака Лурии, случилась в хлебном амбаре кража. Украл кто-то двадцать мешков ржи. Мойша Бланк не уследил. Ну, делать нечего. Дядя Беня оштрафовал его на двухнедельное жалование, и страшно Мойша обиделся. Ходил злой, понурый, все замышлял что-то. Дядя Беня на это и не посмотрел. А зря. В общем, так было дело. Был в Староконстантинове околоточный надзиратель, как звали, не помню, а фамилия у него была Огурцов. Огурцы соленые любил - просто жуть! Так и шастает по еврейскому кварталу. Мы за ним это заметили, и стали все евреи в Староконстантинове огурцы солить. Чуть что - придет околоточный, во все бочки залезет по самый ло- коть, а огурцы обязательно найдет. Найдет, набьет полные карманы, в фуражку положит, а сколько сможет - в рот запихнет. Как сейчас вижу - стоит передо мной околоточный, весь в рассоле, во рту огу- рец, и говорит: "Ничего, Сруль, мацой перебьешься. Огурцы - это уж мой хлеб. Люблю я их, мерзавцев. И что тут поделаешь? А тебе они ни к чему." Ну, все и привыкли околоточного огурцами угощать. Но он такая прорва оказался, что, наверное, вся Галиция вскорости осталась бы без огурцов. К тому ж каждый раз их у хохлов покупать - это разориться можно. Поэтому завели мы маленькие бочонки и стали их нарочно прятать. Но он все равно по запаху находил. И стало ему это нравиться, вроде как следствие ведет. Придет, все понюхает - и будь здоров, опять весь в рассоле. А вообще-то, правду сказать, не так уж он были плох до того дня, как Мойша Бланк обиделся на весь белый свет. Лишнего не с кого не брал. Можно сказать, одними огурцами от него отделывались. Тихо было и спокойно. И вот однажды вижу я из окна - стоит околоточный, во рту у него огурец, и в обеих руках по огурцу, а рядом Мойша Бланк, и весь в муке. И что-то они там живо обсуждают. А потом пошли к Мойше и долго околоточный оттуда не выходил. Вышел вечером, пьяный, как распоследний босяк. И ушел. А на другой день, к вечеру, узнаю - подал Мойша Бланк в суд на Беньямина Залмансона. Мол, тот ему долги не отдает. В общем, так оно и было. Складывались они, чтобы хлеб скупать осенью, а дядя Беня деньги задержал. Разозлился Зал- мансон и говорит: "Вот ведь какая свинья этот Мойша! Ведь этак-то он меня совсем разорит. С русским судом только свяжись - тут тебе и крышка." Я говорю: "Пойду-ка я с ним побеседую." И пошел. Прихожу. Принял меня Мойша Бланк, слушал, слушал, а потом и говорит: "Ох и не везет нам на рабби. Вечно-то они несут всякую чушь. И как это вам не стыдно заставлять человека поступать так, как он не желает?" Я говорю: "А другие-то как же? Другие-то ведь живут, и ничего. Никто не жалуется. В суд не идет к поганым сви- ноедам. Вы-то что, лучше других, что-ли?" Он говорит: "Мне на этих ваших других начихать. Они всю жизнь проживут в чесноке меж- ду тараканами. А я хочу мир посмотреть и жить по людски". Тут уж я удивился и говорю: "Чем же вам жизнь-то наша не нравится? У идолопоклонников, что ли, лучше живут?" Он говорит: "А то хуже, что ли? У них все есть и все еще будет, а мы как застряли в своих кагалах, так и стоим. Вон, во Львове железную дорогу строят поля- ки. Вот где работа и доход". Я подумал и отвечаю: "Ничего, Мойша, пройдет немного времени и мы эту дорогу купим. Он разозлился и говорит: "Пока вы дорогу купите, гои уже по небу летать начнут. И вообще... Ну купите вы дорогу. И что же там будет через десять лет? А будет там сплошной чеснок и сплошные тараканы. Да хасиды в вагонах будут бородами трясти. А у гоев все будет чисто. Был я в Варшаве, был в Одессе - и везде евреи грязно живут." Я говорю: "Так это потому, что изгнание и пленение - одно и то же. Стоят над нами языческие цари, которые нас притесняют." Мойша прямо весь покраснел: "Да причем здесь языческие цари! Везде вы плохо живете! И в Австрии, и в Германии. И в Румынии я был, там из на- шего брата только что салат не делают, а он все сидит и бородой трясет. Всякий народ живет так, как он заслужил. И нечего на ца- рей языческих валить." Тут и я разозлился: "А ты, что же, не на- род? Ты-то кто? От яблони, значит, укатился? И как тебе не стыдно такие гадости-то говорить? Ты же к народу Божьему принадлежишь, к царям мира сего, а такие вещи заявляешь!" Он как заорет: "Ох и идиот же вы, рабби! Царственный народ должен побеждать и всех вокруг попирать кованым сапогом. Вот как русский царь. Или авс- трийский. А у нас только и есть, что царственный чеснок и царс- твенные тараканы. Да вот еще - зуя и нетопыря не ешь! И еще суб- бота. В Брест-Литовске ярмарка по субботам, деньги уплывают, а я с какой-то радости должен дома сидеть и свечи изводить. А свеча две копейки стоит. Один расход. И нечего мне писанием в нос ты- кать, как вы это любите. Бог человека вначале одного сотворил. Чтобы человек понимал, что жить надо для себя и в одиночку. А то каждый день - народ Израилев, народ Израилев. Скоро сдохнете от скуки. А я жить хочу по-людски, и мне все это ваше скотское заве- дение надоело." Стало мне все ясно: вижу, увлекся человек блеском идолов эдомских. И ничего тут не поделаешь. Остается его прог- нать, чтоб Израиля с пути не сбил. Прихожу я к дяде Бене и говорю: мол, ничего сделать нельзя, отпадает человек от Израиля. Вечером смотрим - опять пришел к Мойше околоточный и опять напился. И на другой день. И на третий. А на четвертый пошли Мой- ша и Залмансон в суд. И я тоже пошел. Недолгий был суд. Адвокат говорит: "А не передать ли это де- ло самим жидам, пусть они у себя рассудят?" Обвинение выступило насчет свободы личности, а присяжные были одни бестолковые хохлы. И присудили Залмансону вернуть долг с процентами и судебные из- держки заплатить. Разозлился дядя Беня, но делать нечего. Упла- тил. Мойша уволился. Не прошло и недели, слышим: подал он в суд на Иосифа Хацкелевича. Тот тоже ему должен оказался. И что вы ду- маете? И этот процесс он выиграл. И подал в суд на Зуся Халгеро- вича. И опять победил. Ходит Мойша по кварталу, задравши нос, и ни с кем не здоро- вается. Глядя на него, и другие начали подумывать: а не склониться ли к вере в бога чужого? Вон ведь оно как прибыльно. Тут еще вдобавок разболтал Бланк околоточному, кто из Австрии контрабанду возит. Устроили засаду, поймали двоих наших, в скупке Мойши Каца обыск устроили и увезли его в тюрьму, в Проскуров. Околоточный повышение получил. А Бланк ходит себе и радуется. Я, говорит, скоро с губернатором за одним столом есть буду, а вы всю жизнь бородами протрясете. И решил тогда народ собрать суд и Мой- шу Бланка отлучить. Что там на суде было, я уж не знал. В день суда решил я идти дальше, в Австрию. Попрощался с дядей Беней, собрал скарб, связал кушак и пошел. Да только не прошло и суток, как догнали меня два казака, посмотрели в лицо и говорят хором: "Он!" Схватили, и тут же я оказался в проскуровской тюрьме. Посадили меня в камеру с тремя хохлами. Скука там была невы- носимая. Сидят три хохла, которые у пана овес пожгли, и разговари- вают. "Вот у меня - говорит один хохол, - был полный мешок риса. И что ж вы думаете? Решила жена рисовой каши сварить. Пошла в пог- реб, открыла мешок, а там полным-полно червей. Так и выбросили все, цыплятам скормили." "Это еще что - другой говорит, - вот у меня был мешок овсян- ки, так там бабочки какие-то завелись. И пришлось его сжечь, что- бы они заразу не распространяли." "Это все мелочи - говорит третий, - я вот как-то сыра целую голову сделал и положил ее в погреб доходить. Прихожу через два дня, а в ней мыши живут. Пришлось собакам отдать, но и они жрать не стали. Вот ведь горе какое!" И так целый день. Ужас просто. Скучал я, скучал, но наконец вызвали меня и допросили. Из допроса я ровным счетом ничего не понял. Спрашивали, когда я из Староконстантинова ушел. Я ответил. Потом следователь говорит: "А знаешь ли ты, жид, что город Старо- константинов-то уже два дня, как сгорел?" Я чуть не упал с казен- ного стула. "Это как же, - говорю, - так?" "А вот так - отвечает следователь - Все сгорело." И начинает по протоколу перечислять. Выяснилось, что пожар много бед наделал. Конюшни у Иосифа Хацке- левича сгорели. Склады с рыбой у Гилы Дорфман сгорели. Шинок у Зуся Халгеровича сгорел. Скупка арестованного Каца со всеми веща- ми сгорела. И контора дяди Бени тоже сгорела. Слава Богу, не по- гиб никто. А Бланк куда-то пропал. Собрались на другой день ев- реи, посовещались и решили, что сжег Староконстантинов не кто иной, как Мойша Шмулевич Бланк. И прокляли его навсегда. Так пал город Староконстантинов, и был в бездну низвергнут, а что с ним было дальше - не знаю. Сказал пророк Исайя: "и завла- деют ею пеликан и еж." Так и с землей, которую повергает в нечис- тоту грех отступника... А меня тут же отпустили. И вместо того, чтобы идти в Авс- трию, решил я направиться в Одессу. Думаю - поживу в большом го- роде, посмотрю на людей и обычаи. Пришел на станцию, ямщика взять, и вижу - сидит сам Мойша Бланк, разодетый, как судебный исполнитель, и жена его с детьми тут же. "Ну что, - говорю, - Мойша, не стыдно тебе после суда-то лю- дям в глаза смотреть?" А он отвечает: "Это им должно быть стыдно. Как заладили: "Если Мойша родился в январе, будь он проклят... Если Мойша родился в феврале, будь он проклят..." Как будто труд- но было спросить, в каком месяце я родился. Дурачье!" Я говорю: "А город-то тебе не стыдно было поджигать?" Он отвечает: "А я здесь причем? Это, наверное, какой-то идиот тараканов свечкой жег. Или чеснок под столом с огнем искал. Ему и спасибо скажи- те." Тут уж я и слов не нашел никаких. А Мойша с семьей погрузил- ся в тарантас и поехал в сторону Киева. И больше я его не видел. Говорят, жить он стал хорошо. Денег ему надолго хватило - и детей выучить в университетах, и внуков. И, как вчера мне сказали, и на русскую революцию еще осталось. Вот как в жизни бывает. Говорили мудрецы - любая мелочь важ- на. Чуть что забыл - мир рушится. Зря я тогда Мойшу Бланка не уломал со мной в Одессу поехать, может, теперь здесь и не сидел бы. Да и я ли один такой? Сколько народу загнали на север по об- винению в космополитизме! А все из-за такой мелочи. Вот кончается рабочий день, арестанты в бараки потянулись, пора и мне закан- чивать, а то я уж вас всех утомил. И что дальше будет, мне неве- домо. А записал я эту историю в лето от сотворения мира пять ты- сяч семьсот одиннадцатое, по эдомитянскому календарю от рождения Иешуа бен Пантиры тысяча девятьсот пятьдесят первое, в тысяча де- вятьсот восемнадцатый год моего путешествия. 8-10 июля 1992 г.